– Мне показалось, что она, добросовестно протирая стол, попутно проверила содержимое наших карманов в брюках и рубашках.

– У тебя что-нибудь пропало? – спросил я, не слишком серьезно воспринимая подозрения Влада.

– Нет, ничего… Впрочем, наверное я ошибся.

К самолету подъехал буксир. Мужчина в пуховике накинул на стойку шасси железный хомут. Нас плавно качнуло. Огни аэропорта медленно поплыли в сторону.

– Что у нас дальше по курсу? Гавана или Богота?

– Я уже со счета сбился, – признался я.

– Это ерунда, – ответил Влад, опять зевнув. – Главное, чтобы количество взлетов совпадало с количеством посадок.

В салон, постучавшись, вошла стюардесса с подносом в руках и расставила на столе чашки. Она не зажгла света, и в сумеречном салоне казалась негритянкой.

– Господа желают еще что-нибудь? – спросила она по-английски.

– Нет, – голосом пресыщенного всеми радостями жизни миллионера ответил Влад. – Скажите, где мы совершим следующую посадку?

– Приблизительно через шесть часов мы приземлился в Гаване.

– А там нормальный аэропорт? – болтал от скуки Влад. – Диспетчеры и навигационные службы работают нормально? Забастовок не намечается?

Мы дремали под мерное шипение реактивных двигателей на высоте десять тысяч метров над спрятавшимся в ночном мраке Атлантическим океаном. Казалось, самолет неподвижно завис в каком-то стерильном мире, где не было ничего – ни вверху, ни внизу, ни по сторонам, и время от времени приближаясь к иллюминатору, я видел только свое увеличенное, как в зеркале для бритья, лицо, слабо освещенное ночным светильником. В Москве, в существование которой сейчас верилось с трудом, был полдень, четырнадцатое марта, суббота. Наверняка шел все тот же бесконечный дождь со снегом; на Садовом кольце, забитом потоком грязных машин, напоминающих сошедший с горы сель, стоял непрекращающийся шум; куда-то опаздывающие люди с мокрыми ногами прыгали через заполненные талой водой канавки и лужи, толкались на пешеходных переходах, норовили перебежать дорогу на красный свет; магазины дразнили витринами, пиццерии распространяли приевшийся запах горячего сыра и жареной ветчины, рекламные щиты ненавязчиво навязывали товар. И в том далеком мире осталась перевернутая вверх дном квартира Анны с разбитым телефоном и странной записью в автоответчике, и я в десятый раз спрашивал себя, правильно ли сделал, что скрыл от Влада всю правду?

Небо светлело. Из-за океана, из-за его гладкой синей лысины, вставало солнце. Поверхность воды еще оставалась в глубоких предрассветных сумерках, а серебристое крыло самолета уже залил пронзительно красный свет. Я встречал свой первый в жизни рассвет над Атлантикой, и душу наполняло ожидание тревожных и ярких событий.

Влад вошел во вкус и не проснулся даже во время заправок в Гаване и Боготе. Ко мне сон не шел и, не мучая себя более неподвижным лежанием под пледом, я оделся и собрал постель. Должно быть, я был похож на нетерпеливого пассажира, который уже за несколько часов до прибытия поезда на конечную станцию начинает вытаскивать вещи в тамбур. Чтобы скоротать время, я снял с книжной полки несколько туристических справочников по Эквадору и загнал в видеомагнитофон кассету с примитивным боевиком.

Влад продолжал спать. Я удивлялся его гагаринскому спокойствию. До прибытия в Кито оставалось не больше двух часов. Стоя перед умывальником и намыливая кисточкой щеки, я смотрел в зеркало на его крупную голову с выразительными чертами лица и думал о том, какие сумасбродные мысли зреют в этой голове, и насколько они повлияют на мою дальнейшую жизнь.

Самолет сделал крен, и свет, льющийся из иллюминаторов, упал на торцевую дверь, ведущую к рампе. Как раз в этот момент в салон с шумом ворвался один из членов экипажа. Если я правильно запомнил, это был штурман Джулиан Мэйо. Задев стул, на котором была развешана одежда Влада, и едва не опрокинув его, штурман подошел к торцевой двери, толкнул ее ногой и скрылся в черной утробе багажного отсека.

Мне не понравилось это нервное перемещение. На мой консервативный взгляд, должностное лицо должно передвигаться по воздушному судну очень медленно и непременно улыбаясь, даже если самолет вошел в крутое пике. Я машинально глянул в иллюминатор. Крыло не отвалилось, под нами медленно плыл зеленый ковер джунглей.

– Подлетаем? – невнятно пробормотал Влад. Он, наконец, проснулся, оторвал голову от подушки и сладко потянулся. – Кто это такой вежливый был?

– Штурман.

– Ну вот, – проворчал Влад. – Сначала со стуком входила только стюардесса. Теперь без всяких комментариев вламываются пилоты. А что будет после посадки? Пинками под зад вытолкнут?

Неудержимо зевая, он потянулся за рубашкой, из кармана которой торчал черный штырь антенны мобильного телефона. Я не мог объяснить, зачем Влад взял его с собой. Неужели он надеялся, что сможет говорить с Москвой с острова?

– Как там? – спросил он, тыкая пальцем в кнопки. – Пятьдесят один – семнадцать – три ноля?

– Ты о чем? – не понял я.

– Надо попросить Элизу Дориа встретить нас в аэропорту, – пояснил Влад и прижал трубку к уху.

За дверью, куда вышел штурман, что-то грохнуло. Было похоже, что Джулиан сбрасывает с полок дюралевые такелажные ящики.

– Шум и треск, – произнес Влад, все еще вслушиваясь в звуки, которые издавал телефон, и вздохнул. – Наверное, Элиза Дориа вышла в душевую комнату. Или бегает по пляжу океана.

– Она еще спит, – предположил я, – и даже не догадывается, что ее судьба в лице русского парня Влада Уварова стремительно…

– Тихо! – вдруг прикрикнул Влад и раскрыл рот.

– Ну вот, ответила, – шепнул я. – А ты боялся.

Влад махнул на меня рукой и еще крепче прижал трубку к уху. Он классно смотрелся в трусах, рубашке и с мобильным телефоном.

– Что там? – во мне взыграло любопытство.

Влад морщился. Видимо, слышимость была ужасной. Он зачем-то постукивал пальцем по корпусу телефона, словно это был надежный способ улучшения качества приема радиоволны.

– Захват самолета… – отрывисто произнес он. – Стюардесса связана… Два вооруженных террориста на борту… Бомба… Черт, ничего не понятно!

Кажется, Влад случайно поймал чужую волну. Я подошел к нему, сел на стол и прислонил ухо к тыльной стороне трубки. Ничего, кроме сопения Влада я не услышал.

– Требуют изменить курс… – продолжал переводить Влад. – Штурман Джулиан Мэйо убит… Командир подчиняется приказу террористов и меняет курс…

Меня словно утюгом горячим двинули по затылку.

– Что ты несешь? – произнес я. – Джулиан Мэйо – это наш штурман! И он вовсе не убит!

Я попытался вырвать трубку из руки Влада, но в это мгновение, столь же стремительно, как и несколько минут назад, в салон вернулся штурман. В руках он держал длинноствольную винтовку, нацелив ее в потолок. Он часто и шумно дышал, глаза его возбужденно двигались, словно Джулиан следил за полетом мухи, каким-то образом залетевшей в салон.

– Не хочу вас пугать, – произнес он по-испански, – но ничего хорошего я вам не обещаю. Если сможете, попытайтесь защитить себя. Эти скоты хотят втянуть вас в гнусную игру.

Он широкими шагами направился к двери, ведущей в служебные отсеки, попутно наступив Владу на босую ногу. Не доходя до двери, штурман вскинул винтовку, передернул помповый затвор и громко крикнул:

– Эдвард!! Я в твои игры не играю. Не впутывай меня в эту грязь! Если ты немедленно не вернешься на прежний курс, я превращу самолет в решето!.. Считаю до трех! Раз! Два!..

Я встретил дикий взгляд Влада. События развивались столь стремительно, что никто из нас не успел толком сообразить, что происходит, и какая роль в этих поднебесных разборках выпадает нам. Если Влад правильно перевел сообщение, которое случайно поймал на мобильный телефон, то выходило, что командир нашего самолета Эдвард Гез и члены экипажа стали заложниками двух террористов, причем штурман Джулиан Мэйо был убит…

Штурман Джулиан Мэйо не успел сказать "три!". Я даже не заметил, как распахнулась дверь и прогремел выстрел. Удар пули в голову кинул штурмана спиной на стол. Он захрипел, дернулся в конвульсиях и замер, выронив винтовку из рук.