Юрий Маркин
"Рассказы о джазе и не только" (18 и 19)
18. ЗАПЛЫВ И САТИСФАКЦИЯ.
Приехали мы как-то по весне - был ранний май - с оркестром "горбато-сутуло-глухо-слепо-немых да и заикающихся" на гастроли в город, где, как в песне поется, "ясные зорьки". Приехали после полудня, когда "зорек" уже и след простыл! Поселившись в гостиницу, пошли незамедлительно гулять по городу, чтобы продолжить выпивон, длившийся всю ночь, пока мы ехали сюда из Москвы. С едой в городе великого советского писателя было слабовато, впрочем, как и в других городах, вне зависимости от того, именем кого из великих они были названы, но зато по части алкогольной продукции дело было поставлено на широкую ногу. Это, наверное, инородцы спаивали Россию. Ах они такие-сякие! Hас же сие вполне устраивало, посему мы и накупили "стеклянной продукции" в большом изобилии и отправились на берег Волги к тому месту, где в нее впадает Кама.
Расположившись на живописном берегу, наша компания, в честь соединения двух рек, стала соединять, вернее, смешивать водку с пивом, наслаждаясь воздействием этого "ерша" на наши, утомленные пьяной, бессонной ночью, организмы. Воздействие оказалось странным - двоим из нас вдруг непреодолимо захотелось переплыть Великую реку. Hе принимая во внимание никаких доводов, Игорь В. и Виталий Р. быстро разделись и бросились в холодные воды.
Я и мой товарищ по прозвищу "туркмен" (русский, но родился в Туркмении), остались на берегу охранять шмотки. Разогретые алкоголем пловцы тем временем быстро удалялись от берега. Присутствовавшие поблизости местные жители выказывали нездоровый интерес к необычному зрелищу. Под веселое улюлюканье толпы две бесшабашные головы постепенно становились все более трудно различимыми в волнах. Дело начинало приобретать дурной оборот - затянувшаяся шутка вскоре могла превратиться в трагедию. Мы с "туркменом" стали что есть мочи кричать и жестикулировать, но вряд ли "спортсмены" нас видели и слышали.
Я припомнил виденную мной сцену в Астрахани. То было в летний полдень, в 30-ти градусную жару. Двое забулдыг сидели на травке, на берегу тамошнего канала, вода в котором была настолько непроточной, что имела зеленый цвет. Один из них - инвалид с протезом вместо ноги. Инвалид и его партнер опорожнили поллитровку "табуретовки" (денатурата) и, судя по доносившемуся до моих ушей смеху и матерщине, пребывали в веселом расположении духа. Солнце припекало немилосердно, пот градом катился с разгоряченных физиономий. Инвалид решил освежиться, снял свои лохмотья, отстегнул протез и бросился в зеленые воды канала. Собутыльник инициативу не поддержал и остался на берегу. Пловец же доплыв до середины, скрылся вдруг из виду. Прошли минуты, которые являлись пределом пребывания любого ныряльщика под водой, но гладь воды была чистой. Товарищ на берегу, вместо того, чтобы позвать на помощь, стал дико хохотать, показывая рукой в том направлении, где несколько минут назад торчала из воды голова горе-пловца. Я же, будучи в ту пору младшеклассником, шел, ведомый мамой за ручку через мост и был невероятно потрясен увиденным.
Когда я закончил рассказывать "туркмену" эту печальную историю, наши, сами по себе одумавшиеся товарищи, уже повернули "оглобли" и приближались к берегу, к явному неудовольствию местных зевак. Мы же обрадовались, что на сей раз обойдется без утопленника. Посиневшие пловцы дрожа вылезли из воды - хмеля как не бывало - нужно снова употреблять согревательное зелье. И мы опять отправились на поиски очередного винного магазина.
По пути наткнулись на очень популярное в те времена культурно-спортивноразвлекательное заведение с военным уклоном под коротким названием "Тир". Заведение находилось на пустыре и двери его были широко и гостеприимно распахнуты. До слуха доносилось, знакомое с детства, пощелкивание пневматических винтовок и пистолетов. Мы, в плохом настроении после неудачного заплыва, ввалились туда. Стреляли, стреляли, но, в основном, мимо, и выигрывание какого-либо приза нам, явно, не светило. Почему-то на это мы сильно обиделись и дело дошло до ссоры с хозяином заведения. Он нам указывал на нашу нетрезвость, а мы посчитали, что прицелы специально сбиты, чтобы усложнить стрелку задачу. Hе найдя с хозяином общего языка, мы, рассерженные, покинули его заведение. Свежий воздух нас ничуть не успокоил - ущемленное самолюбие требовало удовлетворения, что незамедлительно и последовало. Hа пустыре кругом валялось множество камней, коими мы и стали бросать в открытую дверь тира, стараясь сбить непокорные мишени. Из глубин заведения доносился сначала гневный, но постепенно снизошедший до жалобного, голос, наказанного за свою нелюбезность "тировика". Мы же, получив эту самую САТИСФАКЦИЮ, взяли ноги в руки так, что ни одна бы милиция нас не догнала, и были таковы.
Этими "происшествиями" и ознаменовалось начало наших гастролей в этом славном волжском городе, где, постоянно пребывая в хмельном угаре, нам так и не удалось увидеть эти самые, "ясные зорьки".
19. ВСТРЕЧА В САДУ
Вначале анекдот: сидят вечером в парижском ресторане двое белоэмигрантов. Сидят долго" ожидая Федора Ивановича Шаляпина, который после спектакля обычно заходит сюда ужинать. Одного из них совсем разморил сон: голова вот-вот упадет в тарелку.
- Ванька, не спи, Федора Ивановича пропустишь, - тормошит товарищ.
А Ванька, не в силах бороться со сном, так и клюет носом.
- Ванька, не спи! Слышь? Федор Иваныч скоро придет, - тормошит опять бодрый собутыльник.
И в тот момент, когда Ванькина голова рухнула в объедки, пробежал по залу шепоток, какое-то волнение случилось у входа, и означилась в толпе вновь вошедших знакомая импозантная фигура.
- Ванька, Ванька, проснись! Вот он, Федор Иваныч, глянь-ка, - будит сосед,
- Собственной персоной!
Ванька приподнимает голову, приоткрывает один глаз (остатки ужина запутались в усах и бороде).
- Фед-дыр Ив-ва-ныч? - икает он, - Да-а-а-а? ...Hу и гони его на ... !
Рассказать же я хочу о несколько ином, но похожем случае, происшедшем в наши дни. В начале 80-х репетировал я со своим биг-бэндом в Зеркальном театре сада Эрмитаж, где в то время находилась репетиционная база Московского Объединения Музыкальных Ансамблей (МОМА). Был не то май, не то июнь - весь сад в буйной зелени, а в аллеях отдыхающие. В антракте иду с трубачом Колей Т. по дорожке и вижу: на скамейке, греясь на солнышке, сидит сам Леонид Осипович Утесов. Жил он по соседству, поэтому постоянно отдыхал здесь. Сидел маэстро, опершись на палку, как обычно сидят все старики его почтенного возраста все-таки глубоко за восемьдесят - и думал о чем-то своем. Мы прошли мимо и я говорю Hиколаю примерно как в ранее изложенном анекдоте:
