— Нет, нет, — поспешила успокоить ее Кэтрин, — мы в полной безопасности, но… — Кэтрин запнулась.

Нет смысла беспокоить девушку. Хотя Мэри и не любила своего отца, она должна понимать, что с его внезапной смертью они попали бы в отчаянное положение. Если старшему сыну Рэннальфа, Джеффри, удастся подчинить вассалов, все еще как-то может обойтись, но тогда они с Мэри целиком окажутся в его власти. Если нет, их положение будет хуже некуда. Без мощной защиты сюзерена двое сыновей станут мишенью, и женщинам, особенно если это дочь, не имеющая собственных вассалов, как Мэри, останется только молить Бога, чтобы ее захватил самый сильный мужчина. Даже если бы вассалы оставались верными и защищали мальчиков, о побочной дочери никто бы и не вспомнил.

Мэри же обо всем этом не думала. Ее душа была поглощена страстью, перед которой все оказывалось ничтожным.

— Господи, смилуйся над Мэри, — прошептала она еле слышно. — Начались сражения? Кого-нибудь ранили? — Кэтрин строго запретила ей говорить об Эндрю, пока они не получат одобрения ее отца, и она осмеливалась только окольными путями справляться о нем.

— Никаких сражений нет. Молись за отца. Молись за всех.

Хорошо, что Мэри могла это делать. Кэтрин знала, что у нее самой для этого останется слишком мало времени. Мэри вернулась к своей прялке. Кэтрин погрузилась в изучение письма. Дважды она прочла наставления и с каждым разом чувствовала себя все более беспомощной и напуганной. Как ей все выполнить, да еще не впутать своих вассалов. Она снова развернула пергамент, очень медленно, очень осторожно, изо всех сил стараясь, чтобы руки не дрожали, как будто это поможет укрепить ее трепещущий дух. Кэтрин попыталась спокойно обдумать, что необходимо и целесообразно сделать в первую очередь, но никак не могла сосредоточиться. Перед глазами возник образ Рэннальфа. «Помоги мне, супруг мой, — взывала она к нему, — — подскажи, что делать, что думать».

Кэтрин подошла к окну, вырубленному в каменной стене. Там виднелась полоска неба, но никаких сил ей не взять ни у мощной каменной стены, ни у чистого неба. Она перевела взгляд на приемную дочь, которая сидела за прялкой и шептала про себя молитвы. Кэтрин позавидовала ее детскому страху и вере в силу молитвы. Если бы Кэтрин тревожилась только за физическую безопасность любимого, она тоже возносила бы молитвы. Если бы она могла просто прочесть неуклюже написанные строки, склонить голову и подчиниться, как все было бы просто. Но они не одни с Рэннальфом, и хрупкое тело Кэтрин дрожало под грузом ответственности. На ее плечи легло бремя забот о Джеффри и Мэри, о Ричарде и вассалах, которые верят ей и называют графиней. Рэннальф велел ей заботиться о детях, но, чтобы это выполнить, ей придется предать то, что Рэннальф считает своими обязанностями. Кэтрин разрывалась на части между нуждами детей и отца.

Паника охватила ее. Наконец Кэтрин решила, что не в силах справиться с возложенной на нее ношей, и села, обливаясь слезами, писать ответ мужу. Она исписала целый лист страстными увещеваниями, плача, свернула и запечатала письмо, но вдруг осознала, что посылать его некуда. Рэннальф мог быть в любом уголке Англии, и курьер блуждал бы по его следам неделями, прежде чем найти. Тем временем он рассчитывал бы, что дела, возложенные на нее, выполняются. Никакой помощи от мужа ждать не приходится. Кэтрин надо самой решать, что делать!

Первым делом следует отбросить все страхи о будущем. Думать, что нет более важной проблемы, чем выполнение поручений Рэннальфа. Вот и хорошо, можно начинать с самого простого. Денежный вопрос показался ей наиболее легким. Мало что можно взять у крестьян Рэннальфа, у его вассалов, которых будут призывать на войну и которые сами должны обеспечить себя и своих людей на время службы. Средства можно было бы выжать из ее собственных крестьян. Они бы их дали, но из-за своего обещания Кэтрин не осмеливалась просить у своих вассалов. Так или иначе, с крестьян невозможно взять много, даже если ободрать их как липку, но были еще и Другие. Как городским, так и странствующим купцам придется раскошелиться, и она с легкостью могла бы потребовать у ростовщиков треть их товара. Если бы их настигнуть одновременно во всех больших городах, набралась бы кругленькая сумма. Если их обходить по очереди, то один предупредит других, и те успеют спрятать золото и товары. Это хорошо, но, чтобы захватить их врасплох на обширной территории, потребуются огромные силы, а в Слиффорде едва хватало вооруженных солдат, чтобы достойно защитить замок.

Вдруг Кэтрин улыбнулась. Страхи, что она не справится, улетучились, когда решение возникло само собой. Все очень просто. Она призовет своих вассалов, чтобы они собрали золото. Они с охотой возьмутся за дело, потому что некоторая часть денег обязательно осядет в их кошельках, но игра стоила свеч. Катрин вздохнула и опять склонилась над своим вышиванием. Она подчинится приказу мужа — не говорить ничего своим вассалам и одновременно держать их во всеоружии. В то же время это прекрасно послужит ее целям. Чтобы собрать их в армию, способную поддержать Стефана, потребуются не дни, а недели. Возможно, нескольких недель отсрочки будет достаточно, чтобы произошли какие-то изменения и надобность в них отпала, но, если их все же призовут, Кэтрин тем временем придумает новые причины для задержки.

Отсрочка должна уберечь вассалов, но ничто не сможет спасти ее от неминуемого конфликта с мужем. Кэтрин уже давно в глубине души решила, что ее вассалы никогда не будут сражаться ни на стороне Стефана Блуасского, ни на стороне Генриха, ныне герцога Нормандского. Кто бы ни выиграл, Рэннальф все равно проиграет. Анжуец будет, без всякого сомнения, жестоко мстить тем, кто до последнего держался против него, а наследник Стефана уже показал себя неблагодарным чудовищем. Если вассалы Соука останутся нейтральными, у Генриха не будет повода с ними ссориться, и даже Юстас не посмеет к ним цепляться, понимая важность защиты, которой они обеспечивают его от Норфолка. Ясно, что и Рэннальф все это хорошо понимает и постарается не допустить втягивания вассалов Кэтрин в войну. Но Рэннальф все же считал бы своим долгом отдать по приказанию Стефана все свои войска, и Кэтрин знала, что под давлением клятвы он на самом деле выполнил бы волю короля.

Важная причина для отсрочки призыва вассалов в войска была бы неоценима, потому что за это время проблема могла бы уладиться сама собой. Если нет… Рука Кэтрин застыла над работой, и дрожь прошла по телу, но голова оставалась ясной. Если нет, ей придется приказать своим вассалам не слушаться команды Рэннальфа. «Он изобьет меня до полусмерти», — подумала Кэтрин, но не испугалась. Дрожать ее заставила только мысль, какой удар нанесет она Рэннальфу таким поведением. Было от чего и самому стойкому сердцу прийти в ужас, было от чего любящей жене просыпаться по ночам от крика. Смогла ли бы она вынести потерю мужа ради спасения его детей, размышляла Кэтрин. Это просто немыслимо. Кэтрин не позволила себе углубляться в кошмары, которые она создала в своем воображении, она запретила себе об этом думать. До этого никогда не дойдет. Она обязательно что-нибудь придумает.

Граф Лестер тоже улыбнулся, прочитав письмо Соука, но не потому, что оно его позабавило. Лестер радовался, что хоть один человек, которого он знает много лет, остался верен себе. У Роберта Лестера был слишком большой жизненный опыт, чтобы ожидать неизменного поведения от любого человека. Но такие очевидные перемены в характере Стефана — от крайней уступчивости до полной непреклонности — спутали его планы и стали источником неприятного и непривычного чувства надвигающейся опасности. Да и сам Рэннальф заставил поволноваться, проявляя странное и неестественное легкомыслие перед лицом в высшей степени серьезных обстоятельств. Но он, по крайней мере, вернулся в свое нормальное состояние, насколько Лестер мог судить по письму.

Лестер улыбался от облегчения, что может ответить молочному брату открыто и честно, пока ему нечего скрывать. Он упорно пытался отговорить Стефана от развязывания войны не потому, .что стремился выиграть преимущества для Генриха, а просто оттого, что хотел сохранить свои деньги и уберечь страну от бессмысленных страданий. Он не сомневался, что Генрих взойдет на трон, если не вмешается Господь Бог и не заберет его на небо. Все, чего желал Роберт Лестер, — это спокойствие, в первую очередь для себя, а потом, если возможно, не допустить разорительной войны в королевстве, пока не придет Генрих и не займет трон.