А вот доменную печь, даже маленькую вагранку, нам, к сожалению, пока не осилить. Как бы сказал дед Ходок, серебра на всё не хватат. Нам бы с крупноразмерным листовым прокатом за год-полтора разобраться, и то счастье. Будет во что кораблики одевать. С того же Абаканского железоделательного завода хорошую сварную пудлинговую сталь присылают, она легко раскатывается и для обшивки судовых корпусов прекрасно подходит. Литая сталь, которую мы начали выпускать, тут годится в меньшей степени – и дороже она, и на раскат тяжела.

Первые собственные плавки провели неделю назад. Заработала в новом литейном цехе пока только одна печь, на два тигля – между прочим, для этих мест круть несусветная. Вообще, сейчас в Российской империи литой тигельной сталью мало кто занимается, слишком уж она дорогая и маловостребованная. Но если ты задался целью изменить свойства стали, то, экспериментируя в тигле с шихтой, можно довольно легко добиться почти любых её качественных характеристик. Хочешь, инструментальную сталь вари, хочешь – оружейную булатную, а хочешь – нержавейку. Ну, естественно, если знаешь как. Недаром прусский пушечный король Крупп тигельное литьё широко использует.

И процесс изобретения новых видов стали, надо признать, притягивает не хуже мощного магнита. Ещё бы, такой простор для творчества. Уж насколько я посредственно знаком с процессом варки металла, и то поддался соблазну приложить к этому делу свои беспокойные ручонки, тем более в теории стали и сплавов лучше меня здесь никто не разбирается. А уж как мой сотоварищ Потап новой «игрушкой» увлёкся, я вообще молчу. Пристаёт ко мне постоянно с расспросами и у литейной печи спать готов. Фанатик, ядрёна вошь!

Постепенно будет запущено пять печей, на два тигля каждая. Один тигель выдаёт до тридцати килограммов стали за плавку, стало быть, через полгода литейный цех сможет отливать детали весом до трёхсот килограммов. Это полностью покроет наши потребности в производстве судовых валов, а также в производстве вальцов прокатного стана, поршней, цилиндров, штоков и прочего.

Со следующей недели начинаем набор новых рабочих, и не как раньше, внимательно проверяя навыки и способности, а почти всех подряд. Сейчас на заводе трудятся семьдесят три человека, из них семеро – подростки тринадцати-четырнадцати лет, а нам надо минимум двести пятьдесят работяг на два производства набрать. Желательно, конечно, триста, но это уж как получится. Основной упор сделаем на приём молодёжи (её обучить легче), но и пожилых специалистов возьмём с радостью, особенно тех, кто с железом уже работал.

Такие, кстати, стали часто приходить. Например, пять первоклассных рабочих-литейщиков приехали с закрывшегося в прошлом году Ирбинского чугунолитейного, расположенного на реке Ирба в Восточных Саянах, а кое-кто даже с Урала прибыл. Видать, слава о нашем заводе по Сибири быстро расползается.

В середине августа зашла делегация работников соседней кузни – люди интересовались перспективами вливания в наш дружный коллективчик. Я тогда, помнится, встретил гостей неприветливо, домой спешил. Разговор начал у ворот, не пригласив войти в заводской двор, и только минут через пять себя одёрнул: у людей горе, владелец кузни и отец большинства из них на днях скончался, а я тут… пальцы растопырил. Пришлось задержаться и, позвав напарника, обстоятельно побеседовать. Из шестерых пришедших четверо были братьями, которым и перешла по наследству кузня. На общем совете они решили не продолжать семейное дело, а пойти к нам в наёмные рабочие, больно уж условия у нас хороши. В результате приняли всех, хотя у них тоже пацаны двенадцати и четырнадцати лет были.

В конце обсуждений Потап Владимирович опять затронул тему перераспределения доходов:

– Александр, думаю, пора уже нам с тобой равноправными партнёрами стать. Ведь в первую очередь благодаря тебе наше дело за столь короткий срок в разы выросло, а дохода ты получаешь на треть меньше моего.

– Потап, какой доход? У нас все приходящие деньги тут же вбиваются в расширение завода. Ты вон до сих пор дом себе новый не построил.

– То так, но нехорошо всё ж таки. Станочное производство ты создал, дутьё печей литейных и выделку железных труб тоже ты наладил.

– Не забывай, трубы я с твоего согласия до сих пор себе бесплатно забираю.

– Да что там эти трубы! – недовольно поморщившись, воскликнул Потап. – Пойми, ты нашему делу больше моего даёшь.

Во прижало-то мужика! Не любит он, как и я, быть кому-либо должным.

– Последнее время мне в цехах бывать лишь до обеда удаётся, а зимой, ты же помнишь, предстоит в Петербург уехать, и вернуться я смогу дай бог в конце следующего лета, – предпринял я последнюю попытку отбрехаться. – Всё это время ты и за заводом, и за строительством один следить будешь.

– Следить легче, чем основу создавать, а в столице ты к тому ж и нашими общими делами займёшься.

Вот упёрся! Какой-то у нас дурацкий разговор складывается: каждый норовит напарнику лишние десять процентов нехилого предприятия всучить. Услышали бы такое некоторые местные купцы, за сумасшедших приняли бы.

– Ладно, – махнул я рукой, – раз ты так хочешь, давай перепишем процентовку.

Всё равно все финансовые дела напарник на меня свалил, найду я, как ему в карман деньжат пересыпать. О, например, трубы, что взял, оплачу, а уголь на завод бесплатно возить стану, и ещё… Э-э… хм… не, с углём я что-то погорячился. Да и трубы… даже по себестоимости… это ж до фига, в общем.

Блин! Потап заражает своим альтруизмом, однозначно. Пора этому… филантропу жену подыскивать. Женщина найдёт, как наставить его на путь истинный, каждую копейку ценить станет. А то ишь вздумал тут меценатствовать и нормальных пацанов с панталыку сбивать!

Во! Я ему к свадьбе дом не хуже нашего построю и подарю, и пусть только попробует отбрыкаться.

О выделении земли под судоверфь пришлось договариваться с председателем Губернского правления Лаврентьевым Алексеем Николаевичем, в данный момент он опять замещает губернатора, который недавно отбыл в ознакомительную поездку по просторам территории, ему доверенной. Ничего так поговорили, душевно. Мы всё ещё находимся в зоне наибольшего благоприятствования, но, судя по некоторым «наводящим» вопросам, далеко «наши сани» без подмазки уже не уедут. Остаётся надеяться, что очередная помощь руководства губернии нам в ближайшее время не понадобится.

К поиску месторасположения нового завода я подошёл со всей ответственностью, дни теперь заняты конными, а иногда и пешими, прогулками. Вместе с охранничком с самого утра ползаем по косогорам, прикидываем, где и что установить можно. Ну и, как обычно, совмещаем приятное с полезным – постреливаем да саблями машем. Так уж у нас сложилось: занятия рукопашкой и силовой тренинг в основном дома проходят, а остальное – на природе. Не знаю, правильно делаю или нет, но без Михаила Лукича стал больше внимания сабле уделять, с чубатым казачком веселее обучение идёт. Ему до лучшего рубаки красноярской сотни, конечно, далеко, но мне пока и этого хватает. Эх-х… расти ещё и расти. А вот бою на ножах и стрельбе из любых положений уже я учу.

В первый раз осмотрев револьвер, привезённый Василием из Средней Азии, я чуть не заплакал – устройство аппарата раздолбано вусмерть. И это, между прочим, подарок за доблесть от командира. Как они в среднеазиатской кампании смогли так поиздеваться над довольно новым оружием, не понимаю. Собрали этот механизм семь лет назад, а впечатление создаётся как минимум о нескольких десятилетиях его непорочной службы. Причём в качестве молотка. Того и гляди рассыплется всё при следующем выстреле.

Тут и дошло до меня: пора заняться изготовлением нормальных стрелялок, и для себя, и для охраны. За дело взялся вдумчиво и основательно. Супернавороты применять не стал (время не пришло), просто постарался создать удобный, нормально работающий механизм. Хорошая сталь имеется, инструмент тоже, руки золотые всегда при мне. Что ещё надо? И считаю, я своего добился, на данном этапе развития огнестрельного оружия мои изделия смотрятся превосходно. За основу взял калибр одиннадцать миллиметров, как оптимально подходящий по соотношению «пробивное действие – стоимость выстрела» (для местного дымного пороха, естественно). Патроны к нему французской и бельгийской сборки в продаже встречаются чаще, чем, например, для моего английского «адамса».