– Задевает самолюбие? – раскусил меня Маг. – Боишься о тебе будут думать не так, как надеялась? Ребячество. Взрослый человек, если ты, конечно, считаешь себя взрослой, готов жертвовать своим самолюбием ради благополучия ближних.

– Неужели нельзя найти причины, которая не задевала бы моего самолюбия? – не веря фыркнула я. Да не хочу я, чтобы меня считали некомпетентной в деле всей моей жизни! На что это будет похоже?!

Не хочу вспоминать, как бездарно прошли два дня. Сутки и ещё долгих девять часов. Посетители в квартиру, прежде бывшую проходным двором, не допускались. Старая знакомая ведьма Ирена снова притащилась, повозмущалась у порога, но, то ли была не в настроении скандалить, то ли имела некоторые варианты, как распорядиться внезапно появившимся свободным временем, пофыркала-пофыркала, да и ушла.

Мне не позволялось оставаться одной, за исключением наиболее интимных моментов, в число которых не входило умывание и отчасти переодевание (учитывая отводимое на него время). По окончании первого дня в общежитии для избранных я чувствовала себя скорее заключённой женской тюрьмы, чем кем-либо ещё.

Режимность и невыносимая тяжесть бытия в конце концов стали давлеть надо мной в такой мере, что даже мозг, вероятный продюсер совершаемых мной невинных безобразий, стал мыслить нумерованными списками.

На что следует обратить внимание. Во-первых, Вениамин готовит, но сам почти не ест. Он неподобающе худ, наверняка это отражается на силе.

Во-вторых, Тимур присматривается ко мне, избегает демонстрировать в моём присутствии различные магические операции. Слышала, как переправлялся из своей комнаты, потом появлялся с новыми папками документов. Мне ничего толком не показал.

В-третьих, Прохор стал вести себя иначе. Раньше он отпускал в мой адрес немало колких замечаний, что меня настоящую в определённой доле стимулировало. Теперь большей частью молчит, а уж если говорит, то вполголоса, как в доме с покойником. Или с младенцем. Или с больным.

В-четвёртых, меня не пускают в мои комнаты. Раннее неприбранные и предоставляемые на постой любого желающего из допущенных на порог, теперь дверь в них была закрыта. Что-то типа проходной гостинки для приёма посетителей, где я прежде спала на картонках, а потом на спёртых с дивана подушках, и спальня, перекрытая мебелью, так что даже прожив здесь несколько дней шпионажа ради, внутрь я не попала. Неизвестно почему не пускали сейчас. Не из-за обоев же.

Какие я сделала выводы. Во-первых, Тимур неутешительно оценил мои умственные способности. В лицо, правда, ничего не сказал. Развивает снисходительный взгляд, получается у него плохо. Из всех дел доверил инвентаризацию в Храме (это через месяц) и контроль за дружинными отрядами в двух поселениях. Насколько понимаю, инвентаризация была только что придумана и прежде не осуществлялась, а дружины замечательно самоуправлялись.

Во-вторых, по ночам Вениамин часто себя нехорошо чувствует, вероятно, ему снятся кошмары. Тимур просто запирает его вечером и, видимо, считает проблему решённой. Сама я сплю исключительно под его контролем – во вторую ночь он привязал мою руку к своей какой-то магической колючей бечёвкой. Такое ощущение, что магам делать нечего, вот они и изобретают всякую чепуху.

В-третьих, я ещё нескоро смогу ни от кого не зависеть, если не устрою юношеский бунт. Однако, если устроить бунт, Тимур сможет показать, как бывает плохо без его тоталитарно-отеческого контроля.

Что мне не нравится. Во-первых, когда за мной следят. Когда я не могу переодеться в одиночестве. Когда в дверь ванной стучат каждые 2 минуты 40 секунд с вопросом: «Ты там?».

Во-вторых, когда мне не верят на слово, а взвешивают и измеряют сантиметром, чтобы определить размер одежды. Когда одежду выбирают за меня.

В-третьих, колючая магическая бечёвка.

В-четвёртых, когда не разрешают выходить на улицу.

В-пятых, когда не разрешают снимать тяжёлые амулеты.

В-шестых, магическая шоковая защита на окнах, вентиляционных отдушинах, смывах в ванной, кухне, туалетах, дверных скважинах. Когда только успел?

В-седьмых, зачарованные зеркала. Переодеваться приходиться вжавшись в угол у занавески. Зачарованной. Раньше, то есть в безвременье моего прошлого пребывания в доме, вещи не смердели магическими эманациями, но я изменилась.

В-восьмых, Тимур. Я несколько раз начинала говорить о Храме, но Маг всякий раз менял тему, начинал вещать о финансовой и юридической ответственности, об авторитете, о самоконтроле. Промучил меня до вечера. В конце концов, он должен был уступить. Уверена, Тимур с самого начала планировал нанести визит в Храм и сбрыкнуть на меня всю атрибутику и формалистику навеки вечные, просто мой дискомфорт возмещал ему эмоциональные потери, связанные с моими поисками, он мстил мне за долгое ожидание. К вечеру у него на лице даже проступило привидение улыбки.

Маг уступил поздно вечером, но мне в голову закралось убедительное подозрение, что дело не в моём нытье, а в том, что пошёл слух о моём появлении. Ирена не дура. Она достаточно умна, чтобы соотнести события на турнире, незнакомую девушку в квартире Тимура и коленопреклоненного Прохора. Однако недостаточно умная, чтобы не трепать языком.

Прохор с похвальной преданностью присутствовал при мне. Не слышала, чтобы Тимур отдавал ему такое распоряжение, так что, кажется, инициатива исходила от самого Прохора, если, конечно, между ними не существовало более ранней договорённости.

День выдался на удивление домашним, учитывая крайне недомашнюю атмосферу. Комнаты, полагавшиеся мне оставались неприступно закрытыми, и мне пришлось царственно учредиться среди мягких валов дивана в гостиной, куда с прежней харей меня редко допускали. Прохор не решался находиться на уровне моих глаз и сидел на ковре у ног, на небольшом, выдержанном для почтительности удалении.

Тимур единолично решил, что я не готова выходить в люди, и вышел куда-то через портал, впрочем, совсем скоро вернувшись с парой скоросшивателей.

Я невозмутимо перебирала привезённые Прохором вещи, как велено, прерываясь лишь на заунывное нытьё. Веня чуть слышно подвывал мне сочувственно, не размыкая губ. Через нос, надо думать.

Потом Тимур забраковал всё, что мне понравилось за исключением одинокой белой блузки, поставил несколько условий, которых я не запомнила, и пообещал назавтра поездку в Храм. Прохору ещё раз влетело. Потом я заснула.

Гордиться нечем. Этой теме были посвящены мои сновидения во вторую ночь не афишированного официального пребывания в общежитии для избранных. Я ещё раз пообещала себе держать себя в ежовых рукавицах и внимательнее следить за происходящим, в особенности собственным поведением.

Утром я помогала Вене сделать омлет. Помощь заключалась в том, чтобы не дать ему сунуть в сковороду скорлупу, что он упорно пытался провернуть, отчего-то расстраиваясь каждый раз, когда то, что должно было отправиться в мусор, туда и отправлялось. После завтрака я мыла посуду.

Тоска бытия – точнее быта – отравляла мозг обыденностью. Спину сверлило три взгляда. Попытайся вырваться, и такое начнётся. Оттого и хотелось вырваться с неимоверной силой. Риск рождает азарт. Расставленная Магом защита, и только она, удерживала меня. Он поставил ту, от которой бывают болезненные ощущения. Садист. Привязанность к новообретённому телу не давала мне наплевать на всё. И я мыла посуду.

К десяти, когда я уже была склонна обдумать возможности третьей реабилитации, привезли чехлы с одеждой, выбранной Магом. Наверное, он успел уладить вопрос вчера, после прочехвощивания Прохора за неправильный подбор гардероба. Когда я уже уснула.

Утром перед отправкой в Храм мне пришлось переодеться пять раз, прежде чем мой вид наконец пришёлся Магу по вкусу. Хотя все тряпки, как для куклы, он для меня выбирал сам. Я бы могла показать характер, что-нибудь спалить для убедительности, но у меня было важное дело в Храме. То есть, время для диверсии ещё не наступило. Выбранный момент обеспечивает половину успеха. Пусть думает, что я к нему прислушиваюсь и правда ценю его советы.