Как тут было не понять, я для виду даже слегка повилял обрубком хвоста; сильно повилять в данной ситуации означало бы - выдать себя с головой, - и запрыгнул обратно в Витин ранец.
- Нет, дорогой, - сказал Витя, - до школы ты пойдешь пешком, ты слишком тяжел, чтобы нести тебя в ранце, а в школе я скажу, что ты наш новый экспонат для живого уголка, и тебя никто не тронет. У нас, как правило, трогают только тех, кто не является экспонатами. А экспонат это все равно что "табу" у индейцев. Читал. Небось, Жюля Верна? Итак, решено: ты экспонат.
И мы отправились в школу.
Собственно, я много про нее слышал и даже читал иногда. Когда Мама-Маша спала, я полистывал даже выписанный ею неизвестно для кого и каких целей журнал "Семья и школа" и кое-что про школу, как мне казалось, знал. Больше в нашей семье никто не читал этот журнал, и слава Богу. Потому что много позже я понял, что этот журнал никакого отношения не имеет ни к семье, ни к школе, ни к воспитанию детей.
Если все, что в нем написано, применить к семье, то это будет уже не семья, а скорее армейское подразделение. Я говорю так потому, что наша семья гораздо лучше, интересней и дружнее, чем описывается в журнале, а школа значительно хуже, примитивней и даже, не побоюсь этого слова, бестактней, чем описывается в журнале.
Но... пока что я шел в школу, думая, что она именно такая, как я прочел.
Глава 4. Мы пришли в школу
Возле "храма науки" (как почтительно, но теперь, думаю, и с оттенком иронии, называет школу Пал Палыч) во дворе я увидел большое количество разновозрастных ребят, которые сходились группками и о чем-то возбужденно и громко переговаривались. Первое ощущение было такое, что возле школы готовится восстание или, я еще подумал, что, может быть, они собираются на маевку; обо всем этом я прочел в каком-то старом учебнике истории. И именно поэтому я даже бросился к одной такой группе ребят постарше с традиционным. как мне казалось, в этой ситуации криком: "Даешь, Российскую демократию! ". Я от души всегда на стороне угнетенных и очень хотел им помочь бороться за независимость, пусть даже и в школе.
Но они, видимо, не поняли меня, а один, когда я бежал, даже выставил ногу так, что, не затормози я всеми четырьмя лапами вовремя, обязательно бы ударился об нее. После этого он внятно сказал: "Изыди, зверь". И закурил сигарету, оглянувшись.
Мне стало очень обидно, потому что я пришел сюда в добром, миролюбивом настроении. К тому же весенняя природа будила воображение и фантазию, склоняла к чему-то хорошему. Расцветающие деревья удивительно благоухали. Небо было невообразимо синим. Земля дышала бодрящей свежестью. Даже асфальт, и тот пробуждался от зимней спячки, шумел ручьями. И вдруг - такое несоответствие высоких чувств и неизменной действительности!
Естественно, что я тотчас же "изыдел".
На другую компанию я посмотрел с удивлением и уже под надзором своего хозяина: это были девочки, которые за углом той же школы судорожно пили что-то из маленького флакончика, и громко, некрасиво смеялись.
И что странно: не над чем-то, а просто так. Одеты они были очень пестро бесвкусно, но дорого. От духов, которые учуял от них за десять метров, я страшно расчихался.
"Может, мы ошиблись школой? " - подумал я тогда, с опаской выглядывая из-под каких-то полуобвалившихся ступенек. Но нет, не ошиблись; я специально поглядел еще раз на вывеску, и там было написано, что это именно наша школа со специальным языковым уклоном.
Пока я читал вывеску, об меня споткнулся какой-то великовозрастный шестиклассник и тотчас же дал мне, да и окружающим, понять, что школа действительно с языковым уклоном, во всяком случае, я прижал, что совершенно мне не свойственно, уши, прикусил язык и окончательно притаился возле ног Вити.
"Неужели он здесь учится, с такими злюками? Или, может быть, мы все-таки ошиблись, это и не ученики, их не пускают учиться? - думал я с надеждой. - И от этого они такие странные? "
Но их пускали. Это они иногда не пускали в школу учителей. А сейчас, едва только зазвенел звонок, как стали загонять всех сразу какие-то двое в спортивных костюмах. Толпы учеников валом повалили в одну открытую створку узкой двери; причем, кто посильнее и постарше, отталкивал тех, кто послабее и помоложе. И я уже, грешным делом, подумал: а как бы посмотреть на моего хозяина со стороны, он посильнее или послабее?
Но было не того.
Глава 5
Я постигаю суть уроков
С отдавленными лапами, прижатыми ушами, несчастный, взъерошенный, растерянный я оказался в конце концов в классе и немедленно проявил здесь свою полезность.
- Вот собака, - сказал преподаватель, кажется, биологии, так, словно я в самом деле был экспонатом и находился здесь в качестве предмета исследования. - Она слышит ультразвук... - И с этими словами он закрутил какую-то ручку чего-то. Я, честно говоря, ничего не слышал, но от нетерпения заскулил, что было воспринято преподавателем как подтверждение его слов.
- Ты слышишь ультразвук? - спросил меня учитель.
И я, чтобы не обидеть его и не сделать тем самым плохо моему хозяину, кивнул. В классе рассмеялись.
- Вот видите, - совершенно удовлетворенный, сказал учитель, - она слышит. Потом он стал готовить какой-то опыт с лягушкой, которая страдальчески квакала. Я джентельменски гавкнул. Лягушка шлепнулась на пол и ускакала. Опыт не получился, хотя учитель тяжело и неповоротливо возился с ним до самого конца урока, время от времени разыскивая лягушку, а в перерывах пытаясь смонтировать какой-то прибор, но сделать этого не сумел; да и лягушка не находилась: не желала вылезать из-под плинтуса. Потом, правда, визг какого-то толстого парня с задней парты дал нам всем понять, что лягушка нашлась, но тут прозвенел звонок.
Так ничего больше на этом уроке мы и не увидели.
К тому же весь класс больше смотрел на меня, а не на учителя. Это ему, конечно, мешало, но из деликатности он молчал. Я чувствовал это и стыдился.
Уроки шли.
А в один прекрасный момент я подошел к парте моего хозяина и лег у его ног, свернувшись калачиком. Витя задвинул меня ногой под стул. Мне не хотелось больше быть центром внимания и не хотелось никого видеть.