– Что она здесь делает и кто ее впустил?
Обернувшись, я еще раз обвел взглядом покидаемое помещение и рассмотрел, с какой решительностью девушка направилась к ней. На секунду мне стало любопытно узнать, чем все закончится, но в следующее мгновение я передумал. Роб уже давно дожидался меня внизу.
Я позвонил ему, как только вышел из зала заседаний и получил отобранные при аресте вещи. Он сказал, что тотчас садится в машину и выезжает, однако с тех пор прошло не меньше полутора часов. Перед тем, как пойти на разговор с Джонсон, я звонил ему снова, чтобы предупредить об этой вынужденной задержке и теперь легко мог вообразить, насколько он раздражен.
Прежде чем выбраться в полукруглый, отделанный мрамором вестибюль, еще долго я петлял по запутанным служебным коридорам, но и там меня встретило препятствие в виде пожилого и чересчур бдительного охранника. Пришлось потратить несколько томительных минут на объяснения с ним и только после того, как я предъявил документы, а затем расписался в журнале посещений, он выпустил меня на улицу.
Снаружи по-прежнему стояла жара. На календаре значилось уже двадцать третье сентября, но лето, как видно, и не думало отступать. В раскаленном до белизны небе ослепительно сияло солнце, воздух переполняли самые разнообразные звуки и запахи, а краски казались мне до того яркими, словно после многолетней слепоты я внезапно прозрел.
Зажмурившись от неожиданности, я ненадолго замер у входа. Отовсюду звучал непрекращающийся шум. Он то смешивался в сплошной монотонный гул, то дробился на отдельные, четко угадываемые отголоски большого города.
Я слышал рев проезжающих мимо автомобилей и неспешную речь прохожих, приглушенную, ритмичную музыку из окна многоэтажного дома напротив и бьющий вдалеке церковный колокол, тревожный вой сирены и крики играющих на баскетбольной площадке детей, нетерпеливый сигнал велосипедного гудка и надрывный собачий лай ему вслед… А запахи! Они были привычны и давно знакомы, но в эту минуту я ощущал их с такой поразительной ясностью, что улавливал даже ароматы уличной еды из торговой палатки на другом конце площади.
Всего за семь проведенных в изоляции дней органы моих чувств обострились до невообразимых пределов. Интересно, что станет с ними, когда я выберусь из заключения после пары десятков лет? Вероятно, обезумею от свалившихся на меня ощущений.
Закурив, я с наслаждением потянул в себя крепкий сигаретный дым, одновременно с тем высматривая пикап Роба. Не обнаружив его на парковке, я начал спускаться по лестнице и был уже в самом низу, когда меня окликнул женский голос. Он принадлежал той девушке, что требовала встречи с Джонсон.
– Извините! – крикнула она, торопливо покидая здание. – Можете уделить мне минутку? Я бы хотела задать вам пару вопросов.
Ее просьба вызвала у меня раздраженную усмешку – за сегодняшний день я слышал ее по меньшей мере трижды, но, похоже, все это время она бежала следом за мной. Выглядела она запыхавшейся, а ее объемная, переброшенная через плечо сумка перекрутилась и зияла открытым нутром. Вероятно, в спешке она забыла застегнуть на ней молнию.
Я с интересом наблюдал за ее торопливым спуском, но когда журналистка почти сбежала вниз, опомнился и ответил категоричным отказом. Затем развернулся и зашагал ко входу в окружной суд – только теперь до меня дошло, что Роб припарковался именно там. Она неотвязно следовала за мной.
– Постойте! Вы ведь были сейчас у Джонсон! Я видела, как вы выходили от нее. Да постойте же! Всего пара вопросов…
Не обращая внимания на ее призывы, я быстро шагал вперед. Она не отставала. Когда она все-таки нагнала меня, я резко остановился и довольно грубо оборвал:
– Я ведь сказал, что у меня нет ни времени, ни желания на разговоры. Неужели не ясно? И не нужно меня преследовать.
Неожиданно на лице у нее проскользнула гримаса обиженного ребенка, однако в тот же миг ее сменило выражение пуленепробиваемого упрямства. Ее узкая нижняя челюсть своевольно выдвинулась вперед, в глазах же зажглась настырная настойчивость. Наступая, скороговоркой она выпалила:
– Вам известно что-нибудь о пропавших людях? Вы поэтому были у Джонсон? Она говорила что-нибудь о причинах исчезновений? Или о том, что произошло в лаборатории? Почему вы не хотите сказать?
Ошалев от такого количества вопросов, а также от напора, с каким они были заданы, я чуть не покрутил пальцем у виска, но вместо того мимикой дал понять, что принимаю ее за кого-то вроде городской сумасшедшей. Не дожидаясь порции новых вопросов, я вновь развернулся и зашагал в поисках Роба. Журналистка от меня наконец отстала.
Как я и предполагал, Роб ждал меня на парковке перед судом. Терри была с ним. Едва увидев меня, она выскочила из машины и с разбега воткнулась лицом в мой живот.
– Привет, детка! – посмеялся я с такого теплого приема. – Сейчас всего лишь сентябрь, а ты сверкаешь как рождественская ель!
– Привет, пап! Я так рада, что тебя отпустили! – сжимая меня в объятиях, рассмеялась она в ответ.
– Я тоже, но забирайся-ка обратно в машину. Хочу как можно скорее убраться отсюда.
Дважды просить не пришлось. Терри мигом уселась на заднее сиденье, обхватила сзади мою шею и не разжимала рук практически до самого дома. Нашей встрече я тоже был несказанно рад, но не мог не отметить, чего ей стоили переживания последних дней – лицо у нее осунулось, в глазах, несмотря на довольную улыбку, притаилось выражение растерянной тоски и даже веснушки на вздернутом носу приобрели более бледный оттенок.
Минувшую неделю она провела в доме Роба и Айлин и я знал, что там она находилась в полной безопасности, а кроме того, была окружена вниманием и заботой, но в дальнейшем мне придется поговорить обо всем с Джесс. Она осталась единственной из родственников, кто сможет взять на себя опеку в случае вынесения мне обвинительного приговора. Представляя себе этот диалог, я заранее приходил в дурное расположение духа.
Джесс никак не могла простить мне того, что Анна бросила карьеру финансиста в крупной международной компании и предпочла ей скучную жизнь в провинции. По ее мнению, и возвращение Анны в родной город, и болезнь, и даже смерть произошли по моей вине. Собственно говоря, я и сам так считал.
На пути к дому мы с Робом обменивались новостями. Их оказалось в избытке. Так, выяснилось, что пока Джонсон в кабинете Билла зачитывала мне права, Роб сумел кое-что узнать от Сандры. Очень осторожно она поделилась с ним полученной к тому времени информацией.
В числе прочего она рассказала, что местному патологоанатому до приезда криминалистов и судмедэкспертов из округа удалось провести осмотр найденного в лесу тела и сделанное им заключение выглядело немыслимым. По его словам, негр умер от сильнейшего отравления за несколько дней до того, как я оставил его без лица. Чем оно было вызвано, патологоанатом не знал – ранее сталкиваться с чем-либо подобным ему не приходилось.
К сожалению, полное вскрытие сделать он не успел, потому как в операционную заявились люди из особого отдела. На вертолете они вывезли и тело, и все имеющиеся улики. Причем, сделали они это в страшной спешке и не менее страшной секретности.
Следующая новость состояла в том, что пока Джонсон меня допрашивала, был обнаружен второй труп. Его нашли в километре от места, где я в него выстрелил и, судя по следам, все это расстояние он проделал самостоятельно. Периметр обнаружения тела оцепили, прибыло много криминалистов и еще один вертолет, но Броуди, который показывал им местность, успел увидеть достаточно, прежде чем ему приказали уехать.
Также выяснилось, что вездесущая Джонсон наведывалась и к Робу. Вменяя соучастие в убийстве, его арестовали в один день со мной, но спустя двое суток отпустили. Он подписал ту же бумагу, которую сегодня она подсунула мне, однако в ярость меня привело другое. Эта хладнокровная дрянь умудрилась обработать и Терри.
Услышав об этом, я чуть не заставил Роба развернуть машину и только разобравшись в сути состоявшейся между ними беседы, немного остыл. Терри Джонсон не стала мучить вопросами об Анне, лишь расспросила о том, как все случилось и что она видела. Моя дочь умная девочка, даже чересчур для своих десяти лет – она ни слова не проронила о необычном поведении тех тварей, пропаже людей или видео, что показывала мне в день ареста.
