– И не стоит забывать о теории струн… – не унимался он.

Я гавкнул в третий раз, уже громче.

– Чет? Ты что-то нашел?

Берни подошел ко мне, присел на корточки и отклонил в сторону колючую ветвь куста.

– О, – сказал он. – Господи.

А потом:

– Хороший мальчик, – он достал из кармана хирургическую перчатку, надел ее и подобрал окурок. – Все еще теплый, – сказал Берни, и лицо его помрачнело. – Вообще-то это пожароопасно. Я… – он резко замолчал, смотря куда-то под куст. – А это что? – он сунул руку поглубже в ветви. Спустя мгновение на его ладони лежала гильза от патрона. – 7,62х63 миллиметра. Стандартный охотничий калибр, – сказал Берни. Затем он положил рядом окурок. Я знал, что это значило: улики, целых две. – Видишь? Эйнштейн был прав. Частично он все еще с нами.

Ого. Стрелком что, был какой-то парень по имени Эйнштейн? Мы отправились назад к машине. Как Берни так быстро догадался? Какой-то там Эйнштейн не мог быть единственным стрелком в Долине, который балуется травкой – у нас таких было выше крыши.

– Представь только, каким бы он был детективом, – сказал Берни. – Я имею в виду Эйнштейна.

Это только запутало меня еще сильнее. У нас были конкуренты – Лен Уоттерс в Педройе, братья Мирабелли в Саншайн-Сити, но частный детектив Эйнштейн был мне незнаком. Нет, ради бога, мне не жалко – мы с Берни конкуренции не боялись. У нас вообще было все отлично – ну, за исключением финансов.

По возвращению в офис Берни сел за компьютер и принялся что-то печать. Время от времени он бормотал себе под нос что-то вроде «курит травку», «оружие 7,62х63 калибра» и «имеет корыстные мотивы». Я лег на ковер. Корыстные мотивы? С корой я был знаком. Помню, как мы поехали в лес с палаткой – веселая поездка выдалась, и коры там было завались. Берни учил Чарли, как правильно рубить деревья, а потом – бац! Хорошо, что в палатке тогда никого не было. Но сейчас-то кора тут причем? Окурок от косяка, гильза патрона – больше мы ничего не нашли, верно? Впрочем, Берни я все равно верил.

Веки у меня стали тяжелыми. Такое у меня случается пару раз в день – прекрасное, трудно описуемое чувство, которое означает: настало время подремать. Дремать – это почти как спать, только с небольшой разницей. Но об этом мы сейчас говорить не будем, и вообще, я лично большой любитель и того, и другого.

Щелк-щелк-щелк. Вскоре я провалился в сон и очутился посреди леса, рядом со стоянкой для лагеря. Я преследовал белку, которая вскоре превратилась в жирную мускусную свинью, которую мы сегодня повстречали в каньоне – ну, вы знаете, как забавно устроены сны. Я начал гнаться за ней, а потом и за многими другими животными, причем некоторых, вроде игуан или водяных буйволов, я раньше видел только по каналу Дискавери. Странно, да? Забавно, как наш разум…

– Чет? Давай, здоровяк. Проснись и пой.

Проснись и пой? Пару секунд я пытался понять, в чем дело – в голове у меня все еще крутились игуаны и водяные буйволы – но потом вскочил и как следует отряхнулся движением, которое начиналось с морды и продолжалось до самого кончика хвоста.

– Хотел бы я тоже так уметь, – рассмеялся Берни.

Бедняга. У него даже хвоста нет. Представить себе не могу, как это неудобно. Как люди вообще умудряются сохранять равновесие при ходьбе?

Мы снова сели в Порш. Винтовку Берни с собой не взял, но прежде чем повернуть ключ зажигания, открыл бардачок и проверил, на месте ли его револьвер.

– Насколько я понимаю, – сказал он, – кто-то хочет мне отомстить. Кто-то, кого мы в свое время крепко прижали, – я не понимал, к чему клонит Берни, но уверен, он попал в самую суть. Мы вырулили с подъездной дорожки на Мескит-Роуд. – Помнишь Виктора Прола? – никакого Прола я не помнил, зато заметил Игги, отчаянно тявкающего за стеклом, и гавкнул ему в ответ. – Хороший мальчик, – похвалил меня Берни.

– Сложно забыть такого хмыря. Наркоторговец, обожает мотоциклы, с ума сходит по пушкам – и самое главное, его выпустили из тюрьмы две недели назад, – я все еще понятия не имел, о ком он говорит, и гавкнул еще раз, не зная, что еще делать. Берни потрепал меня по голове – очень мило с его стороны. Я подвинулся поближе.

Мы выехали на длинное шоссе, ведущее к центру, миру бизнеса и больших денег, а потом дальше, на другую сторону города. Небо растеряло всю свою голубизну, приобрело тусклый, бесцветный оттенок. На крыши небоскребов надвинулась сероватая дымка, целиком поглотившая верхние этажи. Мне от этого зрелища стало не по себе, хотя я точно не мог сказать, почему. Мне даже почти захотелось, чтобы Берни поднял крышу нашего кабриолета – что, впрочем, все равно было невозможно сделать. Какой-то там конденсатор перегорел или что-то в этом роде.

– Все в мире связано, – продолжал Берни. – Воздух, вода, мы. Это единая система. Почему никто этого не понимает?

Я не знал, о чем говорит Берни, так что, полагаю, я входил в список непонимающих. Я подвинулся к нему еще ближе и почувствовал себя чуточку спокойнее.

Вскоре небоскребы остались позади, и мы въехали в скверный район – такой, с разбитыми стеклами и бесцельно шатающимися по улице людьми. Некоторые пристально смотрели нам вслед. Я держал голову прямо и смотрел только перед собой, на дорогу. Мы с Берни были на работе, и вести себя надо соответственно. Правда, я не был уверен, о какой именно работе идет речь, и кто нам вообще за нее заплатит.

Берни свернул на узенькую улочку, полную рытвин и колдобин, и остановил машину неподалеку от квадратного домишки с пятнистыми желтыми стенами и черными оконными решетками. Из бардачка он достал револьвер и заткнул за ремень. Мои зубы всегда были при мне, так что мне собираться не понадобилось. Забавная мысль, если так подумать. Я попытался понять, почему именно это показалось мне забавным, но в голову так ничего и не пришло, а к тому времени, как мы выбрались из машины и зашагали по заросшей сорняками лужайке, я и вовсе забыл, о чем думал.

Берни постучал в дверь. Ответа не последовало. Он огляделся – я успел сделать это еще раньше, и со всей уверенностью мог заявить, что рядом никого не было. Тогда Берни постучал еще раз. Тук-тук-тук. Это тут же напомнило мне об Аделине Боргезе и ее Принцессе. Что мы там должны были сделать? Что Берни…

Тут из глубин дома раздался голос.

– Ась? – голос был мужским, грубым и недружелюбным, и показался мне смутно знакомым. Я ощутил странный зуд в зубах – словно их очень захотелось во что-нибудь вонзить.

– Йо, – сказал Берни.

– Ха? – сказал мужчина за дверью.

Иногда мне сложно понять человеческую речь. Порой меня это малость раздражает, а порой мне просто интересно, что значит вся эта чушь. Все эти «Ась», «Йо», «Ха» оставили меня в недоумении.

– Это ты, Виктор? – спросил Берни.

– Нет.

– Виктор Прол?

– Вовсе нет.

– А по-моему, ты звучишь как типичный Виктор Прол, – настаивал Берни. – С его-то прогнатическим прикусом.

У Берни была еще одна особенность – иногда я вообще не понимал, о чем он. Так что я просто стоял рядом, неотрывно смотрел на дверь и ничего не делал. Мы же партнеры, так что какой бы тупоумной фигней – ах, как мне нравилось это выражение! – он ни занимался, я был…

Дверь распахнулась и на пороге появился громадный мужчина. Челюсть у него была просто великолепная – выдвинутая вперед, как и нужно. Редкая черта среди людей. Остальное лицо было абсолютно непримечательным – маленькие глазки, плоский нос, клочковатая борода. Я принюхался к его запаху и тут же все вспомнил. Да, я знал Виктора Прола: он был по-настоящему плохим парнем, которого мы застукали за каким-то злодеянием, уже и не вспомню. А до этого он как следует врезал Берни в лифте. Я вообще-то не люблю лифты – и по правде говоря, стараюсь их избегать – но в том лифте, к счастью, я был.

Он перевел взгляд маленьких глазок с Берни на меня, а потом обратно на Берни.

– Ты, – только и сказал он.

– Ну как, вживую я лучше выгляжу? – спросил Берни. – Или вид через прицел тебе нравится больше?