Мы подходим к её порогу, и я тяну Брайтоншира за плечо, заставляя его остановиться.

— Ах, мы пришли, — говорит он.

Софи хмурится.

— Я не вижу своего дома.

Он кладёт руки на колени и сгибается до уровня её глаз.

— Он прямо там, за деревьями. Тебе нужно только сделать шаг вперёд, и ты его увидишь.

Она делает маленький шажок, затем останавливается.

— Я вижу только больше деревьев.

— Сделай ещё один шаг.

Она вздыхает и идёт вперёд, исчезая за порогом.

Он выпрямляется и снова смотрит на меня.

— Я надеюсь, что с ней всё будет в порядке.

— Она сейчас дома, — говорю я. — Ей придётся немного объясниться, но её родители будут просто счастливы, что она вернулась.

Он кивает.

— Куда теперь?

— Пошли.

Наши шаги заглушает ветер, колышущий листья над головой. Теперь они почти все раскрашены. Солнечный свет блестит на них, как рубиновые туфельки Дороти, если бы у неё тоже были фиолетовые, оранжевые и желтые туфельки. Папа рассмеялся, когда я сказала это в первый раз, но сейчас он бы не смеялся. Не с чёрными листьями, усеянными пятнами между ними, распространяющимися, как болезнь.

Я прочищаю горло.

— Спасибо, что помог мне с ней, — говорю я. — Ты очень хорошо ладишь с детьми.

Он пожимает плечами.

— Я только хотел проводить её домой в целости и сохранности. Она выглядела такой сломленной.

— Лес створит это с людьми.

Даже без какой-то неизвестной силы, делающей листья чёрными.

— Это странно.

— Что это?

— Тени, которые описала Софи. Ты когда-нибудь сталкивались с чем-нибудь подобным этому раньше?

— Нет, — говорю я, хотя это не совсем так.

Прошлой ночью, когда тени, которых не должно было быть без света чтобы отбрасывать их, метнулись между деревьями, и это было после того, как солнце уже село. Не в середине дня.

— Есть истории о теневых монстрах, которые живут в лесу после наступления темноты, но Софи никак не могла пробыть в лесу так долго, прежде чем мы её нашли.

— Откуда ты знаешь?

— Я бы почувствовала её присутствие раньше, — объясняю я.

— Ты чувствуешь присутствие каждого в лесу?

— Да, — говорю я, игнорируя сомнения, терзающие моё сердце.

— Как ты думаешь, эти тени имеют какое-то отношение к тому, что здесь происходит?

— Не знаю.

Мы идём дальше, вниз по извилистым, изгибающимся тропинкам. Я наблюдаю за Брайтонширом, его твёрдой походкой, кристально чистым взглядом, и всё это благодаря эликсиру, который бросает вызов самой причине, по которой стражи были выбраны в первую очередь: защитить лес от путешественников, которые могли бы использовать его для своей личной выгоды. Агустус и Селия, должно быть, знали, насколько опасным будет этот эликсир, если он попадет не в те руки. Действительно ли они были готовы пойти на такой риск просто для того, чтобы их приёмный сын мог… что? Принять участие в их наследии? Или за эликсиром стоял другой мотив? Может быть, они исчезли не потому, что с ними случилось что-то плохое, а потому, что они делали что-то плохое.

И если это так, можно ли вообще доверять Брайтонширу?

ГЛАВА XIV

Двадцать минут до захода солнца. Я поднимаю руку, и Брайтоншир останавливается рядом с моим порогом.

— Подожди здесь.

Мои первые шаги из леса неустойчивые, и мне кажется, что моя голова весит килограмм сорок пять, но я не могу выполнять свои декомпрессионные упражнения, пока не удостоверюсь, что всё безопасно. Делая глубокие, успокаивающие вдохи, я пересекаю задний двор и проверяю подъездную дорожку. Ни машины, ни мамы.

Я хватаю свой рюкзак из машины, затем просовываю голову через порог и говорю:

— Хорошо. Следуй за мной.

Он переступает порог и сразу же отклоняется в сторону. Я хватаю его и ставлю прямо.

— Что со мной не так? — спрашивает он, и его лицо приобретает болезненный оттенок зелёного.

Ткань его рубашки мягкая и нежная в моих ладонях. Домотканая. Совсем не похожа на одежду, которую мы носим в эти дни. Я прочищаю горло и отпускаю его.

— Это просто последствие леса. Присядь на секунду.

Мы сидим рядом с камнем. Я смотрю на часы. Я не знаю, сколько у меня времени до приезда мамы. На мгновение возникает мысль, что, может быть, мне не стоит его прятать. Может быть, стоит сказать ей, что я привожу двухсот пятидесятилетнего парня домой из леса не потому, что считаю его милым или что-то в этом роде, а потому, что он проходит через то же, что и мы, и, возможно, мы сможем помочь друг другу. Может быть, если мы узнаем, что случилось с его родителями, мы узнаем, что случилось и с папой тоже. Но мы должны держать это в секрете, потому что, если совет узнает, что я нарушила самое священное правило леса, я не знаю, что они сделают.

Да… Я не вижу, чтобы всё пройдёт так хорошо. Кроме того, я не планирую держать его здесь долго. Я просто собираюсь выслушать его, а затем отправить обратно туда, где ему самое место. Он пробудет здесь максимум одну ночь.

Я показываю ему, как потягиваться и касаться пальцев ног, а затем как крутить головой, чтобы ослабить узлы на шее.

— Лучше?

Он кивает.

Он остаётся рядом, пока мы направляемся к заднему крыльцу, его взгляд скользит по дороге, телефонным линиям, спутниковой антенне, торчащей из крыши дома старого мистера Уитмена через дорогу. Он втягивает воздух, его шаги замедляются, когда человек на «Швинне» мчится по дороге.

— Что, во имя всего Святого, это было за чудовище?

— Это был велосипед, — говорю я. — Не волнуйся, тебе это не повредит.

— Я нахожу это крайне маловероятным.

Я достаю ключ из заднего кармана и поворачиваю его в замке.

— Все ли одеваются в таком стиле в ваше время?

Я бросаю на него взгляд через плечо.

— Что ты имеешь в виду?

— Часто ли женщины носят панталоны? Или рубашки, которые так обнажают руки?

Я поворачиваю ручку и открываю дверь.

— Поверь мне, приятель. Ты кажешься мне таким же странным, как и я тебе. Снимай ботинки, — говорю я ему, скидывая свои за задники. — Я не хочу объяснять маме грязные следы, если она вернется домой до того, как я смогу всё убрать.

Брайтоншир снимает ботинки и держит по одному в каждой руке.

— Ты не хочешь объявить о моём присутствии?

Я фыркаю.

— Боже, нет. Мама не очень хорошо справляется со всем, что связано с моей работой, и она, определённо, не очень хорошо справляется со случайными парнями в доме.

Не то чтобы я когда-либо проверяла эту теорию, но я могу догадаться, какой была бы её реакция, и это было бы связано с её любимым ножом для разделки мяса.

— Значит, я должен оставаться скрытым на время моего пребывания?

— Скрытым и тихим.

Я кидаю ключи на кухонную столешницу, и мы идём к задней лестнице у кладовой.

— Как думаешь, ты сможешь с этим справиться?

— Я не идиот, — ворчит он.

Я веду его наверх, в свою комнату, через первую дверь справа. Я швыряю свой рюкзак в дальний угол, рядом со своим столом, и разворачиваюсь. Брайтоншир стоит в дверях, уставившись на потолочный вентилятор. Он протягивает руку, его пальцы сжимаются сами собой, прежде чем он подходит слишком близко к лампочке.

— Что это за свеча, что она может так ярко гореть без пламени?

— Эм, это называется электричество, — говорю я, хотя знаю, что не должна ему ничего говорить.

Негласное правило номер два: если путешественник каким-то образом проходит через порог в будущее или, не дай Бог, приглашен через него, его не следует информировать ни о чём, что может изменить ход истории. Это включает, но не ограничивается, достижения в области технологий и медицины, информацию о текущей мировой политике или исторических событиях, которые произошли после времени, в котором живёт путешественник.

Он снова тянется к лампочке.

— Удивительно.

Я делаю шаг вперед и хватаю его за руку. И снова разряд, осознание, которое пробегает по моим венам и заставляет мой желудок сжиматься, когда моя кожа касается его кожи. Статическое электричество из-за того, как мои носки скользят по ковру. Вот что это всё такое.