Согласиться с этими соображениями сложно. Владимир едва ли собирался всех детей знати превратить в священнослужителей, но отчаяние матерей свидетельствует именно о том, что они опасались за детей, а чего они могли бояться, если не превращения сыновей в «пролетариев и парий»? Повеление отдать в книжное учение отпрысков знатных людей имело целью, по-видимому, повысить социальное положение духовенства, которое обученные боярские дети и должны были составить.

Владимир, видимо, создавал государственные школы. Эта идея не прижилась. На протяжении всей позднейшей истории Древней Руси и отчасти даже более поздней государственных школ не было. Те, кто хотел хотя бы постичь грамоту, обучались у священнослужителей. Но это было частное, а не государственное дело[67]. В общественных верхах необходимость образования была вскоре признана: и требования со стороны власти, и, главное, вызовы самой жизни этому способствовали: понимание новой веры, основанной именно на книгах, дипломатические и административные дела, дела торговые были затруднительны без грамоты. Образованность в верхах приобрела высокий культурный статус: не случайно князь Владимир Мономах в своем «Поучении» с гордостью писал об отце, князе Всеволоде Ярославиче, знавшем пять языков. Конечно, не каждый князь был таким полиглотом (иначе сын бы об этом не упомянул). Но быть необразованным становилось «некрасиво».

В низах же не только образованность, но и простая грамотность, очевидно, распространены не были. Антоний, будущий основатель Печерской обители и ее духовный глава, выходец из города Любеча под Киевом, вероятно, не выучил грамоту ни в миру, ни даже в монастыре. Он не постригал в монахи новоприходящих, а поручал это монаху Никону: видимо потому, что, будучи «некнижным», не мог быть возведен в сан священника – а постригать в монахи имел право только священник. Е. Е. Голубинский, высказавший это предположение, усматривал в неграмотности черноризца свидетельство его происхождения «более из мещано-крестьянства, чем из боярства»[68].

В Житии Феодосия Печерского содержится косвенное свидетельство любви к книгам, которую с детства питал автор. Историк Г. П. Федотов заметил: «Нестор не повторяет вслед за Афанасием Великим, автором жития Антония, что его святой, избегая детского общества, не пожелал учиться наукам. Напротив, Феодосий сам желает “датися на учение божественных книг единому от учителей… и вскоре извыче вся грамматикия”, вызывая общее удивление “премудростью и разумом” своим. ‹…› Под “грамматикией” автор, конечно, разумеет элементы грамматического (то есть литературного) образования. Древняя агиография знает два типа отношения к науке. Антонию Великому противополагается Иоанн Златоуст и Евфимий, оба усердные и даровитые ученики. Если Нестор следует образцам, то он выбирает среди них, и в данном случае его выбор согласен с жизнью»[69].

Скорее всего, Феодосий действительно еще в детстве проявил любовь к чтению и получил хорошее образование. Однако автор Жития не был собеседником святого, а черпал сведения о нем из рассказов монахов, знавших Феодосия, в том числе сохранивших известия, рассказанные его матерью. (Об этом пишет сам Нестор.) Однако если мать святого поведала о жестоких ссорах с сыном, о препонах, которые она чинила ему в намерениях уйти в монастырь (что было из ряда вон выходящим), то едва ли она сообщала о любви к чтению и об обучении чада в юные годы: эти качества все-таки не были исключительными. Скорее известия о постижении книжной мудрости Феодосием принадлежат Нестору, взяты из житийных образцов. В таком случае это свидетельство особой любви к книге не Феодосия, а его биографа. Деталь портрета не героя, а самого художника.

Происходил ли Нестор из боярской семьи, был ли сыном княжеского чиновника, как Феодосий Печерский, или священнослужителя, неизвестно. Особенное внимание, проявленное автором Жития Феодосия к судьбам печерских постриженников Варлаама, ставшего первым игуменом обители на днепровском холме, и Ефрема – один был сыном боярина, а другой – приближенным князя, – как будто бы позволяет предположить, что отец книжника тоже был знатным человеком или что сам автор Жития был близок к князю. Однако реальных оснований для такой догадки нет: рассказы о Варлааме и Ефреме Нестор включил в свой текст потому, что они, как и Феодосий, пришли в монастырь, преодолев серьезные препоны: герой Жития – запрет материнский, Варлаам – отцовский, Ефрем – княжеский.

Большая, если не бóльшая часть печерской братии происходила из верхов общества[70], что позволило современному исследователю назвать обитель «аристократическим монастырем» и отметить: «…в Печерский монастырь, спасая душу, уходили княжеские бояре и дружинники, участвовавшие в этой самой власти как исполнительный орган. Их захватывало христианство, и согласно принципам студийских киновий{18} они желали нравственно воздействовать на власть имущих, часто с горьким осознанием собственных нарушений закона Божьего в прошлом»[71]. Но точных данных о происхождении всех монахов обители нет. Выходцами из знати – бывшими боярами, дружинниками – очевидно, была всё же не вся братия{19}.

Причины, по которым человек становится монахом, различны. Один из основателей христианского монашества, египетский подвижник Антоний Великий (IV век), согласно его Житию, решил оставить мирскую жизнь после долгих размышлений и под влиянием слов Христа, читаемых на богослужении: «…если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Евангелие от Матфея, глава 19, стих 21). Феодосий Печерский, как писал о нем Нестор, с детства возлюбил Бога: на этот путь его направили и прочитанные книги, и глубоко воспринятые церковные службы. (Не исключено, что книжник описал выбор Феодосия, следуя как образцу Житию Антония Великого, отсылки к которому встречаются в написанном им Житии; однако именно в таком пути к Богу нет ничего неправдоподобного.) Патриарх Московский и всея Руси Никон принял постриг после того, как умерли его малолетние дети. Путь в монастырь, удаление от мира могли быть следствием долгих раздумий еще в отроческие или юношеские годы. А могли быть внезапным переломом, экзистенциальным откровением, духовным озарением, прорвавшим пелену рутинной, обыкновенной мирской жизни, как у героя пушкинского стихотворения «Странник» – переложения начала аллегорической поэмы английского писателя Джона Беньяна «Путь паломника»:

Что подвигло на этот выбор Нестора, неизвестно. Его решение могло быть обдуманным в течение многих лет шагом, а могло – результатом каких-то потерь (близких, жены – если он был женат… ребенка – если у него был ребенок). В 1073 году был согнан с киевского златого «стола» братом Святославом при участии брата Всеволода князь Изяслав Ярославич, отправившийся искать управы на младших братьев сначала в Польшу, а потом в Германию. Если Нестор служил ему, то, исповедовавший принцип старшинства в качестве нерушимой нормы, он воспринял переворот как абсолютное зло и отказался продолжить службу при Святославе – и это событие могло стать последним мотивом, побудившим его оставить мир, который, по слову апостольскому, «лежит во зле» (Первое послание апостола Иоанна, глава 5, стих 19). Но ничего определенного о пути нашего героя из мира в монастырь, увы, неизвестно.