***

А в пустующую фабрику соседнего Норс-Адамса пришла современность в виде, созданной ручным трудом7 студентов, выставки воплощенных идей Соломона Левита8 на трех этажах фабричного офиса, и собранный из ржавых кусков железа и другого мусора вперемешку с глиной и краской мемориал европейским морским сражениям Ансельма Кифера в бывшем складе готовой продукции.

Автор в павильоне Сола Левита

Но на территории этого текстильного комбината было еще одно здание, в котором располагалась навеки остановленная тепловая электростанция, так что вместо предметов искусства здание доверху было заполнено котлами, моторами и сплетениями труб впечатляющих размеров. Карабкаясь по узеньким стальным лестницам и, трогая холодный метал, когда-то гудевший и вибрировавший от натуги, я, в очередной раз, почувствовал правоту Марселя Дюшама, увидевшего новую (по меньшей мере равную старой) эстетику в рукотворных вещах практического назначения. Надеюсь, владельцам этого помещения не придет в голову очистить его от ржавого железа, пока, наконец, какой-нибудь будущий куратор не сообразит, что из всего этого «хлама» получается полноценный культурный объект наподобие парижского Бобура9 с минимальными затратами труда и денег.

Вечерело, и мы направились в город, состоявший, как казалось, практически из одного перекрестка.

В самом центре его находился Макдоналдс на пьедестале в метр высотой, к которому с тротуара вели ступени. Возле этого заведения кучковались какие-то байкеры, да еще обрюзгшая тетка на колесном инвалидном кресле, толкаемая тощей девочкой унылого вида. Здесь задерживаться не хотелось. Через дорогу высилась заброшенная церковь с высоким деревянным шпилем и закрытыми стружечной плитой окнами, а в переулке вдоль ее стены – ряд одноэтажных строений, среди которых, о счастье (!), «греческая» пиццерия с, как оказалось, прекрасной пиццей из шпината и брынзы в качестве единственных ингредиентов на сдобном блине.

Выйдя оттуда, дополнительно взбодренные чашкой невыдающегося кофе, мы прямиком направились к светящейся сквозь наклеенный плакат двери нашего последнего музея за эту поездку, в котором по предварительной договоренности нас ждал статный, скромно, почти по-домашнему, одетый хозяин, мистер Даррелл Инглиш.

Его история заслуживает отдельного рассказа, а, может и романа, но здесь речь лишь отчасти касается его личной судьбы.

Достаточно сказать, что он, родившийся уже после второй мировой войны в семье профессионального антиквара и унаследовавший его бизнес, слушал в детстве рассказы двух своих дядьев, служивших во время войны в бомбардировочной авиации на европейском театре военных действий. В числе этих рассказов были и ужасы освобожденных лагерей смерти, которые эти ребята увидели сами. Впечатлительный мальчик Даррелл решился уже тогда на собирание артефактов нацистской культуры и истории, как не приносящую прибыли часть унаследованного бизнеса, чтобы затем открыть на ее основе и исключительно за свой счет комнату-музей в центре Норс-Адамса10.

Экспонаты, добытые им всякими правдами и неправдами, в основном собраны в приграничной с Канадой северной части Новой Англии, по-видимому, послужившей пристанищем человеческим осколкам воюющих масс, и, в частности, участникам Холокоста на неправой стороне.

Вот одно из первых на восточном фронте объявление по-украински о «выселении» местных евреев. Оно грозит расстрелом остальному населению не только за укрывание жертв, но и за последующие грабежи их имущества (немцы как-никак!).

Чего только здесь нет: и плетки, выдававшиеся еврейским капо в Освенциме, и мундир генерала СС Франка, губернатора оккупированной Польши, и керамическая пивная кружка с изображением трудолюбивого бауэра11, пашущего на двух быках, с надписью – «можете ли вы себе представить Мойше или Шмуля, пашущими землю?», номера газеты12 «Der Stürmer» и сувенирные блокнотики Отто Шиндлера13.

В общем, читайте «Благоволительницы» Джонатана Литтелля14, для того, чтобы оценить воздействие деталей на силу восприятия, достигнутую этой выставкой. Достаточно стандартно сформулировав мотивацию для своей работы – предотвратить повторение ужасов через распространение правды, на вопрос, считает ли он все это возможным в Соединенных Штатах, наш Даррелл внезапно выхватил изящный пистолетик из кармана домашних треников и заявил, что эта штука в руках простых людей и есть настоящая панацея от фашизма. Оставим эту тему каждому для собственных размышлений.

Между тем, Даррелл рассказал, как он ездил по деревням Нью-Гэмпшира и Северного Массачусетса с показом своих экспонатов и лекциями, a мне представился крытый грузовичок, пробирающийся по узким, ухабистым дорогам в просеках бесконечных лесов без единого огонька в течение многих часов, и потом, освещенные слепящими кварцевыми лампами на потолке спортивного зала наивные школьники, знающие о тяготах примитивной жизни в американской глуши, и старающиеся себе вообразить, что можно жить намного хуже.

***

Мы возвращались домой в полной темноте, по дороге, освещенной нашими фарами с редкими белыми огнями встречных машин, и красными тех, что двигались в том же направлении, что и мы. Время от времени попадались маленькие скопления домов без огней в окнах, освещенные одинокими уличными фонарями, потом – снова полная темень на многие мили вокруг. Вдруг, на выхваченном светом фар пятачке, возле мусорных баков, выставленных для утреннего сбора, на меня сверкнули глаза лисы, которая, не дав среагировать, метнулась поперек дороги, и, как почти всегда это бывает, прямо под колеса. Что тут скажешь? В наших местах это происходит достаточно часто из-за обилия всяких мелких и средних животных, научившихся искать себе пропитание вблизи людских поселений, но так и не выучивших правила поведения на дорогах.

Вид раздавленной колесами лисы навсегда слился в моей памяти с достаточно страшными образами самодеятельного музея, посвященного геноциду 80-летней давности. Относитесь к этому, как хотите. Но мне бы хотелось закончить тем, что, возможно в силу моего собственного предубеждения, почти все, что было для меня интересного в этой поездке имело непосредственные истоки в Европе: и картины в музее Кларка, и морские сражения Кифера, и выразительные остатки нацистского наваждения, и даже «греческая пицца» или голландские «буренки» на подстриженных лужайках. Когда-то я прочитал о встрече известного в недалеком прошлом лидера афроамериканского возрождения, преподобного Джесси Джексона с радикальными студентами университета Беркли. Молодые люди стали в какой-то момент скандировать «Hey, hey! Ho, ho! Europe culture has to go!», на что преподобный устало заметил: «Но ведь это и наша культура». Это, на мой взгляд и сейчас так, только вместо живописи и музыки, Европа экспортирует идеи справедливого общества и равноправия меньшинств при ревностном сохранении абсолютной власти элит, вытекающие из ее собственного опыта.