— Какого дьявола, что с тобой произошло?! — рявкнул он. — Ты заставила владельца дома подумать, что отправиться со мной в постель — все равно что быть посланной к чертям в пекло. И потом, ты что, ожидаешь, будто я швырну тебя на кровать и тотчас же наброшусь, словно безумный, едва завидев подходящее ложе?

Барбару просто душил истерический смех. Она-то боялась совершенно другого — каким-нибудь словом или жестом выдать свое собственное желание. Не то чтоб она ожидала, будто ей придется заставлять его: судя по тому, что она слышала в прошлом, Альфред никогда не оставлял леди без должного мужского внимания. Еще смешнее было то, что гордость Альфреда оказалась уязвленной, потому что по ее поведению торговец решил, будто он — грубый и плохой любовник. Но самым забавным во всем этом было ее глубокое сожаление, что она не может пригласить его посмеяться вместе, ведь он так ценил шутки.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Я не боюсь тебя.

— Не боишься? — переспросил он. — Тогда признавайся, в какую игру ты со мной играешь?

— Не могу.

Барбара захлебнулась бы взрывом истерического смеха, расскажи она ему всю правду. Она ломала себе голову, как поступить, чтобы казаться далекой и загадочной, но ей даже не было нужды пытаться делать это. Альфред сам творил из нее какое-то странное подобие тайны. Затем его темное лицо стало еще темнее от прилившей к нему крови, а на глазах Альфреда едва не выступили слезы.

— Тогда ты не собираешься за меня замуж!

— Я собираюсь! Собираюсь! Клянусь!

Он стоял, глядя на нее, и затем очень тихо произнес:

— Иди в спальню, Барби, и не выходи оттуда, пока служанка не придет за тобой.

* * *

Когда вернулась Клотильда, Альфред ушел более грустный и молчаливый, чем обычно. Он велел передать, что Барбара может делать все, что ей вздумается. Она могла только догадываться, куда он отправился, и провела остаток дня в переменчивом настроении, то чувствуя сожаление, что причинила ему боль, то еле сдерживая смех. Барбара не испытывала ревности из-за того, что он может пойти в публичный дом. Он был горд и слишком брезглив, чтобы проявить интерес к женщине, которая продает свое тело, чтобы прокормиться и иметь крышу над головой. Альфред предпочитал делать подарки за свою благосклонность, чем платить женщине, воспользовавшись ею. Он знал себе цену.

Между тем она была даже благодарна ему за отсутствие, которое дало ей возможность как следует вычистить их пристанище, особенно постель. Она была приятно удивлена тем, что кровать не кишела вшами, блохами и Другими насекомыми, переносящими, как она подозревала, чуму. Тем не менее Барбара купила порошок шпорника, ромашки и ароматическую смесь из душистых трав, чтобы обработать постель, прежде чем позволила Клотильде постелить на нее собственные простыни и положить подушки. Когда постель была пересыпана, вызвали служанку выскрести щеткой каркас и кожаные ремни, а затем подмести пол и помочь Клотильде передвинуть стул и маленький столик к окну в большую комнату.

Пока не наступил вечер и не стемнело, Барбара сидела с вышиванием. Она усердно работала иглой, вышивая золотых птиц на широкой темно-голубой ленте, которая должна была украсить ворот ее свадебного платья из искрящегося голубого шелка. Она пожалела, что не сказала Альфреду, что они с Клотильдой сами сошьют ее свадебное платье. Это известие если и не облегчило бы его страдания, то, по крайней мере, рассеяло бы тучи и сомнения в его душе. Тут она тряхнула головой и напомнила себе, что не Должна бороться с его сомнениями. Если она уступит ему, то скоро перестанет быть желанной.

Эта мысль несколько отрезвила Барбару, но подавить свои великодушные порывы было нелегко. «Когда кто-то любит, он хочет отдавать», — подумала Барбара и вздохнула. Она недолго задержалась после того, как зажгли свечи, и отправилась в спальню. «Было бы лучше притвориться, что я ничего не знаю, если он не вернется и будет отсутствовать всю ночь».

Однако обдуманные намерения рухнули, потому что он не пришел и тогда, когда она поднялась, чтобы позавтракать, несмотря на то что Барбара пролежала в постели намного дольше, чем обычно. Сначала это скорее забавляло, чем задевало ее, но к тому времени, когда она уже пообедала в одиночестве, а он все еще не вернулся, она начала испытывать беспокойство. Помимо всего прочего, Альфред был чужеземцем в Англии. Возможно, он вступил в схватку с кем-то или столкнулся с опасными грабителями.

Беспокойство и тревога нарастали, и она не могла приняться за работу, хотя Клотильда многое успела сделать, занимаясь ее туникой бледного кремового цвета, которую она должна будет надеть под свадебное платье. Барбара рассеянно оглядела комнату, и ее взгляд остановился на корзине у пустого камина, в которой хранились доспехи Альфреда. Его шлем лежал на корзине, щит был прислонен к стене, но меча не было. Значит, он вооружен, отметила она с облегчением.

Барбара еще раз взглянула на щит. В нем что-то было не так. Она считала, что знает этот щит лучше, чем свое собственное лицо, и была уверена, что могла бы узнать его среди сотен других даже на поле брани во время рукопашной схватки. Золотой, четыре красных палаты — да, все правильно. Так выглядело и оружие Раймонда Беренгера, и этот знак до сих пор носила королева Элинор, так же, как и остальные дочери Беренгера. Черная дуга на правой стороне герба на фоне красных и золотых полос — тоже верно. Отец Альфреда был внебрачным ребенком Раймонда Беренгера. Кроме того, там должен был быть изображен полумесяц, отмечавший, что Альфред — второй сын… Но вместо него на щите красовалось наклоненное копье. Конечно, его отец умер, и Альфред мог выбрать свою собственную эмблему с оружием, отличающимся от фамильного.

Барбара с тревогой смотрела на склоненное копье. Ее серебряное зеркало было призом за победу на турнире. Он выиграл его, выполняя ее желание, и она до сих пор помнила волнение, такое сильное, что оно чуть не свело ее с ума; то же самое она чувствовала каждый раз, когда наблюдала за боем, в котором он участвовал. Но тогда она была молода, слишком молода, чтобы поверить, что тому, кого она любит, могут причинить боль. С тех пор она узнала о турнирах и битвах намного больше.

Она знала, что и теперь ему часто приходится участвовать в турнирах — это служило одним из источников его дохода. Он всегда говорил, что живет на деньги, которые получает от брата за то, что находится при дворе, защищая интересы Эксов перед королем и предупреждая Раймонда о политических событиях, которые могли бы повлиять на положение семьи. Но теперь она подумала, что вряд ли деньги, полученные от брата, он тратил на вино, азартные игры и подарки женщинам. Барбара вдруг поняла, почему Альфред так хорошо разбирался в правилах выкупа пленных, — таким путем он получал дополнительные деньги: побеждая мужчин на турнирах и в рукопашных схватках, он брал с них в качестве выкупа лошадь и оружие.

О, в этом не было бесчестья. Мужчины высокого положения разыскивали победителей турниров и полагались на них. Но Альфред уже немолод — ему около тридцати. Он не сможет долго сражаться, чтобы пополнить свой кошелек. Рано или поздно он проиграет… мужчин убивают и на турнирном поле. Тут Барбара со вздохом улыбнулась. Если он сражался из-за денег, доход от Круа решит эту проблему. Ее наследство сможет оплатить вино и умеренное участие в азартных играх; к тому же ему не понадобится делать подарки женщинам, если она сможет привязать его к себе достаточно крепко.

Это снова напомнило ей об отсутствии Альфреда. Он бы не ушел, если бы она намекнула, что согласится разделить с ним ложе. В десятый раз она отложила свое шитье и наклонилась к окну, оглядывая улицу.

* * *

Когда на следующее утро она вернулась, посетив мессу в соборе, позавтракав в гостиной и побывав в магазине и на рынке, то нашла своего отца и нареченного ожидающими ее возвращения. Низкий гул мужских голосов донесся до Барбары, как только она подошла к лестнице. Обрадовавшись, что Альфред не один, она спокойно поднялась и мгновение помедлила на лестничной площадке перед тем, как заглянуть в комнату. Но единственного настороженного взгляда и нескольких слов о ней, которые она успела услышать, хватило, чтобы понять, что между мужчинами все в порядке, и она вошла в комнату, тихо вскрикнув от радости.