Ловчий взял его за плечи и резко развернул к себе.
— Ты не можешь помочь тому, кто не хочет помочь себе сам, — тихо сказал он. — Змей. Ты не можешь спасти всех. Мы нужны здесь. Их уже сейчас начнут приносить. Ты нужен им. Ты лучший, Змей, чёрт возьми, ты лучший хирург из всех, что я встречал. Ты нужен тем, кого только ты здесь сможешь спасти.
Змей секунду смотрел ему в глаза, а потом так же тихо сказал:
— Я ненавижу эту войну. Любую войну ненавижу. Отмени её, Ловчий.
— Завтра же займусь, обещаю, — ответил Ловчий.
Тейрис бежал по снегу, колокола всё ещё звонили, и он ускорял шаг с каждым ударом, обгоняя их. Он не был обязан, он даже не состоял ни под чьим командованием здесь, но когда он услышал колокола и призыв к бою — он будто очнулся от сна. И понял, где должен быть.
Он жаждал этого боя. Он мечтал о нём и рвался в него. Как он не осознавал этого раньше? Почему он вообще всё ещё здесь, а не на передовой? Впервые за последние недели он ощутил себя живым. С каждым шагом он всё сильнее и сильнее ощущал всё: страх, боль, потерю, отчаяние, ярость, ненависть. Они заполняли его, словно до этого он не давал им выхода, словно хранил их в закрытом флаконе в груди, за рёбрами, у самого сердца, а звон колоколов разбил этот флакон — и теперь всё, что он чувствовал и от чего бежал, заполняло его целиком, заливало его тело жаром. И когда командир, к отряду которого он присоединялся, скомандовал атаку, Тейрис бросился вперёд, криком ярости выпуская всё это, позволяя своим чувствам захватить себя и весь мир. Лэйр, его безумие, его смерть, разорение Луносвета, скорбь, нежность, любовь — всё это вернулось и было таким ярким, словно происходило прямо сейчас, каждым своим нервом он чувствовал всё это, и оно рвало его на куски и гнало вперёд, туда, где были они — рыцари смерти. И вся ненависть, которую он мог ощущать, толкала его к ним.
Бой был долгим. Тейрис рубил мечом, падал в месиво из снега, грязи и крови, поднимался и шёл вперёд, снова падал и снова поднимался, потому что его ярость была сильнее усталости, сильнее боли, сильнее любого страха. Сильнее всего, что он когда-либо чувствовал. Он слышал крики и лязганье мечей, видел золотые всполохи заклинаний вокруг, но ему казалось, что он один здесь, на поле боя, на этой земле, право ступать по которой он заслужил кровью и болью, жертвой, не сравнимой ни с чем. И он шёл навстречу им, всадникам смерти, и кричал, рубя мечом, падал и поднимался, и снова рубил, и кричал, и наконец чувствовал себя свободным.
Усталость всё же давала о себе знать, и с каждым разом, сам не замечая, он поднимался всё с большим трудом. Он отбился от своего отряда, на мгновение потерял видимость, когда порыв ветра бросил снег ему прямо в забрало, и не заметил поганище. Оно взмахнуло огромной лапищей, и Тейрис отлетел на несколько метров, прокатился по снегу, и пока он пытался подняться, поганище уже разорвало в клочки выстрелом из пушки. Тейрис торопливо очистил забрало от снега, поднял голову — и увидел рыцаря смерти, на всём скаку направлявшегося к нему.
Из последних сил Тейрис поднялся на ноги и выставил меч перед собой. Больше он ничего не успевал, даже подумать, что это конец.
Но когда рыцарь был уже в паре метров, другой дк на всём скаку врезался в него, пойдя наперерез. Кони столкнулись, заржав, и завалились набок, взметнув облако снега. Атаковавший своего рыцарь был готов к столкновению и выпрыгнул из седла; атакованный лежал, придавленный лошадью.
Тейрис замер на месте, опешив.
Атаковавший рыцарь подошёл к лежавшему, лежавший прорычал ему что-то сквозь шлем, атаковавший поднял рунный меч и с силой вонзил ему лезвие в горло, протолкнув до половины и отрубив голову.
А потом обернулся к всё так же стоявшему, замерев, Тейрису и прохрипел:
— Я тебе не враг, паладин. Я на твоей стороне.
Тейрис наконец очнулся. Он понятия не имел, что сейчас произошло, но ему было плевать. То, что говорил дк, не имело никакого смысла. Он поднял меч и шагнул к нему.
— Мы никогда не будем на одной стороне, — ответил он.
Рыцарь выставил свободную руку перед собой, а мечом закрылся, как щитом.
— Этот твой Свет освободил меня, — сказал он без насмешки. — Можешь убить меня после боя, а пока дай мне помочь вам отбиться.
“Я могу помочь им всем”, — вспомнил Тейрис последние слова Лэйра и крепче сжал меч в ладони.
— Я больше не верю в Свет, — тяжело ответил он и бросился вперёд.
Рыцарь быстро пробормотал что-то на языке мёртвых и выбросил свободную руку ещё дальше вперёд. Тейрис схватился за горло, чувствуя, как заклинание душит его и поднимает в воздух. Одной рукой он перехватил меч и со всей силы метнул его в дк. Тот легко уклонился, дёрнул рукой и швырнул Тейриса в снег. Тейрис ещё задыхался, когда он уже оказался сверху, одним коленом прижав его руку, другим встав на грудь, а свободной от меча ладонью сдавив второе предплечье.
— Ты не имеешь представления о том, что мы такое, — прохрипел рыцарь, наклонившись совсем близко. Тейрис, задыхаясь, смотрел в прорези его шлема, оцепенев и не пытаясь вырваться. — Ты не знаешь, кто мы и в какой мы власти. Как силён твой Свет, если смог вырвать проклятого из неё?
Тейрис закашлялся, но рыцарь ещё сильнее навалился на него, вдавливая в снег.
— Твоя ненависть — ничто по сравнению с моей, — тихо и яростно сказал он.
“В них есть какая-то красота, — говорил когда-то Лэйр. — Ты тоже видишь, правда? Интересно, что движет ими?”
“Ненависть?” — предположил тогда Тейрис.
“Возможно, — пожал плечами Лэйр. — И вот они стоят перед нами, как львы перед агнцами, и им не ведом страх… Что они чувствуют?”
Тейрис чувствовал ледяное дыхание и такую тяжесть в груди, словно вся армия мёртвых придавила его к земле. Рыцарь смерти смотрел на него, и он ощущал его ярость, его ненависть и отчаяние, такое же сильное, как его собственное.
— Почему? — неожиданно сам для себя просипел Тейрис. — Почему ты убил его?
— Потому что я больше не служу королю, — с той же яростью ответил рыцарь. — Я больше не служу никому.
— Как? — одними губами спросил Тейрис.
Рыцарь качнул головой.
— Какое тебе дело? Разве это важно? Я свободен, и мой враг теперь он, а не ты.
“Что, если есть что-то ещё? — спрашивал Лэйр. — Там, под всем этим. Что, если кого-то можно спасти? Что, если проклятые заслуживают милосердия? Что, если ненависть, наша ненависть — лишь бесконечный круг, по которому мы будем ходить, пока смерть не заберёт всех? Что, если всё это — ошибка? Всё — неправильно?”
— Ты не заслуживаешь прощения, — прохрипел Тейрис.
— Я не ищу его, — ответил рыцарь и вдруг резко наклонился ещё ближе, к самому лицу Тейриса, почти коснувшись своим шлемом его. — В тебе есть Свет, паладин, — глухо сказал он. — В нас его больше нет, мы прокляты, но в тебе он есть. В вас есть.
Тейрис смотрел с синее свечение его глаз, и вдруг всё вокруг исчезло, не было ничего — ни шума, ни боя, ни холода и крови, и он вдруг ощутил дикую, невыносимую усталость. Всё, что он испытывал, наконец заполнило его целиком, без остатка, и теперь он будто качался на волнах своих страха, боли, скорби, ярости, воспоминаний, больше не сопротивляясь им, не пытаясь их выплеснуть, он принимал их, и это рождало мучительную печаль — но и что-то ещё. Что-то, чего он не испытывал, казалось, вечность, а, испытав, вдруг впервые за эту вечность смог дышать, будто горло больше не сдавливало всё, что сжимало его раньше сильнее хватки рыцаря смерти.
— Я уже не доберусь до него, — так же глухо продолжил рыцарь. — Но вы можете. Дойдите до Ледяной Короны, убейте его и отомстите за нас.
Тейрис не отвечал, только продолжал смотреть ему в глаза.
А рыцарь вдруг усмехнулся и сказал с презрением:
— Ты не понимаешь. Неважно. Отомстите за себя, и вы отомстите за нас.
Он отпустил Тейриса, но тот продолжал лежать на снегу, следя за ним взглядом. Дк помог коню подняться, вскочил в седло и рванулся в самую гущу боя, туда, где были другие рыцари, и первый из них упал, разрубленный пополам, раньше, чем что-либо понял.
