– С-спасибо, – проговорила она, заикаясь. – Вы помогли… с ребенком… я бы там и умерла.

– Не надо умирать… Признайтесь, Саша, – вам ведь интересно учиться?

– Да. – Она перевела дыхание. – Очень.

У нее совсем не осталось приличной одежды. В мокром спортивном костюме она выбежала на мороз – и удивилась, не чувствуя холода.

Бегом вернулась в общежитие. Приняла душ. Села перед раскрытым чемоданом, не зная, что делать. До индивидуальных с Портновым оставалось сорок минут.

Обернувшись полотенцем, как римский патриций, Сашка вышла на кухню; у окна сидели две первокурсницы – бывшая соседка Лена и еще одна, рыженькая, веснушчатая, очень бледная.

– Привет, – сказала Сашка и окинула обеих оценивающим взглядом.

Лена была значительно толще ее и шире в плечах. Зато рыжая девочка…

– Как тебя зовут?

– Ира.

– Встань, пожалуйста.

Девчонка испуганно встала. Сашка окинула ее взглядом – и рост, и размер ее совершенно устраивали.

– Пожалуйста, дай мне твои джинсы и свитер. Прямо сейчас.

Девчонка сглотнула:

– Эти? Которые на мне?

– Можно эти. Можно другие. Только быстро.

– Ага, – пролепетала Ира и быстро вышла из кухни. Лена осталась сидеть, оцепенев, над чашкой чая.

– Это на время, – небрежно сказала Сашка. – Дружеский заем. И не надо так смотреть.

Она явилась к Портнову минута в минуту в черных шерстяных брюках и ярко-желтом узорчатом свитере ручной вязки. Перепуганная девочка Ира не пожалела для грозной Самохиной лучшего, что нашлось у нее в шкафу.

– Красиво, – сказал Портнов вместо приветствия. – Где-то я уже видел эти цветочки… Готова к занятию?

– Готова.

– Начинай. С первого по десятое, но не подряд, а в той последовательности, как я скажу. Сначала третье.

Сашка на секунду растерялась. Она привыкла делать упражнения по принципу «снежный ком» – второе нарастало на первом, третье на втором и так далее.

Портнов сидел, развалившись, за своим столом. Смотрел сквозь стеклышки очков, глаза были совершенно безжалостные, рыбьи.

– Мне долго ждать? Или вам надо распеться?

Он издевался.

Упершись руками в спинку скрипучего стула, Сашка набрала полную грудь воздуха и представила себе длинный ряд взаимосвязанных понятий, никогда не существовавших на свете, но воссозданных сейчас ее воображением… Или чем-то другим.

Понятия… нематериальные сущности, которые виделись Сашке похожими на капли сероватого желе, измерялись числами и выражались знаками. Но эти числа нельзя было записать, а знаки – вообразить; Сашкино сознание оперировало ими, заставляя складываться в цепочки, цепочки переплетаться таким образом, чтобы отдельные фрагменты, сливаясь, образовывали новые и новые сущности. А потом она расплетала цепочки, «отпечатавшиеся» одна в другой, мысленно, не шевеля губами, чувствуя, как подергивается от напряжения правое веко.

– Седьмое! Сейчас, с этой точки… Стоп! Полтакта назад! С этой точки – седьмое упражнение, вперед!

Сашку затошнило от усилия. Мир, воссозданный за несколько минут, накренился. Как будто перевернули улей с пчелами, начался недовольный гул; Сашка ткала из ничего новые цепочки связей и смыслов, закольцовывала и разрывала кольца, и веко подергивалось все сильнее.

– Десятое.

Новый скачок. Сашка никогда еще не делала упражнения вразнобой, но внутренний механизм, частью которого была ее личность, уже разогрелся и заработал в полную силу, питаемый упрямством и ненавистью к Портнову. Он хочет над ней издеваться? Еще кто над кем!

– Второе!

Сашка покачнулась. Выровнялась. Провела по лицу кончиками пальцев, ощутила фактуру грубой ткани, как будто на голову надели мешок. Второе упражнение… Все почти сначала, где же исходная точка… С какой развилки начать?!

– Будешь еще хамить?

Голос доносился издалека. Сашка видела лицо Портнова будто сквозь множество переплетенных волокон, блестящих, как шелк.

– Стоп, Самохина… Стоп. Я тебя спрашиваю: будешь хамить? Будешь на пары опаздывать?

– Не буду, – сказала Сашка сквозь зубы.

– В последний раз тебе верю, – Портнов усмехнулся. – На завтра готовь задание по активатору – схема на странице три. Будет лучше, если ты постараешься.

Она вышла из института, но не во двор, а на улицу Сакко и Ванцетти. Мостовая блестела, будто натертая маслом. Сашка остановилась под большим фонарем, стилизованным под старину… а может, и в самом деле старинным. За матовыми стеклами медленно колебался огонь и желтой точкой отражался в каждом булыжнике.

Открылась дверь кафе на противоположной стороне улицы. Вышла женщина, одетая не по сезону – в коротком светлом пальто, в легкомысленной кепке с клетчатым козырьком. Когда она ступила на мостовую, Сашка удивилась: как можно ходить по булыжнику на таких высоченных игольчатых каблуках?

Следом из кафе выбрался Денис Мясковский. Прихрамывая, побрел рядом с женщиной, вернее, за ней – как собачка. Сашка наблюдала, заинтригованная: между этими двумя, совершенно непохожими, неподходящими, стремительно разворачивались напряженные, даже взрывоопасные отношения.

Она отступила. В нескольких шагах от фонаря уже начинался полумрак. Сашка остановилась там, где темным проемом выделялся вход в переулок.

– Могло быть и хуже, сам понимаешь, – сказала женщина хрипловатым, почти мальчишеским голосом.

– Не могло, – сказал Денис.

Он стоял в расстегнутом пальто, белый шарф свешивался до земли, как витая веревка.

– Это же начало семестра, – голос Дениса дрожал. – До зачета еще далеко… Это же самое начало семестра!

– Дальше будет труднее, – сказала женщина.

Денис шагнул вперед. Сашка обмерла: он схватил женщину за воротник и вздернул над землей, так что метнулись в воздухе тонкие каблуки; он был выше ее на голову и тяжелее раза в два, женщина в его руках казалась совсем беззащитной – но она и не пыталась сопротивляться.

Прошла секунда. Сашка не успела даже вскрикнуть. Денис, издав странный звук, поставил женщину на мостовую. Обретая равновесие, она все-таки угодила каблуком в щель между булыжниками.

– Простите, – глухо сказал Денис. – Я…

И он вдруг осел перед ней, упал на колени, и Сашке сделалось в десять раз страшнее, чем за миг перед этим.

– Тебя много щадили, Денис, – сказала женщина, пытаясь выдернуть каблук из глубокой щели.

– Не надо!

– Ты можешь им помочь. Ты знаешь как.

– Я не могу! Я не…

– Можешь, можешь. Твои однокурсники могут. И ты. Посмотри, как работает Павленко. Посмотри, как рвет жилы Самохина.

Сашка вздрогнула.

– Ты помнишь зачет на первом курсе? – женщина говорила легко и даже весело. – Помнишь, что мне тогда обещал?

– Я не могу это выучить!

– Детский сад, – с легким сожалением сказала женщина. – Денис, все в твоих руках. Иди работать.

И, легкомысленно цокая каблуками, она прошла мимо замершего на мостовой Дениса, мимо институтского крыльца, мимо входа в подворотню. Проходя мимо Сашки, повернула голову; у нее было маленькое белое лицо, перегороженное, будто щитом, темными очками.

Сашка никогда не видела ее прежде. Но в этот момент она ее узнала.

Она заварила чай, запарила кипятком бульонный кубик. Отнесла все это в комнату номер двадцать один и, усевшись за пыльный стол, задумчиво раскрыла желтую брошюрку – понятийный активатор. Страница три, схема номер один. Просидев над ней пять минут, Сашка уже не в состоянии была оторвать глаз.

Желтая книжонка, напечатанная на плохой бумаге, была ключом, соединяющим воедино обломки многих головоломок. Она сшивала – грубо, на живую нитку – нелегкий опыт, полученный Сашкой во время учебы, и ее собственные представления о мире – изрядно пошатнувшиеся за последние годы.

Есть вещи, которые невозможно представить, но можно назвать. Получив имя, они изменятся, перельются в другую сущность и перестанут соответствовать имени, и тогда их можно будет назвать снова, уже по-другому, и этот процесс – завораживающий процесс творения – не имеет конца; вот слово, которое называет, и слово, которое означает. Понятие как организм и текст как вселенная.