У носового входа на парадную лестницу, между первой и второй дымовыми трубами "Титаника", оркестранты, которые поверх пальто надели теперь спасательные нагрудники, играли рэгтайм во всю мощь своих инструментов.

Столь же спокойными были и пассажиры, хотя среди них тоже нашлись любители прыжков в воду. Фредерик Хойт увидав свою жену в складной шлюпке D, прыгнул за борт и поплыл к, тому месту, где, по его мнению, должна была пройти эта шлюпка. Он не ошибся в своих расчетах: через несколько минут послышался плеск весел шлюпки D, и Хойта втащили в нее. Вымокший, что называется, до костей, он всю оставшуюся часть ночи сидел в шлюпке и интенсивно греб, чтобы не окоченеть от холода.

Остальные пассажиры большей частью стояли в ожидании или спокойно расхаживали по шлюпочной палубе. Члены высшего нью-йоркского и филадельфийского общества продолжали держаться вместе - небольшой кучкой стояли Джон Б. Тэйер, Джордж и Гарри Уайднеры, Дуэйн Уильяме; рядом бродили светила меньшей величины, такие как Клинч Смит и полковник Грейси. Астор почти все время оставался в одиночестве, а супруги Страусы сидели в палубных креслах.

Джек Тэйер и Милтон Лонг обсуждали вопрос: прыгать или не прыгать. Шлюпбалка, которую они избрали своим индикатором, показывала, что "Титаник" стал гораздо быстрее погружаться в море. Тэйер хотел, не мешкая, покинуть тонущий лайнер. Он предлагал спуститься по свисающему со шлюпбалки лопарю в воду и доплыть до шлюпок, которые неясно виднелись примерно в полукилометре от "Титаника". Тэйер был хорошим пловцом. Лонг же, который плавал неважно, возражал ему и уговаривал Джека не делать такой попытки.

Находившийся ближе к носу лайнера полковник Грейси одолжил свой перочинный ножик людям, в поте лица трудившимся над высвобождением складных шлюпок, принайтовленных к крыше кают для командного состава; работа у них не ладилась, и Грейси не мог понять, почему.

Некоторые из пассажиров третьего класса уже кое-как добрались да шлюпочной палубы, другие брели по направлению к понемногу поднимающейся корме. Кормовая часть палубы юта, всегда относившаяся к зоне для пассажиров третьего класса, вдруг стала притягательным местом для пассажиров всех классов.

Среди тех, кто добрался до шлюпочной палубы, находился и Олаус Абельсет. Большую часть ночи он провел вместе со своим двоюродным братом, зятем и двумя норвежскими девушками в кормовой части судна. Он и другие мужчины и женщины из третьего класса безрезультатно ждали дальнейших распоряжений.

Примерно в половине второго ночи один из помощников капитана открыл проход, ведущий в зону первого класса, и велел женщинам подняться на шлюпочную палубу. В два часа ночи мужчинам тоже разрешили выйти наверх. К этому времени многие предпочли остаться там, где они находились: теперь стало очевидным, что корма последней уйдет под воду. Все же Абельсет, его двоюродный брат и зять поднялись наверх в надежде, что там для них еще осталась спасательная шлюпка. Но как раз в это время последняя шлюпка отваливала от борта "Титаника".

И вот они остались стоять на шлюпочной палубе, смущенные не только тем, что попали в зону первого класса, но и обстоятельствами, приведшими их сюда. Абельсет видел, как члены экипажа пытаются высвободить складные шлюпки. Один из помощников капитана в поисках лишней пары рабочих рук спросил:

- Нет ли среди вас моряков?

Из двадцати семи лет своей жизни шестнадцать Абельсет провел в море и подумал, что должен откликнуться на этот призыв, но двоюродный брат с зятем просили его:

- Нет, лучше оставайся с нами.

И он остался. Испытываемая ими неловкость мешала им разговаривать. Смущение усилилось еще больше, когда мистер и миссис Страусы придвинулись ближе к ним.

- Пожалуйста, - говорил своей жене пожилой джентльмен, - садись в шлюпку и спасайся.

- Нет, - отвечала ему супруга, - позволь мне остаться с тобой. Абельсет отвернулся и стал смотреть в другую сторону.

Внутри помещений лайнера тягостная тишина сама по себе была драматична. Хрустальные люстры во французском ресторане свисали с потолка под невероятным углом, но все еще ярко горели, освещая желтовато-коричневые ореховые панели и розовый ковер. Некоторые из настольных ламп с их розовыми шелковыми абажурами поопрокидывались, кто-то рылся в буфете в поисках, надо полагать, чего-нибудь подкрепляющего.

Салон Людовика XV с его большим камином был тих и безлюден. "Пальмовый дворик" был также покинут всеми; просто не верилось, что всего четыре часа назад это помещение было заполнено изысканно одетыми леди и джентльменами, неторопливо пьющими послеобеденный кофе, слушающими камерную музыку, исполняемую теми же самыми леди, которые на шлюпочной палубе сейчас играли веселые песенки.

Курительный салон нельзя было назвать совсем безлюдным. Когда в 2 часа 10 минут туда заглянул один из стюардов, то с удивлением увидел стоявшего в одиночестве Томаса Эндрюса. Спасательный нагрудник судостроителя был небрежно брошен на зеленое сукно ломберного столика, руки были скрещены на груди; он имел вид потрясенного человека, от его живости, энергии ничего не осталось. После минуты благоговейного молчания стюард осмелился заговорить:

- А вы разве не собираетесь попробовать спастись, мистер Эндрюс?

Ответа не последовало, Эндрюс и вида не подал, что этот вопрос им услышан. Строитель "Титаника" продолжал стоять, направив свой взор куда-то в сторону кормы. Прямо перед ним на стене, покрытой панелями из красного дерева, висела большая картина под названием "На подходе к Новому свету".

А снаружи, на палубах толпы людей все еще ждали чего-то, оркестр все еще продолжал играть. Некоторые пассажиры молились вместе с преподобным Томасом Р. Байлзом, пассажиром второго класса. Другие казались глубоко погруженными в думы.

Подумать было о чем. Капитан Смит мог размышлять о полученных в течение дня пяти ледовых предупреждениях, в последнем из которых сообщался конкретный район возможной встречи с айсбергом. Можно было думать также и о термометре, который в 19.00 показывал 43° по Фаренгейту (6 °С), а в 22.00 всего 32° (0 °С), и о температуре забортной воды, которая в 22.30 упала до 31° по Фаренгейту (- 0,5 °С).