Кроме того, обвинения в ритуальном убийстве питались тем культурным и религиозным значением, которое евреи придавали ритуальной чистоте и пищевым ограничениям; странной убежденностью в том, что мужчины-евреи подвержены менструациям и поэтому вынуждены пополнять запас крови в своем организме за счет иноверцев; и, наконец, символической важностью крови для христиан. Эти обвинения нашли отзвук в творчестве отдельных выдающихся представителей русского Серебряного века. Так, некоторые видные интеллектуалы, искатели духовного и мистического знания, разделяли уверенность в наличии у евреев особого отношения к человеческой крови, отразившемся, к примеру, в ритуале обрезания[8]. И если авторы обвинений в ритуальном убийстве делали акцент на практической заинтересованности евреев в употреблении крови христиан, то «наука» о расе, возникшая в конце XIX века, утверждала о якобы совершаемых евреями попытках «загрязнить» иноверцев путем смешивания крови евреев и неевреев. Представления, связанные с осквернением гостии, изрядно ослабли к началу ХХ века, но кровавый навет все еще прочно владел умами и верованиями многих христиан, связывавших убийство Ющинского с одержимостью евреев кровью. Как выяснилось в ходе дела Бейлиса, даже образованные и интеллектуально развитые люди нередко сохраняли иррациональные представления о том, на что способны евреи. В России многие из них не отрицали справедливость обвинения в ритуальном убийстве: суеверия и предрассудки – удел не одних лишь невежд.
Рис. 3. Черта оседлости. Карта из книги Ю. И. Гессена «История евреев в России» (СПб.: Тип. Л. Я. Гинзбурга, 1914)
Вплоть до XIX века обвинения в ритуальном убийстве были мало распространены в Российской империи – по двум причинам: слабый интерес православных к ритуальным убийствам как таковым и отсутствие евреев, которым запрещалось проживать в империи до конца XVIII века. Однако в результате разделов Речи Посполитой при Екатерине II население страны пополнилось несколькими сотнями тысяч евреев[9]и примерно пятью миллионами католиков и униатов[10]. Эти новые подданные империи, сосредоточенные на ее западных и северо-западных окраинах (Белоруссия, Украина, Литва), принесли в нее свои народные верования и предрассудки – включая представления о ритуальном убийстве, глубоко укоренившиеся в этих областях. В течение XIX века эти представления были восприняты православным населением, причем конкретные способы распространения мифов, связанных с кровавым наветом, еще не выяснены [Klier 1986: 12–22; Weinberg 2012б: 167–186]. К началу ХХ века вера в ритуальное убийство у русских и, шире, у православных России стала обычным явлением.
На протяжении XIX века число обвинений в ритуальном убийстве, зафиксированных в провинциальных городах и деревнях, постоянно росло. Однако дело Бейлиса стало одним из немногих случаев кровавого навета, произошедших в крупном городе до Первой мировой войны. Расследования и процессы по делам евреев, якобы участвовавших в совершении ритуальных убийств, имели место в Велиже (1820‒1830-е годы), Саратове (1850-е годы), в грузинском Кутаисе (1879). В Саратове евреи были признаны виновными. Жертвами таких обвинений становились и неевреи, например пятидесятники и раскольники, которым порой инкриминировали ритуальные убийства детей. В 1892 году нескольких удмуртов судили за убийство нищего и использование частей его тела в религиозных целях (Мултанское дело). Суд более высокой инстанции отменил приговор по процедурным основаниям. При этом в течение всего столетия возникали слухи о ритуальных убийствах, которые не заканчивались предъявлением официальных обвинений.
В эту же эпоху появляются различные исследования на данную тему и заключения правительственных комиссий, которым поручали расследовать справедливость обвинений. Публикации становились достоянием широкой общественности, и в результате дискуссии о положении евреев в Российской империи стали неотделимы от споров о ритуальных убийствах. В одном авторитетном труде 1840-х годов на основании «свидетельств», собранных в Европе и России, утверждалось, что ритуальные убийства являются реальностью[11]. На страницах журналов и газет, число наименований которых резко увеличилось во второй половине XIX века, часто освещались предполагаемые ритуальные убийства. Во всех этих дискуссиях нередко возникал образ «еврея-кровопийцы», наживающегося на крестьянах и горожанах: он лишь усиливал уверенность простого народа в том, что евреи действительно убивают христианских детей ради крови. Отметим, что у евреев были защитники среди иноверцев, но выступления антисемитов, писателей и публицистов, находили отклик у образованной либеральной элиты, считавшей ритуальные убийства реальностью [Klier 1995: 417–436].
К началу ХХ столетия в Российской империи проживало чуть более пяти миллионов евреев – примерно 45 % всего еврейского населения мира. Политика царских властей в XIX веке, выражавшаяся в соответствующих законах и постановлениях, колебалась между изоляцией евреев от православного населения и их интеграцией в основную часть общества. Опасаясь порчи нравов в результате соприкосновения с религией и культурой евреев, а также стремясь ограничить предполагаемую экономическую эксплуатацию крестьян с их стороны, царские чиновники провели так называемую черту оседлости: евреям было разрешено проживать только в западных губерниях. Были также установлены ограничения на выбор занятия и процентная норма для евреев в высших учебных заведениях. Одновременно, как это ни парадоксально, режим принимал меры, поощрявшие русификацию евреев и их интеграцию в российское общество.
Участие евреев в революционных организациях 1860‒1870-х годов, наивысшим достижением которых стало убийство Александра II (1881), укрепило убежденность чиновников в том, что евреи представляют угрозу для российского общества. А вступление еврейской молодежи в различные организации марксистского толка начиная с 1890-х годов еще больше усиливало озабоченность защитников царского режима, желавших оградить Россию от революционных перипетий.
В 1905 году крестьяне, рабочие, интеллигенция и национальные меньшинства совместными усилиями вырвали у Николая II серьезные политические уступки. Император издал Октябрьский манифест, гарантировав своим подданным свободу совести, слова, собраний и союзов, а также согласился созвать выборное законодательное собрание – Государственную Думу. Вообще говоря, условий для создания демократических институтов и распространения демократических ценностей почти не имелось, и многие депутаты Думы постарались сделать все возможное, чтобы помешать ее нормальной работе. Тем не менее на заседаниях Думы поднимался «еврейский вопрос», заключавшийся в том, следует ли упразднить черту оседлости и разрешить евреям свободно избирать себе местожительство внутри Российской империи. Во время дела Бейлиса этот вопрос служил яблоком раздора, хотя власти вряд ли отменили бы территориальные ограничения для евреев. Однако реакционеры, особенно ярые монархисты из «Союза русского народа» и «Союза Михаила Архангела», были уверены, что евреи намерены подчинить себе весь мир, для последующей эксплуатации в своих корыстных целях. Эти организации, известные как «черносотенные», воспользовались ограниченными политическими свободами, дарованными в 1905 году, для натравливания народа на евреев и нападок на оппозиционные режиму политические партии: последние будто бы стали порождением всемирного еврейского заговора, нацеленного на разрушение основ русского общества и русской культуры, таких как православие, самодержавие и доминирование этнических русских.
Историки, как правило, изображают Бейлиса жертвой властей, применявших антисемитизм в политических целях – для восстановления своего пошатнувшегося могущества, борьбы против тех, кто считался противниками самодержавия, и возбуждения антиеврейских настроений среди простонародья. Таким образом, дело Бейлиса стало результатом совместных усилий государственных учреждений, предпринятых для предотвращения неминуемого падения монархии; с этой целью была использована традиционная враждебность населения к евреям. Считается общепризнанным, что в ходе дела Бейлиса царское правительство сознательно пожертвовало ни в чем не повинным человеком из политических соображений. Это означает, что высокопоставленные сановники с ведома и одобрения Николая II решили оговорить Бейлиса, чтобы защитить режим от надвигающейся революции. Чиновники надеялись, что гнев и недовольство народа будут направлены не на монархию, а на евреев, издавна служивших козлами отпущения. И действительно, власти рассчитывали вызвать антиеврейские выступления, чтобы покарать евреев за приписываемые им коллективные акции, а также чтобы ослабить кампанию за отмену черты оседлости, показав, что евреям нельзя доверять (см. Документы 4 и 5).
