Он говорил таким нудным и скучным тоном, что я непременно заснул бы, если бы меня не пронизывал его недобрый, как кумулятивная струя, взгляд.

Справка состояла из одной странички. Год назад неизвестным лицом был застрелен заведующий кафедрой лингвистики пединститута Урусов Г. Г. Его труп нашли на берегу реки с тремя пулевыми ранениями. В этот же день бесследно исчез студент третьего курса этого же института Якименко В. И. Следователь первым делом допросил лиц, которым смерть Урусова могла быть в той или иной мере выгодна. Первым в этом списке оказался заместитель Урусова профессор Веллс, который на протяжении многих лет стремился занять должность руководителя кафедры. У профессора оказалось железное алиби, подтвержденное многочисленными свидетелями: в момент убийства он находился далеко от места преступления. Две недели спустя после убийства, в море был обнаружен труп студента Якименко с огнестрельным ранением сердца. Баллистическая экспертиза доказала, что студент и преподаватель были убиты из одного и того же пистолета Макарова и приблизительно в одно и то же время.

Вот, собственно, и всё. Поиски убийцы на сегодняшний день ни к чему не привели. Все подозрения с Веллса сняты… Под справкой стояла подпись Блинова.

– Вы действительно считаете, что Веллс не при чем? – с упрямством произнес я.

– Веллс не имеет никакого отношения к преступлению, – занудным голосом произнес Блинов, уставившись в пол.

Я еще раз перечитал справку и закашлялся от переполнивших меня негативных эмоций. Я попусту потратил время и ничего существенного не узнал! Я видел, что следователь не хотел быть со мной откровенным. Проклятье! Если бы он поделился со мной своими соображениями, на крайний случай дал бы мне почитать уголовное дело, я бы выудил из него хоть какую-нибудь зацепку.

– Ну что вы прицепились к этому Веллсу? – слезливым голосом произнес Блинов, чувствуя мое горячее желание добиться правды. – Он хотел занять должность заведующим кафедрой? Да, хотел. Но это нормально. Это естественное чувство здорового карьеризма. Разве можно предположить, что из-за карьерных соображений он организовал убийство своего начальника? А при чем здесь студент Якименко? Нет, это чушь!

– А что же тогда, по-вашему, не чушь? У вас есть какая-нибудь серьезная версия? – спросил я, не скрывая злобной усмешки.

– Это у вас, частных сыщиков, всё легко и быстро, потому что вы ни за что не отвечаете, – с обидой ответил Блинов. – А у нас идет серьезная и кропотливая работа. Да, к сожалению, она пока не принесла ощутимых результатов. Но это временная уступка обстоятельствам…

– Год прошел, – напомнил я.

– Да что вы от меня хотите?! – совсем расстроился Блинов. – Даже как частное лицо я не выскажу вам своего мнения. Не дождетесь! Под пытками не выскажу…

Тут он прищурился и посмотрел на меня с подозрением.

– А вообще, чего это вы на Веллса бочку катите?

Я вышел из прокуратуры и тотчас врезал ногой по пустой алюминиевой банке из-под пива. Два часа коту под хвост! Никаких результатов. Никакого движения вперед. А тот, кто в меня стрелял, идет к своей цели свободно и быстро. Никаких пауз и временных уступок обстоятельствам! Не попал в меня у сквера – не беда. Через час он со снайперской винтовкой уже сидит на крыше «Магнолии» и наводит оптический прицел на балконную дверь моей квартиры… Можно, конечно, залечь на дно, выждать, когда в газетах появится некролог, извещающий о трагической смерти профессора Веллса, потом выйти из подполья и со спокойной совестью жить дальше. Можно так сделать? Можно? Но разве я смогу спокойно жить с раскаленной мыслью в мозгу, что от меня зависела жизнь человека, а я ничего не сделал, чтобы ее спасти? Разве я когда-то пробовал жить с этой мыслью, разъедающей всю радость бытия?

Черт с ним, с Блиновым! Надо разговорить самого Веллса. Сейчас приеду к нему и сходу огорошу его. Профессор, конечно, поинтересуется, откуда у меня информация о готовящемся на него покушении. Придется сослаться на Яну Ненаглядкину. Скажу, что случайно встретился с ней в больнице, и она попросила предупредить, чтобы профессор… чтобы он… Фрррр, стоп! Стоп! Что-то не то, не то…

Что ж это меня так обеспокоило? Какой-то маленький дискомфорт в мозгу, какая-то мелкая заноза в памяти, с которой хоть и можно жить, но она напоминает о себе смутными неясными ощущениями… Когда ж она засела?

Я резко остановился, и сзади на меня налетела старушка с кошёлками.

Вот что меня беспокоит – это то, как необычно, неточно высказалась Яна. Но как?.. Я напряг память, ковыряясь в ней, словно в большом сундуке, заваленном всяким хламом, а нужна всего одна крошечная штуковина… Она сказала: «Передай профессору Веллсу, чтобы он не появлялся…» Нет! «Что бы он не высовывался…» Нет! Опять не то! «Чтобы он…»

«Москвич», выехавший прямо на тротуар, сбил бы меня, если бы я вовремя не отскочил в сторону. Опять? Снова из окна высунется автоматный ствол, и какой-то купленный мокрушник, провонявший трупами, откроет по мне стрельбу? Снова будет поливать всё вокруг огнем, разбивать вдребезги витринные стекла, дырявить мое тело замасленными пулями? Меня, которого в муках рожала на свет божий достойная женщина? Меня, кого растили и учили добрые и мудрые педагоги? Меня, чья совесть не заляпана дерьмовыми поступками, подлостью и предательством?

Я убрал все тормоза и кинулся на капот «москвича», в мгновение оказался рядом с водителем, который уже начал вылезать наружу, схватил его за воротник и кинул на землю. Наступил коленом на его спину, замахнулся кулаком…

– Братан… – сиплым и испуганным голосом произнес водитель. – Ты что, братан… Да я ж тебя не задел… Я ж… Бес меня попутал… Не бей только…

Что ж это со мной? Я тряхнул головой, поднялся на ноги… Это уже шизофрения. Невинного человека обидел.

– Прости, – пробормотал я, пятясь назад. – Ты зря выезжал на тротуар…

Я пялился на забрызганную грязью машину и вдруг почувствовал, что невольно произнес это самое слово, которое искал в памяти… Поймал его за хвост! Яна сказала: «Передайте Веллсу, чтобы не выезжал!» Именно так – «не выезжал». Если бы за профессором охотился какой-нибудь маньяк, Яна посоветовала бы, чтобы Веллс из дома не выходил, чтобы куда-нибудь уехал. На худший случай, чтобы обратился в милицию. Но она сказала «чтобы не выезжал». Как это понять? Куда Веллс не должен выезжать?

От избытка чувств я вскинул сжатый кулак вверх. Надо немедленно ехать к профессору! Водитель «москвича» принял мой жест за продолжение агрессии, быстро юркнул в салон и немедленно заблокировал дверь.

Что ж это я так накрутил себя, что мне повсюду мерещатся наемные убийцы, идущие по моим следам? Спокойно, Кирилл, спокойно! Не всё так страшно, как кажется. Я излишне драматизирую ситуацию. Никто не собирается меня убивать. Петрович взял себе мою пулю, и теперь я могу дышать спокойно.

С улицы Сеченова я свернул на Коммунаров. Дождь, прошедший ночью, растворил пыль, как художник растворяет сухую акварель, и теперь асфальт был покрыт тонкой грязевой пленкой. По нему хотелось идти на цыпочках. Или ехать на тракторе. Не люблю весну. Самое серое время года. И почему поэты и романтики так превозносят ее?

Под курткой запиликал мобильник.

– Кирилл, это Ашот! – услышал я голос официанта.

– Я забыл заплатить за хаш? – предположил я.

– Что ты дорогой! – искренне возмутился Ашот. – Даже если б забыл, стал бы я тебе по такому пустяку звонить? Тебя Руслан нашел?

– Какой Руслан? – удивленно спросил я, потому как у меня не было знакомых с таким именем.

– Друг твой. Он к нам в кафе зашел минут через пять после тебя. Говорил, что воевал с тобой в Афгане, что ты очень обрадуешься встрече.

– Не было у меня никакого Руслана, – твердо повторил я, и в душе снова всколыхнулось гнетущее чувство неясной опасности. – Как он выглядел?

– Плечистый парень в темных очках.

– А одет как?

– В темную ветровку…

– А волосы какие?

– Темные…