Христофор вышел на улицу через единственную дверь. Взглянул на небо. Оно отдавало металлически-кислотным цветом, грозовые тучи висели уже седьмой день, но так ни разу не пошёл дождь. Воздух был тяжёл, затхл, будто бы природа издавала предсмертный вздох, готовясь умереть. Лужайка не росла, вся трава отчего-то погибла, а новая была не готова заново прорасти, похожая ситуация была и с розами, и с прочими сельскохозяйственными культурами. Старший сын, зайдя за угол дома, подошёл к Николе, Самуилу и Яну. Те тщетно пытались вырастить куст малины – последние семена, которые остались в доме, но всё было попусту – ничто не желало жить на бренной земле.

– Отец, тебя зовёт Василий Васильевич.

Никола кивнул и пошёл ко входу в дом.

– Ничего? – спросил Христофор у своих братьев.

– Земля отказывается давать жизнь. – удручённо ответил младший сын Ян.

– Господи, пусть наши труды будут вознаграждены! – взмолился средний сын Самуил, упав на колени и кланяясь до земли.

Все замолчали. Всех обуревали смутные сомнения. Все были недовольны. Но все с гордостью принимали невзгоды. И продолжали верить и в Бога, и в судьбу.

Внутренности дома встретили Николу с долей некого пренебрежения. Крысы недовольно пищали, норовя укусить, тараканы бесцельно бегали из стороны в сторону лишь бы показаться на глаза, а термиты щёлкали своими жвалами, провожая гостя. Никола не испытывал к ним схожих чувств. Безусловно он не был доволен сложившейся ситуацией, однако воображал себе, что трудности, посланные ему и его семье Богом, в будущем стократно окупятся, рано или поздно он поймёт преподносимый урок, потому Никола старался не опускать руки, работал с утра и до поздней ночи, в надежде, что это позволит ему с чистой душой умереть, что он сможет отправится к Богу, как мученик или праведник. Никола брёл по лестнице, равнодушно посмотрел на портреты сыновей с ныне мёртвыми жёнами. Он видел их тысячи раз, тысячу раз думал о них, но так и не смог понять зачем Бог позволил совершиться тому, что произошло. Нет, его не обуревали сомнения. Он молился и постился, неоднократно читал священное писание, учил и воспитывал своих детей по заповедям, разве Богу требовалось от него что-то ещё?

Никола стал идти по второму этажу. Он до сих пор помнил ту отвратительную скотобойню. Ему казалось, что он сможет спасти всех животных, что они смогут пережить этот потоп, нашествие, казалось, что того же хотел и Бог, будто бы он говорил с ним на эту тему, однако теперь, когда никого не осталось, помыслы Его становились всё более и более загадочны. Может быть, Ему наоборот хотелось, чтобы человечество жило вечно, как и он сам? Может быть, Он уже сошёл с ума, наблюдая постоянное насилие, учинённое человеком, а может быть это Никола давно потерял последние остатки самообладания? Отец семейства старался гнать от себя подобные мысли. «Не время для сомнений!», – говорил он себе, а потому старался не замечать проблемы вокруг. Как бы то ни было «пути Господни неисповедимы», ведь так? Значит было важно пустить в дом страждущих, а что самое главное оставить их на то время, пока буря не уляжется несмотря на то, что те совершили. «На всё воля Господа». Но ведь прошло уже сто сорок девять дней. Запасов еды не осталось, хотя по расчётам её должно было хватить на восемь месяцев, но страждущие хотели есть всё больше и больше, требуя тратить недельный запас за один завтрак. Никола только мог подивиться, как столько пищи могло поместиться в этих людей.

Никола поднялся на третий этаж. Его встретил пустой взгляд Василия Васильевича, после чёрные глаза, залитые кровью, страждущего поднялись на вошедшего. Они будто бы смеялись над ним. Его взгляд удивительно отвратительный притягивал своей загадочностью и вместе с тем сильно отталкивал. На лице Василия Васильевича появилась улыбка, или в тени ему так почудилась ухмылка? Волосы этого человека, чёрные как смоль, неестественно шевелились будто бы их кто-то сзади шевелил, поглаживая, но разглядеть этого некто было невозможно – дальше страждущего была непроглядная темень. Наконец, Василий Васильевич раскрыл рот, он оголил свои грязные, чёрные зубы, неестественно иссиня-белый язык начал шевелиться и послышались слова:

– Мы желаем есть. Принеси нам еды. Много. Плоти. Неважно какой.

– Мы все этого хотим! – послышалось из дальнего угла.

Последовал утвердительный гомон.

– Ещё. – медленно проговорил Василий Васильевич, видно, что ему трудно было говорить. – Вот. – его рука, вывернутая под неестественным углом, протянула шприц, наполненный некой фиолетовой светящейся жидкостью. – Воскреси. Жён. Нам их не хватает. – Василий Васильевич закашлялся. Никола колебался. Но взял шприц.

Соблазн. Шанс. Вот причина первородного греха Николая. Шанс вернуть воспоминания, вновь встретиться с любимым человеком. А что останется пойдёт на их волю. Они и не заметят. А Бог простит. Бог поймёт. А если и нет, то ведь этого он и хочет, раз никак не препятствует. Николай слышал про болезнь, разлагающую плоть при касании. Но ведь ему не нужно её касаться, достаточно будет просто ещё раз поговорить. К тому же Василий Васильевич не боится, а значит всё хорошо, всё дозволено.

Николай спустился на второй этаж. Фиолетовый свет причудливо отражался от крови на стенах, будто бы она пролилась совсем недавно. Но он не замечал этого. Не слышал и запах серы. Ему бы только лишний раз поговорить с любимым человеком, как раз закопанным недалеко, на территории дома, разве в бессмертии есть что-то плохое? Бог же бессмертен. Стремительно идя, он вдруг остановился перед портретами, теперь ему показалось, что смотрящие на него люди глядят укоризненно и недовольно, Николай взмолился Богу, чтобы тот не был малодушен и попытался понять, ведь он сможет в любой момент снова вернуть их Богу, когда захочется, если его об этом попросят.

Первый этаж встретил Николая холодом и едким запахом серы, будто бы все стены и весь воздух были пропитаны ей. Поморщившись, но быстро привыкнув, он аккуратно убрал шприц в карман и вышел на улицу. Выходя, заметил, что теперь паразиты дома водили, как ему показалось, радостные хороводы. На улице небо приобрело грозовой оттенок. Сильно темнело. Время года располагало к теплу, но было чертовски холодно.

– Что будем делать? – спросил Христофор у подошедшего отца.

– Идёт пост. Пусть поголодают, мы тоже поголодаем. На утро решим, что делать. Ложитесь спать.

Дети, повиновавшись, ушли. Николай остался стоять на улице. Укутавшись в изорванное пальто, он принялся смотреть на могилу своей жены в раздумьях. Вспомнилось прошлое.

Свет. Солнце. Жизнь. Церковь. Первая встреча. Страсть. Грех. Волнение. Страх. Радость. Счастье. Вторая встреча. Страсть. Грех. Волнение. Радость. Третья встреча. Страсть. Грех.

Грех. Беременность. Грех. Женитьба. Грех. Гнев. Ссора. Разлука. Воссоединение. Расставание. Воссоединение. Расставание. Грех…

Память мимолётна, мимолётна и жизнь. Несправедливо, что люди, к которым мы не равнодушны уходят так быстро. Но почему, когда судьба даёт нам шанс, мы должны терпеть лишения, унижения, ради чего? Ради лучшей жизни после смерти? Ради встречи с Богом на праведном суде? В чём урок смерти близкого?

– Даже, если урок и был, то он не усвоен, – мычал про себя Николай, схватив лопату, валяющуюся на земле, и начал раскапывать могилу жены. Существо, а иначе назвать это подобие человека нельзя, глядело на него с третьего этажа, облизывая клыки и потирая щупальцы.

Быстро раскапывая землю, Николай краем глаза заметил молнии, беззвучно блистающие вдалеке, однако он не принял или не захотел принимать это предостережение. Его охватила идея. Потоком сбила с правильного пути, показывая миражи вместо реальности. Как в тумане, во мгле Николай достучался до сгнившего гроба. Молния сверкнула в метрах тридцати от него, осветив торжествующее лицо, но он ни на что не обращал внимания. Пробил гроб. От силы удара случайно повредил труп, его сердце ёкнуло, появился испуг, страх. Николай в ужасе отпрыгнул от гроба. Начал горько-горько плакать от осознания собственных поступков.