– Сломан позвоночник, задет мозг. Сегодня прооперировали.

Тарас тяжело вздохнул.

– Ты-то как в клинике оказался?

– Так Антон сказал, что сюда вас отвёз.

– А!.. Весьма благородно с твоей стороны проведать несчастную псину, – не без сарказма произнесла Серафима.

Остапенко с интересом изучал девушку: там, на гонках, он был занят и сосредоточен на другом. Ровный овал лица, тонкий, аристократический, чуть вздёрнутый носик, красиво очерченные полные губы. Тёмно-каштановые волосы немного вились и спускались ниже плеч. Огромные карие глаза с густыми пушистыми ресницами создавали впечатление бархатных, а густые естественные брови, которых раньше не было видно из-за шапки, подчёркивали жаркий, проникновенный взгляд. Странно, что он не обратил внимания на неё вчера. Хотя… когда догоняешь, некогда смотреть. И когда несёшь на плече – тоже.

– Ты из меня монстра-то не делай. И так на душе погано. Лучше скажи, чем помочь.

Девушка посмотрела в глаза Тараса с недоверием: «Неужто и впрямь помочь хочет? Что-то не верится, ведь бросил же он собаку на трассе – сбил и уехал».

Тарас словно прочитал её мысли.

– Ладно, понял: нет мне прощения.

Серафима молчала, опустив глаза в пол.

– Ты, я вижу, домой собралась. Так я на колёсах, могу подбросить.

На мгновение она представила, как будет долго ждать трамвая, потом ехать семь остановок, а затем ещё минут десять идти до общаги пешком, и согласилась:

– Ну, если не трудно… Я просто с ног валюсь от усталости, правда.

Они вышли вдвоём, щурясь на яркое солнце – весна уже совсем близко. Серо-стальная «мазда» быстро домчала их до общаги ветеринарной академии, и они расстались, как думала Серафима, уже навсегда.

* * *

Шеф был абсолютно прав: после операции и начинается самое тяжёлое… Перевязки, капельницы, массаж лап. Серафима практически поселилась в клинике. Днём плановый приём, ночью оставалась на дежурство: только так она могла заработать на оплату дневного стационара для Волчка. Конечно, ей, как сотруднице, сделали скидку, но содержание собаки всё равно било по карману. В общаге появлялась редко. Машка понимала, но всё равно скучала без подруги и задушевных разговоров перед сном.

Её научный руководитель ворчал: кандидатская диссертация аспирантки Новицкой продвигалась очень медленно. Хотя все на последнем курсе знали, что девушка пошла в аспирантуру не из-за любви к науке – ей попросту негде было жить, аспирантам же давали общежитие. Теперь заложница обстоятельств потихоньку скребла «научный труд» в редкие свободные минутки или по ночам, мечтая выспаться.

Шов у собаки затягивался, но особых улучшений не было: задние лапы, хвост так и оставались неподвижными. Умный пёс как-то понял, что Серафима теперь его хозяйка, и был несказанно рад этому – он ожил, в прежде тусклых глазах появился живой блеск. Когда она гладила его, Волчок благодарно лизал ей руки или утыкался мокрым носом в её ладонь.

– Ты не брутальная охотничья собака, ты – кошка! – смеялась она.

Пёс не возражал: минуты рядом с ней казались ему блаженством. Заезжал Антон, сказал, что просто ехал мимо, при этом отводил взгляд, стараясь не встречаться с девушкой глазами… Встреча получилась очень короткой. Новицкая вела приём и вышла в коридор за результатами анализов очередного пациента. Извинившись, что не может больше говорить, она скрылась в кабинете.

Через неделю сделали повторный рентген. Вооружившись снимками, Серафима деликатно поскреблась в кабинет к заведующему.

– Аркадий Ильич! Вы сильно заняты?

– Занят, но не сильно.

– Тогда я позже загляну, – пробормотала Сима, затворяя дверь.

– Да входи уже!

Тщательно изучив снимки, Ярыгин нахмурился и замолчал. Серафима с тревогой смотрела ему в лицо, на смея задать вопрос.

Завклиникой заговорил сам:

– Кости мы собрали прекрасно, и они начали срастаться. Но вот мозг! Он не хочет восстанавливаться, а без него – сама знаешь…

Новицкая знала: без восстановления мозга собака обречена остаться наполовину овощем.

– Что же делать? – тихо спросила она.

– Ждать. Продолжать реабилитацию по полной программе. Ждать и верить. – Потом подмигнул Серафиме и тепло улыбнулся: – И не вешать нос!

Поблагодарив шефа, Серафима вышла из кабинета. В клинике она оставаться не могла. Отпросившись, сославшись на головную боль, она оделась и отправилась бродить в парк неподалёку, благо к вечеру мамашки с горластыми детьми расходились по домам и в парк заглядывали только парочки влюблённых. Переполнявшие её чувства требовали выхода, и здесь, на дальней скамейке, спрятанной в глубине парка, она могла плакать сколько душе угодно… Со слезами вымывались усталость, отчаянье и тоска, становилось легче.

«Ну и чего ты разнюнилась? – спросила Новицкая сама себя. – Всё ведь хорошо, даже отлично! Волчок идёт на поправку, работа есть, крыша над головой тоже. Друзья помогают чем могут, на работе ценят. Вот точно – дурёха!»

Ей вдруг вспомнился незабываемый её первый день в ветеринарной клинике.

* * *

То, что на стипендию она не выживет, девушка поняла сразу. Как только Новицкая получила студенческий билет, на следующий день, не откладывая, после трёх пар села на трамвай и поехала на собеседование в одну престижную клинику города. В чём престижность, она так и не поняла из рекламы, но ветлечебница позиционировала себя именно так.

Тщательно обдумывая, как она будет держаться и что говорить на собеседовании, Серафима любовалась из окна стройными ярко-красными рядами клёнов вдоль трамвайных путей. Всё-таки осень – удивительное время! Настроение было отличное, времени хватало. Проходящего мимо кондуктора она спросила, через сколько остановок будет «Площадь Победы». Оказалось, она села не на тот трамвай и, конечно, он её увёз чёрт-те куда. Выскочив в уже закрывающиеся двери, Серафима растерянно окинула взглядом незнакомую улицу и стала ждать транспорт в обратную сторону. Видимо, трамвай и автобус ушли недавно: на остановке, кроме неё, никого не было.

«Значит, придут не скоро, – досадовала она. – Да здравствует закон подлости!»

Время шло, девушка понимала, что может опоздать, и нервничала. Чтобы отвлечься, она принялась рассматривать окрестные дома, афиши, скверик неподалёку, фонтан. Внимание Серафимы привлёк шум возле фонтана. Слышались детские голоса и смех, и тут же – жалобные крики и чей-то плач. Оценив расстояние от остановки до фонтана (если что, добежать успею), девушка подошла поближе. Фонтан был до краёв заполнен водой, в нём нарядным разноцветным ковром плавали листья.

Но внимание приковывало не это. На самом краю бортика фонтана на коленках стояла маленькая девочка лет шести. Наклонившись к самой воде, она тянула руку к крохотному существу в фонтане, призывая его плыть к ней. Присмотревшись, Серафима увидела маленького серого котёнка, который изо всех сил грёб лапами к спасительному бортику и протянутой руке.

«Давай, давай, ещё немножко осталось…» – ободряла котёнка девочка, хотя расстояние было весьма приличным. Может, котёнок бы и доплыл, но ему не дали: двое мальчишек лет одиннадцати кидали камни в воду, стараясь попасть в беднягу или рядом с ним. Девочка плакала и кричала: «Нет! Не надо, он же утонет! Помогите!» Видимо, некоторые камни долетали и, падая, вызывали всплеск: котёнок был мокрый, ужас стоял в его глазах. Скорее всего, он уже на раз уходил под воду от этих волн, но всплывал и боролся дальше.

– Я сейчас кому-то уши оборву! – закричала Серафима. – Маленькие садисты!

– Ничего ты нам не сделаешь! – последовал ответ, сдобренный смехом и отборным матом.

Тот, что повыше, ухмыльнулся, с вызовом прицелился и бросил камень. На этот раз малышу не повезло: камень угодил в спину, и котёнок резко ушёл под воду и больше не появился на поверхности. Выждав секунд десять, Серафима бросилась в фонтан.

Брюки намокли, вода доходила почти до ягодиц и была холодной. Куртку она сбросила на бегу, закатывать рукава водолазки не стала: на счету была каждая секунда. Нащупав маленькое тельце на дне, девушка вытащила его и побледнела: котёнок не дышал… Стараясь не сломать рёбра, Серафима несколько раз сдавила грудную клетку и живот котёнка. «Ну же, давай, дыши!» Часть воды вышла, но малыш не подавал признаков жизни. «Реанимация… Иначе не спасти!»