Деревенский туалет. Деревянная будка, изображенная макетом домика-скворечника, легко была узнана мною. В Зниче такой же. Туалет как туалет… если светло. А вот вдруг захочется ночью. При свете луны, в блестках снежинок бежишь сломя голову, абы из темноты не выскочил какой-нибудь зомби или бес, и не утащил во тьму. Как пел знаменитый менестрель, «не ходи в сортиры по ночам»[6]. Но приходилось.

А еще зимой кошки просились с улицы в туалетную будку. Думали там тепло. А там холодно.

Лектор же продолжал свою историю.

Вскоре уборные пережили второй ренессанс. Так был изобретен гигиеничный присыпной туалет (показал он емкость с песком). Под стульчаком – ведро. Справили нужду, открыли кран, песок засыпали, закрыли. Снова сходили, засыпали. Не воняет, не смердит. Как ведро наполнилось, вынесли в сад, закопали в землю, сверху яблоньку посадили.

И, наконец, совсем не так давно, если смотреть с высоты озвученных тысячелетий, заново изобрели смывной туалет, который популярен в городах, но на дачах и в деревнях до сих пор пользуются присыпным туалетом или скворечниками.

У меня глаза разбегались. Фарфоровые ночные вазы с гжельской росписью, уборные из железа, для вагонов, старинные, замаскированные под кресло, под трон.

Золотой унитаз. Интересно, кому только могла прийти мысль сделать горшок из золота. Наверное, только тем, кто кушает золотые батоны.

А еще можно посетить фрагмент старинной канализации под башней.

Спасибо, но вот от этой части экскурсии мы решительно отказались. Наученные суровым опытом, знали: в подземелья без особой к тому надобности лучше не соваться.

Завершающая часть экспозиции. Биде, душ после туалета, который принят на Ближнем Востоке. Вот скульптуры по мотивам. Художник выполнил инсталляцию, которая, пожалуй, является единственным мужским символом во всем этом великолепии, апеллирующим, так или иначе к женскому началу. Странная скульптура. Из корявого пня, вверху которой торчало всякое тряпье, слегка била белая жидкость, как я поняла, мыльная вода. Я, было, испугалось, что мыло брызгнет мне в глаза, с детства не люблю, как оно щиплет глаза, но благо, напор оказался слишком слабым. Но видимо, так было не всегда.

– Как только мы открыли эту часть выставки, вода била мощной струей – пояснил хранитель. Я несколько секунд не могла оторваться. Композиция и отталкивала, и завораживала одновременно. А наш инструктор по уборным продолжал.

После посещения туалета принято мыть руки. Вот деревенский рукомойник. Вот современный. А вот тазик и скульптура из натурального мыла. Наша художница, портреты которой вы видели, сделала мыльную скульптуру в форме копии ее груди. Можно потрогать, таким образом, помылив руки и умыв их в тазике. Впрочем, ничего похожего на грудь я не заметила, была какая-то неаппетитная мыльная масса. Видимо, в процессе использования потеряла свой товарный вид.

Есть сувениры. Крошечные копии туалетов и унитазов. Тенебриус как-то с особым пристрастием рассматривал копилку в форме обезьяны, наклонившейся в сторону зрителя своим туалетноупотребимым местом.

Ох, не нравится он мне.

Покупать мы ничего не стали.

– Вы посмотрели почти все наши экспонаты. И как вам наша выставка? – спросил музейный работник, который провел для нас эту небезынтересную лекцию.

Я как-то постеснялась что-либо сказать, Флорентина и Тенебр, видимо, тоже.

– Вот вы, например, зачем сюда пришли? – и он уставился на меня. Я так надеялась, что кто-то ответит другой, но почему-то все молчали.

– Ну… – замялась я… – чтобы посмотреть историю, прошлое.

– Вот так оно и есть – вздохнул хранитель музея. – Люди, обычно стесняются говорить, зачем они сюда пришли. А ведь все просто, вы пришли сюда посмотреть, как, в какой обстановке и при каких обстоятельствах люди справляли нужду в разных странах и во все времена. Люди относятся к этому стыдливо и обыденно. Как будто это есть, но этого нет. А вот видите, здесь целая история. Это уникальный, единственный музей такого рода.

Нам, наверное, надо было бы уходить, но было как-то неловко, и я не знала, как распрощаться. Фло и Тенебриус, видимо были в таком же недоумении.

– Вы не стесняйтесь. У нас бывают и другие выставки. Обязательно заходите.

– Спасибо, до свидания. – Наконец, выпалила я.

В ответ доносилось: Не забудьте, наш адрес – Башня номер пять, музей туалета. Приходите еще! Приводите друзей.

– Обязательно только и сказала я. – закрывая за собой дверь.

– Я боялась, что они караулят нас здесь! – выговорилась наконец Флорентина.

– Похоже их и след простыл. – Сказал Тенебриус. – Ну как ты думаешь, являются ли они ценителями истории и искусства?

– Вряд ли.

– Вот и я так думаю. А каждый привык судить по себе. Вот и в нас таковых ценителей не заподозрили.

* * *

Мы покинули гостеприимную пятую башню. В то время, как мы зачарованно смотрели экскурсию, на улице прошел снежок, и мы топтали тонкий белый слой, образовавшийся на тротуаре. Обойдя башню, мы еще долго бродили полукругами, моля богов только об одном: не попасться на глаза гоблинов, которые, сами того не ведая, заставили нас погрузиться в сокровенную историю человечества.

Путь был долог и запутан. Он тянулся узкими проулками, горбатился спусками и подъемами, вился улочками со старыми, кирпичными зданиями, с окнами-арками на первых этажах, и кованными балконами на остальных, напоминал стены Бастиона, прятался под непонятными насыпями. Тенебр и Фло по очереди путались, спорили в какую сторону идти. Как я поняла, они хотели выйти к площади, занятой сторонниками Брежара, чтобы оттуда последовать к вокзалу. Мне показалось, что мы прошли самые заброшенные и забытые места в этом городе.

Выбрались на площадь. Казалось, все сияло жизнерадостностью: улица наполнена прогуливающимися людьми: влюбленными парочками, художниками в характерных для них плащах, мамами с детьми.

Над площадью высилось готическое серое здание, украшенное многочисленными фигурами причудливых зверей, восседающих на колоннах и парапетах, эдакий дом с горгульями. Ящерицы, лягушки, рогатые твари, рыбы – словно воспроизводя бесов из кошмаров бесоборца Антония. Многочисленными рогами, лапами и хвостами они вклинивались в синее небо, грозя ему, словно в немой клятве попрать и его.

Облака начали собираться на небосводе в мрачные тучи. На улице потемнело. А когда облака расступились в просвете зияющей дыры сияла не луна, не солнца… а зеленый, мутно-призрачный глаз Орбуса. Едва уловимая тень пронеслась над нами.

– Вы это видели? – спросила я спутников.

Фло и Тенебр замотали головами. Но я продолжала озираться по сторонам в ожидании неприятностей.

И действительно, померещилось ли мне, или горгульи, восседающие на балконах, карнизах, крыше здания зашевелились, взбудоражено захлопали крыльями и взмыли вверх, отрываясь от карнизов. Они летали над домами, над пропастью, словно в безумном танце шабаша нечистой силы, кружили над нами. Я оглянулась: на улице горожан и след простыл. Не заметила, как и куда люди исчезли, но теперь надо было думать не об этом, а над тем, как скрыться от нечисти. Я предчувствовала, что вскоре мы станем тем самым интересом, который ищут крылатые твари.

Сюда – позвал тихо Тенебриус. За домом с горгульями приютилась лесенка, и мы завернули в этот проход. Лестница вела наверх, и, в принципе, была открыта сверху, но, хотя бы, укрывала с боков.

Крылатые твари нас заметили. Они пытались атаковать нас, с дьявольским хлопотом взмахивая крыльями, удерживающими их на весу. Флорентина и Тенебриус отмахивались, как могли. Похоже, электрические разряды пугали летающих тварей, но ненадолго.

Неожиданно химеры пустились наутек, взринув вверх и стаей направляясь куда-то в южную сторону.

– Ха, испугались! Так мы их! – возликовал Тенебриус.

– Думаешь, они не вернутся? – осторожно спросила я.

– Мы победили! – продолжал ликовать Тенебр.

– Не думаю, – скептически возразила Флор. – Они направились к вокзалу. Я бы не стала радоваться так поспешно!