– Вася, иди вымойся, у тебя лицо все жёлтое, – сказала мама, продолжая лепить что-то из теста, – и Женю с собой возьми, а то он скоро сам будет похож на пирог, – она кивнула на перемазанного мукой с ног до головы мелкого.
Я тут же вспомнил о липких разводах яйца на лбу и щеках и передёрнулся от колючего ощущения стянутости кожи. Я оперся о стол и осторожно встал, стараясь не наступать на раненую ногу.
– Мам, я сам баню затоплю. Сейчас корове сена натаскаю и затоплю.
Мама пристально посмотрела на меня, забыв о своих пирогах.
– Точно? А как же твоё… – она вдруг смутилась, но попыталась беззаботно улыбнуться. – Я и сама смогу, сейчас только со стряпней закончу.
Я хмуро посмотрел на свою ногу, понимая, что мама сейчас деликатно пропустила слово «невезение»:
– Ничего хуже со мной сегодня уже не случится. Сам затоплю, – буркнул я. – Женька, пошли, будешь мне помогать.
Мелкий тут же радостно подскочил и побежал надевать штаны и куртку. Он всегда таскался за мной хвостом, постоянно путаясь под ногами. Иногда даже плакал, когда мама не пускала его идти со мной в школу. Прихрамывая, я вышел на улицу, за мной, прыгая с очень высоких для него ступенек, скатился Женька.
– Я буду топить, я! – прокричал он, обгоняя меня.
– Жень, подожди, сначала надо корову накормить.
– Я! Я буду кормить! – тут же откликнулся брат и, не останавливаясь, развернулся и побежал в другую сторону, к хлеву.
– Женька, стой! – грозно прикрикнул я, и мелкий остановился как вкопанный, виновато повернувшись ко мне. – Сначала я пойду! Там все ещё гвоздь, наступишь на него – больно будет.
Я захромал к хлеву, нашёл ту доску с гвоздём, ткнул в неё пальцем:
– Вот сюда не наступай!
Братик подбежал к доске, осторожно обошёл её и подошёл ко мне.
– Молодец, – сказал я и зашёл в хлев. – А теперь стой там.
– Не хочу-у, – заканючил Женя, – хочу корову корми-и-ить!
– Ладно! Только не реви, – пробормотал я, думая, чем бы его занять, чтобы он не стоял рядом, когда я полезу в сенник. – Женька, я сейчас залезу наверх и буду кидать сено на пол. Ты его возьми и положи в кормушку, ладно?
Довольный мелкий кивнул и послушно отошёл в сторону. Меланхоличная рыжуха Марта, продолжая жевать траву, равнодушно смотрела на нас. Хм, залезть наверх – легко сказать: на старой лестнице не хватало перекладин, которые я сломал несколько минут назад. Лезть по стене? С моим-то везением? С другой стороны, может быть, проколотой ноги и размазанного яйца на лице на сегодня достаточно? За четырнадцать лет своей жизни я изучил свою феерическую способность оказываться всегда в неправильном месте и в неправильное время. Невезение преследовало меня не всегда: иногда я не ощущал его целыми днями и неделями, а иногда беды шли одна за другой. «Но сегодня, кажется, даже для одного невезучего дня достаточно», – подумал я и, вздохнув, полез по стене вверх. Это было несложно, в срубе тут и там торчали выступы. Каждое мгновение ожидая, что что-то пойдёт не так, я наконец вскарабкался и сел на край. Куча сена была рядом, в прошлые выходные папа перекинул её с дальнего края сенника, чтобы удобнее было кормить животных. Я вытянул копну и крикнул:
– Женька, кидаю, отойди подальше!
– Ладно! – донеслось в ответ, и я скинул сено. Посмотрел вниз – брат уже подбежал к копне и своими маленькими руками пытался перенести его в кормушку. В несколько заходов у него это получилось. Я вытянул вторую копну и крикнул Женьке, чтобы он отошёл.
Наконец дно кормушки закрылось мягкой сухой травой, я спрыгнул с сенника, даже не упав, а только поскользнувшись, прихватил зловредную доску с гвоздём, и мы с Женькой пошли топить баню.
* * *
Огонь уже весело трещал в печке, в бане становилось все жарче, хотя вода ещё не вскипела. Брат, который до этого смирно сидел на скамейке и с благоговением смотрел, как я поджигаю бумагу и подкладываю дрова, сначала расстегнул свою старую, местами порванную куртку, потом снял шапку, а теперь хныкал, что ему жарко и что он хочет выйти на улицу.
– Ну иди-иди, – сказал я, и мелкий радостно подпрыгнул, – только не гуляй около дороги! – успел крикнуть я, но его уже и след простыл.
Я подложил в печь ещё несколько старых досок и прикрыл заслонку, налил в ковш немного воды и наконец отмыл лицо от противно засохшего яйца. Потом взял метлу и начал подметать пол – мы с Женькой сильно натоптали, когда носили дрова. Раненая нога чуть-чуть саднила, когда я на неё наступал, но я о ней скоро забыл, глубоко задумавшись.
Не помню, когда я осознал, что со мной что-то не так. Наверное, чувствовал неладное с самого детства, но понимать и изучать свою особенность начал не так давно. Когда раз за разом падаешь с одного и того же моста в реку, в то время как другие спокойно и без проблем проходят по нему мимо, когда из всего класса тебе регулярно не достаётся вкусных пирожков в столовой, когда именно за тобой среди всех гуляющих детей погонится самый злой гусь – словом, когда все это случается чаще, чем c обычными людьми, волей-неволей задумаешься. И сейчас хорошо помню, как прибегал к маме, зарёванный, с красным опухшим лицом, когда другие дети смеялись над тем, как я упал на ровной дороге или провалился по колено в лужу, в которую и провалиться-то нельзя. Но потом появился Женька, который, только встав на ноги, так сразу и приклеился ко мне, и мне пришлось научиться не давать его в обиду. Я почти смирился с моим невезением, а деревенские наконец перестали обращать на него внимания. Лишь только иногда приговаривали: «Вечно с ним что-нибудь случается» – и дали мне обидную кличку, которая в нашей немаленькой, но все же деревне разошлась по всем дворам. Я не был изгоем, хотя некоторые парни из школы, особенно Тёмка и его ушибленные друзья, любили поиздеваться надо мной. Но, помня о своём невезении, я старался не доводить дело до драки.
Наверное, лет в четырнадцать я начал замечать закономерности: невезение случалось со мной не каждый день, а так, как будто кто-то включал и выключал рычаг удачи. В «удачливые» дни я чувствовал себя почти обыкновенным парнем. Но даже в неудачные дни мне удивительным образом везло. Я за свою жизнь не успел упасть, наверное, только с многоэтажного дома, да и то только потому что в нашей деревне таких домов отродясь не было: я падал с крыши в сугробы и на землю, с деревьев, в овраг и в пруд, однажды упал даже в цистерну с молоком – но за все это время ни разу не сломал себе ни одной кости и всегда отделывался только царапинами разной степени глубины, которые быстро заживали. Даже не знаю, может быть, я был самым удачливым человеком среди неудачников?
По крайней мере, я точно знал – если сегодняшний воскресный день стал неудачным, то завтра, в понедельник, когда нужно идти в школу, все будет хорошо. Может быть, удастся дотянуть полосу относительного везения даже до субботы, в крайнем случае – до пятницы.
Приободрившись, я взял тряпку и начал протирать полки в бане от грязи и пыли, когда вдруг услышал резкий крик и сразу за ним знакомый звонкий плач на улице. Я тут же побросал все и выскочил во двор, забыв даже прикрыть дверь в баню. Пробежав мимо старого Жулика, нашей сторожевой собаки, я распахнул ворота и выбежал на улицу. Женька сидел на скамейке рядом с нашим забором и тихо скулил, размазывая слёзы по грязным щекам. Его рваная куртка и старые штаны были в грязи, ладони поцарапаны. Вокруг на него в метрах двух стояли соседские дети и нервно переминались с ноги на ногу, как будто не знали, что делать.
Я тут же подбежал к Женьке.
– Ты чего плачешь? – спросил я, отряхивая его.
– Я упа-а-ал! Прямо в гря-я-язь! – проревел он. – А они смеются!
Женька поднял свою мелкую руку и показал куда-то в сторону, откуда раздался гнусавый гогот. Я посмотрел туда, куда показывал брат, и моё сердце резко подпрыгнуло к самому горлу. Чуть в стороне столпилась группа из пяти парней чуть старше меня. Что ж, следовало ожидать. Уже несколько дней Тёмка и его прихлебатели не цеплялись ко мне, но полоса везения же должна была когда-нибудь закончиться.
