Переговорщики написали письмо Ковалёву и отправили его с Устинчиком. Голубя Егора Викторовича, которого, как мы помним, звали Энрико, посадили в ящик из-под апельсинов…

Вскоре письмо дошло до адресата. Адресат быстро открыл его и прочитал:

«Премногоуважаемый Егор Викторович, здравствуйте! Пожалуйста, не уходите от нас – Вы разобьёте двенадцать сердец. Мы же не знали, что Вы такой восприимчивый – впредь будем более деликатными. Подробности Вашего возвращения в коллектив обсудим в школьной беседке в 16:30.

С любовью, Ваши друзья, хотя мы надеемся, что Вы нас любите, как женщин.

P.S. Если не придёте в беседку в указанное время, мы Вашего голубя (а он у нас в плену) съедим по французскому рецепту и будем злорадно смеяться.

P.S.S. Хотя… Сильно он нам нужен, этот Ваш голубь. Свернём ему шею – и делу конец».

Егор Викторович ещё раз удручённо перечитал письмо. Скоро надо было идти на встречу – вариант, при котором Энрико свернули бы шею, Егор Викторович не допускал. До указанного часа оставалось совсем немного времени, но надо было сделать очень много. Первым делом мужчина написал завещание. Вопреки ожиданиям, оно вышло отнюдь не внушительным. Вот его содержание без сокращений по вышеуказанным причинам:

«Всё моё имущество, движимое и недвижимое, оставить Розе, моей жене. А ещё передайте ей искренние сожаление покойника о том факте, что он умер. В утешение ей скажите, что и его самого сей факт ужасно огорчает. Похороните его (а он – это я, Егор Викторович Ковалёв) в той одежде, в которой его найдут.

Егор Викторович Ковалёв»

Затем он пошёл в гардероб и долго выбирал своё последнее одеяние. После тяжелых раздумий Ковалёв надел белую рубашку, чёрные туфли и красные штаны – чтобы не было видно крови. Настал самый сложный момент: надо было прощаться с женой. Боясь расстроить её, Егор Викторович решил заходить издалека:

– Ты знаешь, Роза, собаки очень чуткие существа…

– Знаю-знаю, только если ты меня сейчас будешь отвлекать от готовки блинов, они сгорят, и придётся варить пельмени! – ответила жена, погружённая в домашние дела.

– А если я сегодня не приду домой, ты сильно расстроишься? – тихо спросил супруг.

– А когда же ты тогда придёшь? – удивлённо спросила Роза.

– Быть может, никогда, – ещё тише ответил Егор Викторович.

– Это ещё почему? С какого это перепугу? Я тут стараюсь, блины готовлю, как для слона (Егор Викторович с тихой грустью посмотрел на своё пузико), а он говорит, не придёт!

– А может, это не от меня и зависит… – пролепетал Егор Викторович.

Роза в ужасе посмотрела на своего супруга:

– Что же ты такое натворил? Неужели всё настолько серьёзно?

Егор Викторович кивнул жене, обрадовавшись понятливости Розы. А последняя продолжала:

– Неужели прямо на электрический стул?! Или расстрел? Или вообще голову с плеч? Казнь через повешение, четвертование, вечная каторга? Боже мой, не молчи, только не молчи! Я всё пойму: потасовку в баре, наркотики… Хотя… Нет! Не пойму. Но ты не такой.

Егор Викторович, испугавшийся сначала реакции Розы, облегчённо вздохнул, а Роза продолжала:

– Если совершать преступление, то ты это сделаешь изящно. Признайся, это ты отравил американского посла?! Если да, я тебе это прощу. Омерзительный тип. Ещё с усиками этими, – с этими словами она стала крутить кистями у лица супруга, выразительно показывая те самые американские усики.

– Роза, я не преступник. Я… Я… – Егор Викторович не знал, что сказать, – Егор. Викторович. Ковалёв.

– Боже, какой ты у меня герой! Как значительно вышло. Какой ты молодец! – сказала супруга.

Ковалёв покраснел от ощущения собственной значимости.

– Ну, присядь на дорожку, – с этими словами жена усадила его на пуфик.

Супруг глянул на часы. Надо было выдвигаться. Он умоляюще посмотрел на жену.

– Ну, с Богом! – поняла всё без слов Роза и сама выставила мужа за дверь.

Егор Викторович облегчённо вздохнул. Но предстояла встреча в беседке – на глаза стали наворачиваться слёзы. Однако Егор Викторович взял себя в руки, тяжело отошёл от двери и направился в сторону школы. По дороге он встретил дворника Архипа. Архип сказал: «Смеётся тот, кто смеётся последний! Не унывай, братишка, всё будет хорошо. Победишь ведьму Нору с бандой!» Дворник был глубоко озлоблен на Элеонору Фёдоровну потому, что по ошибке сделал ей предложение, и теперь она ему постоянно подмигивает. Сначала отрывает от работы, внимательно смотрит на него и потом неожиданно подмигивает! Это очень раздражает Архипа. Распрощавшись с дворником, Егор Викторович понял, что подходит к зданию школы. Там его ожидали Элеонора Фёдоровна, Наталья Ивановна, Елизавета Петровна и Марфа Ивановна с двухметровым плюшевым медведем.

– Это Вам, Вы наш хороший! – с улыбкой сказала Наталья Ивановна и вручила опешившему Егору Викторовичу медведя.

– Спасибо, но не забывайте, зачем мы сегодня собрались. Мы должно обсудить вопрос освобождения Энрико. Я ради него готов на всё, – сказал великий переговорщик Егор Викторович.

Учителя, словно коршуны, посмотрели на маленького беззащитного Егора Викторовича.

– Уважаемый Егор Викторович, наши условия таковы: Вы просто подпишите этот договор, – заявила Элеонора Фёдоровна и вручила ему помятый листок. Егор Викторович стал читать вслух:

«Столетний договор.

Егор Викторович Ковалёв обязуется следующие сто лет своей жизни проработать в школе 1775. Зарплата ему повышается в 3,1415 раза в качестве компенсации за возможно нанесенный нами Вам моральный ущерб.

Учителя школы 1775 и уборщица Полина Егоровна

P.S. Отдельный поцелуйчик тебе от меня, мой красавчик! Элеонора Фёдоровна».

«Вот змея, говорит, ошибки подправит, а сама любовное послание оставила!» – подумала Елизавета Петровна и от досады плюнула на Устинчика, который тоже присутствовал на встрече. Последний что-то невнятно крякнул (наверное, птичий мат) и улетел в школу.

«Ну, Нора, один: ноль в твою пользу, гадина такая!» – подумала Наталья Ивановна.

«Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним», поговаривал Чингисхан, – с достоинством вслух сказала Марфа Ивановна и нахмурила брови.

Егор Викторович на это внимание не обратил, а обратил на другое:

– Простите, Вы считаете, что я буду жить ещё сто лет?

– Дай Бог Вам здоровья! – ответила Элеонора Фёдоровна.

– Боюсь, лет через восемьдесят, Вы до меня не докричитесь. Далековато будет… – задумчиво заметил Егор Викторович.

– Да, до Петропавловского собора далековато. Придётся изменить текст договора. Элеонора Фёдоровна взяла карандаш и внесла коррективы:

«Семидесятилетний договор.

Егор Викторович Ковалёв обязуется следующие семьдесят лет своей жизни проработать в школе 1775. Зарплата ему повышается в 4 раза в качестве компенсации за возможно нанесенный нами Вам моральный ущерб.

Учителя школы 1775 и уборщица Полина Егоровна

P.S. Отдельный поцелуйчик тебе от меня, мой красавчик, чмок, чмок, чмок! Какой же ты умный и харизматичный! Элеонора Фёдоровна».

– Теперь подпишу. Только постскриптум меня смущает. Я же женат… – сказал, ознакомившись с содержимым нового договора, Егор Викторович.

– Опять завёл свою шарманку! – возмущённо заявила Марфа Ивановна.

– Как же Вам не стыдно?! Так нас бессовестно обманываете! А мы Вас так сильно любим, – сквозь слёзы воскликнула Элеонора Фёдоровна.

– За что Вы с нами так, Егор Викторович?! – вопросила Елизавета Петровна.

– Что мы Вам сделали?! – запричитала Наталья Ивановна.

– Вы почему-то не желаете поверить в факт существования моей жены, Розы. Разве это моя вина? – ответил на это Егор Викторович

«Застенчивый слишком, боится нас. Голубя получит и сбежит. Надо бы его растрясти!» – подумала Элеонора Фёдоровна и решила принять меры.

А Егор Викторович подписал документ и вопросил: