Случайных встреч не бывает, пойми:

Всё сверено даже во сне.

Добро пожаловать в мой мир,

Простой и холодный как снег.

Не бойся названий: слова – это шум,

Вначале была… ложь.

Вот ветер. В чем разница? Я им дышу,

Тебя – он бросает в дрожь.

Шагни в эту пропасть без ужаса мук:

Сомненья внушенные – вспять!

С рожденья давил твой кураж их каблук,

А я так учился летать.

Вот боль. Не робей: это плата за вход.

Теперь эту дверь не закрыть.

Я в омут бросался – ты ищешь, где брод?

Но так я учился любить.

Теперь каждый шаг босиком по углям —

На мраморе радужный след.

Верь только себе, и не шарь по углам:

Ни «зла», ни «добра» здесь нет.

Здесь есть только ты. Получив, что желал,

Крепись, и о прошлом не плачь.

Тебе теперь путать судьбы кружева:

Ты сам свой судья и палач.

А если не выдержишь, что ж, без обид…

Свет гаснет, и сцена пуста:

Дорогу мне вскоре другой преградит

С вопросом немым на устах.

Рано или поздно? В промежутке всё и происходит.

Причудливый узор мгновений случай соткал.

Пальцем в небо целил и попал точно вроде?

Товарищ, не думай о секундах свысока…

Многие мечтали прокрутить жизнь назад, как плёнку видео.

Отмотать и переписать наново.

А потом, расслабившись, запивать шампанским мидии,

Любуясь заката багровыми ранами.

А я мечтал раздеться перед кинокамерой

И предаться разврату, нежному, как разряд электричества.

И душить затем скользкими от выделений руками

Обласканных и обсосанных без осознанья количества.

Фильм выйдет длинный, растянутый на серии,

Название: «666 мгновений весны».

А я под конец ускачу лихо в прерии,

Оставив Штирлица вспоминать свои сны.

Весна.

Женщин липкие губы.

Пыль на мысках ботинок.

С крыш утекает по трубам

Лёд.

И трещат плотины.

Весна.

И подмышки влажной

Уют высекает искры.

Жизнь кажется слишком важной,

Чтоб бросить всё

И удавиться.

Жизнь кажется яркой как небо,

И стон исторгает глотка:

– О, если бы было бы мне бы…

Слеза

Прозрачна как водка.

Условное наклонение,

Как тёплых колготок вкус.

Блюю на родные ступени я,

И рвота сладка как мусс.

И мозг исступленно просит

Надежды тугую грудь,

Что смерти коса не скосит:

Авось, прорастёт как-нибудь!

Проклюнется, зазеленеет,

Корнем буравя тлен.

И станет гораздо больнее

Оков невидимых плен.

Проступит намного внятней

Детства уродливый шрам,

И будет еще приятней

Головкой водить по губам.

Сдави в ладонях с силой грушу,

Чтоб брызнул сок в раскрытый рот.

Ты пел о нересте, и вот

Сам Сатана спасает твою душу.

Театр пуст – лишь пыль и темнота.

Пойдем отсюда, ангел обреченный!

Я сам в какой-то степени ученый,

Хоть и учен ударами кнута.

Кусты смородины, ромашки полевые,

Цыганка мёртвая на лавке у ручья…

Возьми её: теперь она ничья.

В тугой груди отверстья пулевые.

За горизонтом плавится песок,

Но мы – в оазисе, сомнамбулам подобны.

Не правда ли, все женщины так сдобны,

Как… булочки? И в этом – счастья сок.

Я хотел бы родиться рыбой:

Холодной, с глазами вытаращенными,

Тереться о склизкие глыбы

В выемках, волнами выточенными.

Горечь воды океанской

Жабрами вяло всасывать,

Под Солнцем у бухты испанской

Каку размеренно сбрасывать,

Молча скользить сквозь бездну,

Прочь от глаза и слова,

Прочь от людских болезней,

Прочь от всего людского.

Я хотел бы родиться рыбой,

Зубастой, с глазами вытаращенными,

И вы никогда не смогли бы

Из тьмы меня этой вытащить.

Нет, не будет никогда

Так, как хочешь ты.

Кровь из раны как вода,

Влажные бинты.

Будет так, как я решу:

Жребий наш таков.

Свежей кровью распишу

Щёки облаков.

Страсть уйдет. Придет тоска

И разлуки боль.

Строить замки из песка

Любим мы с тобой?

Но крепчает ветра длань,

Выше валы волн:

Нам любви хромую лань

Не втащить в загон!

В небе, Солнцем налитом,

Растворимся мы.

Только память под бинтом

Раной будет ныть.

Только птиц унылый клич

Шершнем у виска.

Мы любили свой кулич,

Замок из песка.

Унесет с собой вода

Палые цветы,

И не будет никогда

Так, как хочешь ты.

Едва ли мы себе принадлежим,

Когда крадемся в ночь тропою тайной,

Считая шепотом углы и виражи,

Вращаясь, словно лезвия комбайна.

Устремлены к одной лишь цели мы,

Забыв себя и зрения условность,

Мы как мишень в прицеле у Луны:

Торопимся окончить эту повесть.

И в этой странной страстной кутерьме

Вдруг пробудится злой калека-разум,

Чтоб рассказать, что жизнь мила вдвойне,

И успокоить всех овчарок сразу.

Но, угодив в объятья пустоты,

У потных ног надежд, что мы питали,

Перепугавшись залпов холостых,

Умчится прочь по зову гениталий.

Оставив нас с Луной наедине:

Покинутых, больных, нагих и мертвых,

Искать немую истину в вине

И ковырять в промежности отверткой.

И мы послушно встанем вдоль стены:

Биенье сердца как удары плети.

Обмануты, слепы, покорены,

Мы навсегда исчезнем на рассвете.