Лэйр был рад его приезду. Он вроде повеселел, окреп, и Тейрис чувствовал себя салагой рядом с ним. А ещё он чувствовал в Лэйре какое-то постоянное напряжение, которого не было раньше. Он смеялся, шутил — правда, часто злее, чем обычно, но он был таким же хорошим другом, таким же нежным и таким же смелым — может, даже ещё смелее. Может, слишком. Может быть, он стал безрассуднее, а может быть, это просто Тейрис ещё не привык быть на передовой. Но когда он приехал, тут уже стало чуть потише. Тролли нападали реже, и даже было время лежать под звёздами, пить вино и не думать ни о чём, по крайней мере пока часовые на своих постах и поднимут тревогу, если тролли появятся из-за деревьев.
— Я видел, — рассказывал Лэйр, — как один наклонился, зачерпнул рукой кровь прям из живота убитого эльфа, и раскрасил ею себе лицо. Не знаю, что жутче — когда видишь их днём в этой их боевой раскраске, или когда они приходят ночью. Ночью они как скользящие в темноте тени.
— Сегодня никто не придёт, — уверенно сказал Тейрис.
Лэйр рассмеялся.
— Да откуда тебе знать?
— Считай это голосом Света, — ответил Тейрис и потянул его к себе.
И этой ночью никто не пришёл. Лагерь спал, и только часовые сменялись, негромко переговариваясь между собой. Амани тоже залечивали раны, и где-то там их хирурги вытаскивали с того света раскрашенных кровью врага бойцов, а шаманы выбивались из сил, поддерживая в них жизнь.
Потом Амани вернулись, и Тейрис повидал многое из того, на что уже год смотрел Лэйр, и увидел, как он рвётся в бой с яростью и отчаянием, которых никогда не было в нём прежде, увидел, как потом он молится один в тишине, а потом как смеётся, будто ничего не было. Но они были вместе и оттого счастливы, несмотря ни на что. И Лэйр иногда улыбался почти так же, как раньше, и Тейрис ничего не боялся в бою, когда он прикрывал его спину, и Лэйр всегда был рядом и научил его всему, чему научился сам. А потом они снова лежали под звёздами, и Тейрис откидывал с лица Лэйра длинные чёрные волосы и целовал его, жадно и нежно, а Лэйр дрожал под его ладонями, глядя ему в лицо, а потом закрывал глаза и стонал, когда Тейрис толкал его к себе, запрокинув голову и тоже застонав, и пока у них было время, они оставались вдвоём, и Лэйр обнимал его, крепко и порывисто, а Тейрис загребал ладонью траву и глухо вскрикивал под ним, и чувствовал что-то новое, что сводило его с ума и немного пугало, что-то, что было теперь в Лэйре, в его страсти, в его движениях, в том, как он брал его и отдавался ему, как держал его за плечи, с силой вдавливаясь своими бёдрами в его, и как сам двигался ему навстречу, насаживаясь на его член и вскрикивая, и это что-то казалось Тейрису то яростью, то безумием, то жаждой, то отчаянием, то любовью — то всем этим сразу. А потом Лэйр смотрел на него, положив голову ему на плечо, и Тейрис видел в его глазах усталость, такую, будто он нёс на своих плечах весь мир, но Тейрис улыбался, думая, что и сам устал-то после такого. А Лэйр тоже улыбался и целовал его, и Тейрис забывал обо всём.
А потом была неудачная стычка с троллями, и Тейриса ранили, и он слышал, как Лэйр надрывно кричал, зовя на помощь, и последнее, что почувствовал — как Лэйр тащит его на себе, а потом потерял сознание.
А потом пришла Плеть.
Комментарий к Глава 3. Госпиталь.
Со всей любовью, благодарность и уважением к сериалу “M.A.S.H” и его героям, которые послужили прототипами мед-персонала госпиталя.
========== Глава 4. Плеть. ==========
Дверь открылась, и Тейрис съёжился от обдавшего его холода. Лэйр быстро зашёл, захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной.
— Живым здесь не место, — убеждённо сказал он.
— Скажи это лорду Фордрингу, — отозвался Тейрис.
Лэйр скинул меховые перчатки и плащ и сел перед походной печкой, протянув ладони к огню.
Ветер бил в натянутое между досками крепкое полотно палатки, которое вряд ли хорошо бы защищало от холода, если бы по самые небольшие окошки не было завалено сугробами.
Это был Нордскол. Начало кампании воинства Света в священном походе против воинства тьмы.
Когда Тейрис очнулся после ранения в стычке с Амани, почти всё уже было кончено. Он был в своём госпитале, уцелевшем благодаря близости к территории троллей. Амани отступили на защиту собственных земель и Зул Амана, а Плеть опустошала земли восточнее.
Змей, Ловчий, Рин, полковник — все были живы. Змей рассказал, что Лэйр притащил его и ещё нескольких раненых практически на себе, едва живой от истощения, и сам рухнул на пороге. Ловчий продержал его сутки под капельницами, и продержал бы дольше, но Лэйр наорал на них, что он сам хил, поднялся и принялся помогать. Так и ходил по операционной, волоча за собой стойку с капельницей.
— Он практически совершил чудо, — говорил Змей. — Я знаю, как выжил ты, потому что мы с Ловчим простояли над тобой почти шесть часов, но вот как выжил он — для меня загадка.
— Где он? — слабо спросил Тейрис, и Змей смочил ему пересохшие губы.
— На фронте, — ответил он. — Хотел дождаться, пока ты очнёшься, но не смог. Плеть пришла в тот же день, когда тебя ранили.
В следующие недели творился полный хаос. В первых боях выживших не было вообще — пограничные гарнизоны Плеть снесла за считанные часы. А потом госпиталь работал на пределе своих сил. К ним и в немногие другие госпитали, расположенные далеко от основного пути Плети и потому устоявшие, раненых доставляли беспрерывно. Хирурги спали по три-четыре часа в сутки, спасая всех, кого могли. Бесконечные списки погибших и выживших приходили вместе с ранеными, противореча друг другу. Когда сообщение немного наладилось и информация стала детально сопоставляться, Тейрис одного за другим похоронил большинство тех, кого знал по паладинским лагерям. Потом — большинство тех, кого вообще знал. С каждым днём, с каждой новой сводкой весь чудовищный кошмар этой короткой войны, весь немыслимый масштаб разрушений и потерь становились всё яснее, и чем яснее - тем невозможней для того, чтобы осознать. Госпиталь продолжал работу, помогали даже раненые, те, кто уже мог держаться на ногах. Не только потому что не хватало рук, но и потому что так можно было пережить этот ужас, отодвинуть его, задержать, отложить на потом. Не думать, не говорить. Не дать себе признать то, что уже понимали все: это больше не война. Это бойня, к концу которой от их народа, возможно, не останется никого.
Тейрис видел, как эльфы сходят с ума, и не был уверен, что сам ещё сохраняет разум. Слышал, как однажды дико и страшно выл отчаявшийся и не спавший больше двух суток Змей, колотя кулаками в стену предоперационной. Ловчий с Рином кинулись к нему, Рин что-то говорил, а Ловчий с силой хватал Змея за руки и орал: они нужны тебе, чтобы оперировать!
— А я не хочу больше оперировать! — надрывно орал Змей в ответ, пытаясь вырвать у Ловчего руки. — Какой смысл? Какой смысл в этом всём, Ловчий, скажи? Я спасаю их, спасаю каждого дай Свет третьего, и привозят новых, и им нет конца, они все в конце концов будут здесь, и они все умрут, и мы умрём, ты мертвец, Ловчий, ты что, не ощущаешь этого? Давай, проткни себя скальпелем, вот увидишь, кровь не потечёт!
Пришёл полковник, негромко велел Ловчему держать Змея крепче и без лишних слов вколол тому успокоительное. Змей умоляюще бормотал себе под нос “я больше не могу, я не хочу больше”, а через несколько секунд обмяк, и Ловчий с Рином отнесли его в палатку. Тейрис заглянул к ним перед сном. Змей лежал на своей койке, а Ловчий спал рядом, полусидя и прижавшись лбом к его плечу — прикрывал его одеялом, да так и отключился.
На следующий день Змей был в операционной и делал своё дело, как будто ничего не произошло.
Ловчий держался лучше всех, а потом в одну из ночей запустил самогонный аппарат на полную и надрался своим смертельным пойлом так, что уже Змей орал, зовя на помощь, когда Ловчий забился в судорогах и почти перестал дышать.
