Дед взял десятилетнего Саньку на буряка, а Санька потом долго вглядывался в глубину логова и вдыхал незнакомый тогда, запах шерсти и медвежьего мускуса. Тогда взяли и медвежонка.

«Стоп, – сказал сам себе человек. – Это берлога, а рядом медвежонок. Тогда я кто?»

Снова ощупав себя, Санька мысленно нарисовал образ коротконогого волосатого существа, с человеческим и не очень волосатым лицом. Потом с трудом дотянулся до…

– Мужик! – Облегчённо сказал человек.

Справа повторили: «Му-ушик».

Санька щупал существо справа от себя и понял, что это точно медведь, но маленький. Ну, как маленький? С Саньку размером. Тот пытался с ним играть и не сильно кусаться. Легонько ущипнув медвежонка за нижнюю губу, человек нервно засмеялся.

– А я тогда, кто? Тоже медвежонок? Или человеческий детёныш? Маугли, млять!

Ему удалось перевернуться на живот, но подняться на карачки не получилось.

– Дитятко, млин, – подумал Санька и вдруг испугался пониманию, что да, он ребёнок, причём только что народившийся. Потому и глаза не видят, и гадит, как приспичит. Кстати, на счёт погадить… Он снова почувствовал позыв и постарался сжать анус, но и на такое простое дело сил не хватило.

– Будем тренироваться, – сказал человек, ощущая, как его облизывает огромный язык медведицы и выдохнул. – Ну и ладно…

Справа от него вдруг зачмокало и запыхтело.

Санька вдруг осознал, что за большая «клизма» его кормила и как ему предстоит теперь питаться, и его едва не стошнило.

––

Александр Викторович лежал на спине и сквозь дрёму думал о своём новом житье бытье, когда почувствовал, что медведица лапой подталкивает его ближе к себе и пытается прижать к собственной «груди». Санька думал было воспротивиться, но его хватило только на то, чтобы схватиться обеими руками за коготь «мамаши».

Медведица не только прижала Санькино тельце к себе, но и, ковырнув его когтем, перевернула к себе лицом. Она дыхнула на человека из пасти, несколько раз фыркнув, и Санька сам прижался лицом к освободившемуся соску.

Молоко медведицы слегка отдавало мочевиной, но было приятным на вкус. Переборов первую реакцию отторжения, человек отдался на волю проведения.

* * *

Так прошло несколько дней. Глаза адаптировались к темноте, тактильные ощущения обострились и Санька принялся осваивать берлогу. Он ведь не был простым младенцем. Санька точно знал, что ему было надо от своего нового тела.

Человек понимал, что только что народившийся медвежонок очень быстро опередит его в развитии и может, ненароком и играючи, ему навредить.

Поэтому Санька упорно тренировался.

У Александра Викторовича тоже когда-то имелась и семья, и сын, и он очень хорошо помнил, какой тот был беспомощный, только народившись. Александр сразу пытался начать его тренировать, сам он был хорошим лыжником, но жена с тёщей, покрутив пальцем у головы, отобрали младенца и больше к нему не допускали.

Александр, наблюдая за животными, часто думал о том, что, если младенца воспитывать так, как воспитывают своих детёнышей лесные мамаши, развитие ребёнка проходило бы быстрее. Не так, конечно, быстро, как у животных, но… Жена с ребёнком вскоре от него ушла, он и тогда частенько прикладывался к спиртному, и теория осталась лишь теорией.

Теперь же Санька старательно напрягал своё тело и уже через неделю встал на «четыре точки». Помогал «брательник», постоянно пристающий к нему с играми, и мамаша, частенько облизывавшая маленького человечка, а это были серьёзные физические воздействия на неокрепший детский организм.

Ещё через две недели Санька уверенно сопротивлялся медвежонку, а ещё через две, они устраивали такой кордебалет на медведице, что она стала отворачиваться от них, чтобы немного поспать.

В берлоге для меня было прохладно, но рядом с подмышкой «мамы» Санька к прохладе быстро привык, и не воспринимал её, как дискомфорт, тем более, что, когда стал ползать, нашёл кусок овчины, в котором его запихнули в берлогу. Санька осознал и это, вспомнив всё, что произошло в время короткого пребывания среди людей.

С одной стороны, он переживал, что возродился лохматым уродцем, и его отлучили от людей, а с другой стороны, Санька ведь был не обычным человеком, и как бы он мог проявить себя среди людей? Пузыри бы пускал до двух лет и ходил под себя? А говорить? Он не знал, во сколько дети начинают говорить, а хотел говорить прямо сейчас и говорил!

Да… Брательник научился материться… У него так чётко стало получаться слово на букву «б», что Санька не мог удержаться от смеха. Сам он уже старался это слово не произносить, а медвежонку понравилось. Ещё он выучил слова: жрать, спать и… ещё одно в рифму к первым двум. Впрочем, этим только детишки и занимались под боком мамы-медведицы.

Брательник был отличным тренажёром и не обижался на отработку на нём братом двоек и троек руками по телу, а возня с медвежонком, натаскивала Александра по борцовской технике. Сам Александр никогда ни боксом, ни борьбой не занимался, но хотел. Особенно в девяностых. А тут… Живой спарринг-партнёр и куча времени.

Вставать Сашка ещё не вставал, но ползал очень быстро. Примерно в три месяца он сел на колени и впервые завалил брательника на спину.

Зажурчали ручьи и сквозь корни упавшего дерева, стали пробиваться тонкие лучики солнца. Санька несколько раз выбирался наружу, но быстро замерзал и возвращался под мамкину подмышку.

На улице он рассмотрел себя и признал, что про таких волосатых детей, каким был сам, он никогда не слышал. Главное, что на лице волос пока нет, подумал он и успокоился.

Человеческий детёныш доминировал за счёт своей смекалки и ловкости. Молока на двоих у медведицы не хватало и Санька так заигрывал Умку, что тот забывал о мамкиной сиське и вспоминал про неё, когда Санька первый впивался в сосок зубами. А уж если он впивался, то оторвать пальцы, вцепившиеся в шерсть, было уже невозможно. Что Умка с Санькой только не делал. Но кусать он его уже побаивался, потому что Санькина расправа была короткой и жестокой. Но высасывать всё молоко Санька стеснялся, делясь им с братом.

* * *

Санька сидел у входа в берлогу, когда услышал потрескивание сухих сучьев под чьими-то ногами. Звук шагов приближался и Санька догадался спрятаться под нависающей над входом в нору корягой. Он удивился, но шаги приблизились на столько, что он почувствовал запах идущих. Это были мужчина и женщина. Женщина плакала. Мужской голос что-то тихо говорил. Санька не разбирал слов, но тембр голосов ему нравился. Он не вызывал тревоги.

Появившиеся перед берлогой люди настороженно остановились и стали прислушиваться, и приглядываться. Потом мужик охнул и показал на землю. Женщина упала на колени, что-то разглядывая, а потом заплакала, но не горестно, а радостно.

– Следы! Это его следы! – Вскрикнула настоящая мать, но отец зашипел на неё.

– Тихо! Вдруг она не спит?! Если выскочит, нам…

Он произнёс непонятное слова, но смысл фразы Санька понял.

Женщина стояла на коленях, прижав руки к груди и смотрела прямо на сына, но ничего не видя. Санька тоже смотрел на неё, и вдруг их взгляды встретились. Она дёрнулась, но встать сразу не смогла и показала рукой на…

– Там! – Сказала она шёпотом. – Под корягой.

Отец вгляделся, подавшись всем телом вперёд. Взгляд его заметался, но вскоре увидел и он. Мокша охнул и двинулся было вперёд, но из логова рыкнуло, и он присел от неожиданности. Медведица перевернулась в сторону человеческого детёныша. Из логова появилась лапа и сграбастала Саньку, аккуратно втащив во внутрь.

* * *

Мужчина и женщина просидели у берлоги до вечера, но ребёнок больше не появился и они ушли.

– Главное, что он жив, главное, что он жив, – повторяла мать вплоть до их жилища, не забывая, однако подкапывать землю палкой и доставать съедобные коренья и клубни.

Мокша тоже, словно получив дополнительный заряд бодрости, метался от добычи к добыче. У него был лук. Он то и дело пускал стрелы и мазал редко.