Вот опять отсылка к социально близким. Мошенник – это жулье вагонное, его еще можно перековать, а спекулянт – это затаившийся капиталист, классовый враг. Его только в расход.
Барыгой стал тот, кто перепродавал и соблюдал договоренности с клиентом. Тот, кто начинал порождать в стране мировоззрение, в котором клиент всегда прав.
Все остальные с улюлюканьем ломали, всовывали, воровали. Милиция тоже мысленно была на стороне жуликов, несмотря на то, что именно они портили ей отчетность, а городу имидж. Иностранцы жаловались, разносили неприятную славу по западной прессе. И все равно мошенник считался «своим».
ТУЗ, КОРОЛЬ – ВОТ НАШ ПАРОЛЬ
Катран – небольшая черноморская акула, весом примерно в 15 килограммов. Для человека катран не опасен. В сленг слово «катран» вошло как название подпольного игорного дома.
Катран – маленькое казино для своих, с одной лишь разницей: если в современных казино жульничество практически невозможно, то на катранах в отношении «случайных» посетителей оно было нормой развлечения.
Вероятно, термин пришел из городов Поти, Гагры, Кутаиси, где с 70-х годов стало модно быть мошенником. Именно оттуда в Москву и в Ленинград приезжали самые яркие шулеры, те, кто шпилит в карты, – их называли каталами. К таким всегда прилипала шутка: «В картишки? – Да нет, братишка!»
В Ленинграде существовало три центровых катрана, известны они были узкому кругу людей:
– «У Сельского» – в доме за гостиницей «Европейская»; Невский пр., дом 32–34;
– «на Казначейской» – ул. Казначейская, дом 3;
– «на Чековом» – рядом с домом на набережной Макарова, где находился магазин «Внешпосылторг» – 2-я линия, дом 59.
Со своими на катранах, как правило, играли честно. Более того, в статьях дохода от катрана не было позиции «входная плата». Пускали лишь тех, кого знали лично. Зарабатывали с игры, с куража: каждый выигравший считал своим долгом откидывать в сторону хозяина щедрые чаевые. Кроме того, хозяин зарабатывал на спиртном и еде, которую готовили для гостей. Играли в основном в буру; реже – в покер, терц, деберц (родина терца – тюрьма, деберца – еврейские кварталы Одессы).
Язык шулеров был густой, сбивающий с ног. Карты являлись формой дуэли. За столом сходились не от скуки, а для азарта. Главное было не урвать деньги, а до выигрыша ощущать себя хозяином положения. Гений момента в том, когда противник не может предположить, что карты его биты, как у Германна в «Пиковой даме». И вдруг у противника свет гаснет. И надменность переходит в испуг.
На катраны заводили доверчивых и с наличкой. Их подыскивали в аэропортах и крупных универмагах из числа тех, кто хотел прикупить дефицит. Когда заходил такой клиент, то всех предупреждали, чтобы не спугнули его сленгом и манерами – чтобы не «сел на измену». С одураченного простака хозяину платили дополнительно.
Главный катран, естественно, был рядом с «Европейской» – квартира о четырех комнатах на последнем этаже, обставленная антикварной мебелью. Здесь иногда играли на десятки тысяч, не выходя из комнаты по несколько дней. Катран держал сам Сельский, или Колхозник, – жулик старого образца Сергей Кужлев, 1938 года рождения, засиженный, из евреев-блатарей сталинской закваски. Ему помогала его падчерица Лера, дочь другого известного жулика. Сюда приходили сливки ленинградского преступного сообщества. Уже тогда от них пахло не одеколоном, а парфюмом. Заходили и воры в законе, и торгаши, даже ответственные советские работники. Катран «У Сельского» до заката советской власти не дотянул.
В 1981 году в этой квартире произошло убийство. Сельский зарезал одного авторитетного – Бурыкина. Просто ссора переросла в те оскорбления, которые Сельский снести не смог. Он был арестован в тот же день. Еще несколько лет Лера умело вела дела, пока не скололась. Катран превратился в наркобордель, и в 1985 году милиция была вынуждена его прихлопнуть.
В том же дворе, что и катран Сельского, находилось помещение ОКОД (оперативной комсомольской дружины), куда каждый день комсомольцы таскали фарцовщиков.
«На Казначейской» собирались юркие фарцовщики, еще не ставшие тяжеловесами Невской першпективы. Сюда заходили скорее «провести время», развлечься, чем играть по-крупному. Держал его Саша Иванов по прозвищу Свин, полученному после того, как он проиграл огромную сумму в карточную игру «Свинья». «На Казначейскую» заходили с девушками, что было запрещено на других катранах. Когда надоедали карты, шли играть на бильярде в подростковый клуб «Дзержинец» на переулке Гривцова. Там за народные деньги трудновоспитуемым юнцам додумались купить два бильярдных стола. К подросткам были прикреплены сержант Адмиралтейского РУВД Володя Кутаев и опер Николай Николаевич. Они и принимали гостей с катрана за умеренную входную плату, которая впоследствии позволила сержанту Кутаеву приобрести автомобиль ВАЗ 21013.
На «Чековом» катране, как и следует из его названия, играли ломщики из магазина «Внешпосылторг», до входа в который тут было всего-навсего шагов тридцать.
Катраны себя изжили со всеобщим падением запретов и появлением казино. Крови там не было. Если немножко поиронизировать, то это Германн в «Пиковой даме» разошелся: «Старая ведьма, так я заставлю тебя отвечать!»
Сумасшедшие деньги при Брежневе
Сергей МЕДВЕДЕВ, Лютый
Невский проспект был оболочкой, сочно шуршащим фантиком. Истинный подпольный мир мало кто видел, органы в том числе. Вернее, не понимали его масштабов. Настоящие валютчики собирались в ресторанчике «Чайка» на канале Грибоедова, но не для сделок – дураков не было, а чтобы переговорить. Бешеное было местечко. Чтобы понятен был размах, расскажу. В начале 70-х делец с Васильевского по имени Алик Кочерга проиграл в карты полтора миллиона, и, чтобы не убили, он взял их в долг у человека из «Чайки». Налом. Не припомню уже, у кого. А отдавать-то надо, так он сколотил банду и орудовал. В его гоп-компании был и мясник с Малого проспекта Васильевского, рыжий такой, интеллигентный. Они налетали на квартиры антикварщиков, спекулянтов. Кочерга отдал 700 тысяч, потом их взяли, и ему отмерили 15 лет.
Деньги наживали сумасшедшие. Например, пароходная схема: мы давали первому помощнику польского судна «Мазовша» 10 тысяч долларов. Он привозил джинсы по 12 долларов, а брал их там по 6. Нам джинсы обходились в 25 рублей, а раскидывали мы их уже по 130–150. За неделю – две тысячи сорок долларов наживы. Это как сегодня миллион долларов.
А тратить некуда. Или плащи «болонья» – можно было выменять у финна за пару бутылок водки, а мгновенно продать рублей за 300.
Играли на катранах до одурения. Тогда козырный катран был у кинотеатра «Ленинград» у Додика. Дурдом как-то жену проиграл, а еще приличный мальчик, в музыкальной школе учился.
Где валюта, там и хозяйственники. На Рубинштейна, 9, жил Дризин такой – знаменитый трикотажник. Мы с ним дела водили, ему потом лет 12 отмерили. Его дочь потом за Иосифа Кобзона вышла, а мама ее красавица, из венгерских евреек, работала барменом в ресторане «Москва», как раз над кафе, которое «Сайгоном» у диссидентов именовалось. Воровали эти с размахом: с завода Козицкого уходило враз по 50 неучтенных телевизоров – они шли в Прибалтику. С фабрики Веры Слуцкой – по 50 тысяч метров тюля – они исчезали в Средней Азии.
А гуляли с ними в одних местах, ну там на трассе в ресторане «Олень». Таксисту сотку на торпеду, и он весь день тебя возит. В то же время по центру шатался Чернокнижник, скупая все на своем пути, а его мать возле улицы Желябова всегда сгорбленная нищенкой притворялась, грязная, вонючая. А фарцовщикам давала деньги под дикие проценты – половина от суммы в день. Семейка еще та. И ухарей было хоть отбавляй – виртуоз-ломщик Удав, он после с ума сошел. Распылитель, все деньги на баб тративший. Микимото, укативший в 1972 году в Швецию, открывший там салон монгольского массажа и выдворенный из страны за воровство денег из карманов клиентов, пока его хлопцы окучивали богатых дамочек.
В конце 60-х на Невском появился и Феоктистов, и уже в окружении боксеров Барышева, Цветкова и примкнувших к ним Циклопа с Нахаленком. Они также промышляли плащами, но и пытались приставать к центровым. А тогда это было хлопотно. Все же дети послевоенной разрухи, к ножам, к оружию, к зуботычинам привыкшие. Я вообще очень драчливый был, поэтому и звали Лютый. Это потом, в 80-е, валютчики смирные пошли, лишь бы откупиться, а тогда завалили бы – и вся недолга.
Так вот Фека начал докапываться до моего дольщика. Дело было на улице Герцена в ресторане «Адмиралтейский». Кричит, мол, у него носовой платок пропал. Это он так шутил. Я его позвал в сторону и в туалете бритву к горлу. Железа все боятся. В дверь ломятся Рей с его людьми, а я нашептываю: «Володя, скажи им отдохнуть, а то у меня рука может дрогнуть». Помирились.
А город еще маленький был, как коммунальная квартира. Сережа Довлатов показывался среди нас, но особо не промышлял, больше на халяву пил с нами – у него денег никогда не было. Рано женился, все задумчивый бродил. С Бродским на скамеечке как-то бухали. Он нас затащил на какие-то чтения Ахматовой на Большую Зеленину, но она меня не вдохновила. Я дальше стихов Заболоцкого не пошел. Помню, Бродский по какой-то Марго безответно все страдал, но мы его не поддержали.
Потом баскетболисты со «Спартака» валютку скупали, и Саша Белов, конечно. Хоккеисты СКА тоже. Волейболисты «Автомобилиста». Все же за границу ездили, оттуда видики, шмотки перли.
Блатные тогда не лезли в наши дела. Только на катранах имели вес. Тоже не понимали уровня сделок. А жулики были отменные. Яша Друкер, например. Он глухонемыми верховодил. Их немцами звали. В ресторане раз сидим, он мне 500 рублей отдает.
– За что?
Показывает, мол, вынул из кармана брюк у меня и смеется. И шпана в центр не совалась.
А спортсменами и не пахло. Быки появились уже после Брежнева.
