– Извините, что поздно. Они все никак шкаф не могли достроить. Завтра еще придут достраивать, – говорила Лена с порога. – О, господи! Работнички! Если раньше люди выбирали род деятельности исходя из того, что они умеют делать, то теперь они исходят исключительно из того, что они хотят заработать деньги. Умеют ли они делать то, за что платят большие деньги, – это уже вопрос даже не второй. А мне у вас нравится. Мне у вас все нравится. Мне нравится даже, что у вас потолки низкие. Сколько здесь метров? – спросила, указывая на непропорционально длинную стену комнаты.

Юля что-то стыдливо пролепетала: комната и вправду была несколько кишкообразная.

– Замечательная, замечательная комната, – расхаживала Лена по квартире.

– Хотела сделать перепланировку, – сказала Юлия, – но все как-то руки не доходили. Сапожник без сапог. Я сейчас вообще-то архитектором-дизайнером работаю.

– Ну, конечно же, – воскликнула Лена, – я должна была сразу догадаться, при одном только взгляде. Какие здесь замечательные картины, просто замечательные! Какая своеобразная манера!

– Ничего оригинального, – скромно потупилась Юля, – обычные декоративные картинки, интерьерные. Сейчас только такие и продаются. Новые русские под обои часто заказывают или под цвет штор. Передвижникам бы нынче туго пришлось. Да, вот тут я и работаю. Мы поэтому и смениваемся, что постоянно красками пахнет. Так-то я на компьютере тружусь. В смысле дизайнерские эскизы на компьютере, конечно, делаю. Но иногда хочется самой маслом поработать – чтобы уж совсем не разучиться. А в Алешину комнату мне ездить далеко работать. А так бы не менялись. Нам пока вполне хватает однокомнатной квартиры. Да, Алеша?

Алеша кивнул.

– Вы так сказали… про новых русских, – замялась Лена, – а мне показалось сначала…

– Мне не нравится это выражение – «новые русские», – сказала быстро Юлия, – оно совершенно бессмысленное. Хоть у тебя миллион будет в кармане – ты новым человеком не станешь. Им надо родиться, новым человеком, и не от денег это зависит. Новые богатые – это более точно. Нувориши – они и есть нувориши. Но мы не старые, не новые – мы адекватные.

Алеша кивнул. Лена улыбнулась.

– Я тоже адекватная, – сказала она. – О! – восторгалась Лена совмещенным санузлом.

– Зато тут стиральная машина умещается.

– Да, да, я вижу. Отлично, отлично.

– Вы посмотрите, Лена, какой вид с балкона! – внес свою лепту в рекламу квартиры Алеша.

– О! Ах!

– А кладовка! – Юля торжественно познакомила Лену с достопримечательностью. – Огромная! Здесь любовников прятать можно.

– Мне некого прятать, – упавшим голосом сказала Лена.

– Ну, ничего, ничего…

– Да, но кладовка хорошая. Даже больше, чем там у меня шкаф строят. А скажите мне, пожалуйста… Нет, я уже решила: буду с вами меняться. Но вы мне скажите, вот окна на площадь выходят, тут шумно? – Лена внимательно всмотрелась в лица Юли и Алеши.

– Вообще-то, – начала Юля, – шумновато…

– Я точно буду с вами меняться, мое решение твердое, так что вы мне скажите правду. Мне просто важно знать.

– Я не знаю, мне не шумно, – пожал плечами Алеша.

– Трамвай слышно? А то тут мои знакомые продавали квартиру, так продали ее намного дешевле только потому, что трамвай под окнами шумит с шести утра.

– Нет, нет, трамвая у нас не слышно, – безоговорочно отмела Юля эти ужасные подозрения. – Лена! Может быть, чаю?

– С удовольствием.

– У нас очень хороший сосед напротив, – говорила Юля, пододвигая Лене пепельницу и аппетитно-цветастую коробочку. – Вот, печенье очень вкусное… Толя. Мастер на все руки. Он еще моей бабушке здесь все чинил. Здесь моя бабушка жила. Алеша у него всегда инструмент всякий берет. У Толи всегда все есть. Так что учти: если что нужно будет – к нему.

– Спасибо, но у меня второй муж очень рукастый. У меня ведь много мужей было. Так вот, насколько Виктор безрукий абсолютно, неумеха, настолько мой второй муж умеет делать стопроцентно все. О, что я вижу! Знакомая книжка!

– Учебник итальянского языка, – сказал Алеша, – Юля учит.

– Да, – смутилась Юлия, – я так память тренирую. У меня в последнее время что-то плохо очень с памятью.

– О! Lei parla ytflifno? Non bisoqno di un interprete, – Лена улыбнулась.

– Si, si, non abbiamo… Я так люблю Италию, – ответила Юля, – мне так вот и чудится: сменяемся мы с Алешей, сделаем в новой квартире ремонт, расставим мебель и махнем в Италию. Да, да, когда весь этот ужас кончится, мы обязательно поедем в Италию.

– Я когда-то работала в Италии, – задумчиво проговорила Лена.

– О! Parla, parla…

– Итальянцы – смешные, – улыбнулась своим воспоминаниям Лена, – и очень похожи на нас. Даже такая поговорка есть: итальянцы – это комический вариант русских, а русские – это трагический вариант итальянцев. И это чистая правда.

– Так что? – вдруг потребовал ясности Алеша. – Мы меняемся?

– Меняемся, – решительно согласилась Лена.

– Тогда заключаем джентльменский договор, что больше ни вы, ни мы других вариантов не ищем?

– Да, – подтвердила Лена.

– И начинаем собирать бумаги, – поскучнела Юля. – Боже, как я ненавижу наши ЖЭКи!

– Да, и в довершение всего они стали именоваться ГРЭУ!!!

– Докатились!

– Ты заметил, как Лена печально сказала: «У меня нет любовников…» Когда мы ей кладовку показывали, заметил? Ужасно грустно сказала: «Нет любовников…» Конечно, когда рушится семья, нужна хоть какая-нибудь отдушина, хоть какая…

– Не нравится мне эта Лена, – сказал Алеша. – «Много мужей, много мужей, мой второй муж, мой десятый муж…» Ты тоже так говоришь?

– Если у человека было несколько мужей, то почему бы человеку не называть их порядковыми числительными?

– Вот, вот, значит, и ты такая же…

– Дорогой!

– Дорогая!

– Ты меня попрекаешь!

– Ты просто меня не любишь. Вот и все.

– Люблю.

– Нет.

Юля подошла к Алеше, обняла его и заглянула в глаза.

Лена была дочерью одного из многочисленных помощников Брежнева. В 70-е годы это было крайне определенное качество жизни. Сейчас – это не говорит ни о чем: к сегодняшнему дню разброс вариантов судеб детей и внуков бывших партийных руководителей страны и лиц приближенных к ним – слишком велик. Но Лена начинала свою взрослую жизнь именно в 70-е годы.

В те далекие годы Лена, впрочем, как и все люди нашей страны, была уверена в своем будущем. После школы она поступила в МГИМО на факультет журналистики.

Сережа Коломеец в этом институте номенклатурных детей был парвеню. Мама – начальник ЖЭКа – кое-что могла в этой жизни и, может быть, в чьих-то глазах – очень многое, но аристократическим подобное происхождение в МГИМО не называлось. Парвеню – он и есть парвеню, выскочка. Но, собственно, это и было Сережиной задачей – выскочить, прорваться, достичь. Он еще не понимал тогда, что особых талантов не имеет, что поверхностен, без вкуса, без воли, без трудолюбия. Но знал, что прорваться должен. И – что прорвется – тоже знал.

Мать его больно уж тяжко пробивалась – одному Богу известно, на что шла, чтобы занять пост, до которого даже в смелейших мечтах не дотягивалась. Лимита. Все сделала сама и без поддержки. Выжила из своей судьбы 400 процентов. Сын должен был повторить ее опыт на новом уровне – он уже не начинал с нуля – у него был трамплин. Да еще какой!

Уже на первом курсе Сергей внимательно осмотрелся. С прискорбием, хотя и не с отчаянием, отметил, что сокурсники – совсем другие, не такие, как он и его прошлое окружение. Сокурсники смелее, свободнее, чем он, они образованнее, они умнее, наконец, хитрее, дипломатичнее, они лучше воспитаны, они всегда и везде знали, как себя вести. Они относились к нему свысока – не только из-за того, что его мама была неровня их родителям. Он сам был им неровня. Но – выбор у него был. И время – было.

Сережа остановился на Лене Петровой. Нельзя сказать, что Сережа наигрывал свою влюбленность в Лену. Он и в самом деле страстно хотел ее и все, что было с ней связано, – легкую безоблачную карьеру, безбедную стабильную жизнь.