- Ничего. Мы явно не на военном положении. - Им было назначено прийти ровно к одиннадцати часам. - Раз уж заговорили о войне, вы что, записались в Королевские ВВС?
- Ну, я - все еще офицер русских военно-воздушных сил, - ответил он на родном языке, - и как раз вчера мне присвоено за заслуги звание капитана. Я летал на "Спитфайре". Ах, что за самолет! Если бы у нас были "Спитфайры", мы бы... - Он опять улыбнулся и не договорил. - Я собираюсь возвратиться сразу же, как смогу. - Он пожал плечами. - Как я уже говорил, в небе я - лев. А что насчет вас обоих?
- Я - домой, - сказал Майкл. - Надолго. А Чесна уезжает в Калифорнию.
- Ах, да! - Лазарев попытался сказать по-английски: - Кэли-фор-найей?
- Именно туда, - сказала Чесна.
- Замечательно. Там ты будешь большой сенсацией!
- Я устроюсь на тихое место. Может, буду летчиком-испытателем.
- Летчик! Да!
Простое упоминание этого слова вызывало на лице русского мечтательное выражение.
Майкл взял Чесну под руку и посмотрел на Лондон. Это был красивый город, тем более красивый от того, что над ним больше никогда не будут летать немецкие бомбардировщики. Плохая погода вынудила перенести день Икс с пятого на шестое; с этого дня сотни тысяч солдат союзников, высадившихся на побережье Нормандии, крепко давили на нацистов, загоняя их обратно в Германию. Война, конечно, еще не окончена, будет еще много тяжелых испытаний и несчастий, пока нацистов не загонят обратно в их логово. Но первый шаг был сделан. Вторжение в Европу было великим, хотя и дорого обошедшимся, успехом. Теперь освобождение Парижа было вопросом нескольких недель, и родина Габи скоро будет свободна.
Продвижение Гитлера закончилось. Отныне будет только долгое отступление, пошатнувшаяся немецкая военная машина попала между осмеливался ли он думать об этом? - стальными кулаками Америки, Великобритании и России.
Когда луч солнца упал на его лицо, Майкл думал о пройденном им пути. О Мак-Каррене и Габи, о подземных переходах, о Камилле и Мышонке, о схватке на крыше парижской Оперы, стычке в лесу под Берлином, разрушенном доме и разрушенной жизни Мышонка, Железном Кресте, не значившем ровно ничего. Он думал о "Рейхкронене" и смертельном поезде Гарри Сэндлера, о камерах Фалькенхаузена и о долгом полете в Норвегию. О Китти и ноже с кривым лезвием.
Был также и еще один пройденный путь: он шел по нему с тех пор, как мальчиком бежал за воздушным змеем по русскому лесу. Этот путь вел его по миру радости и печали, трагедии и триумфа, к этому великому моменту, за которым лежало будущее.
Человек или зверь? - недоумевал он. Теперь он знал, какому миру он в действительности принадлежал. Заняв свое место в мире людей, он сделал чудо реальностью. Он не думал, что подвел Виктора. Скорее даже, Виктор мог бы гордиться им, как отец гордится любимым сыном.
"Живи свободным", вспомнил он. Если бы это вообще было возможно в этом мире, он бы взял из него все лучшее.
На столе секретарши прозвенел звонок. Она была маленькой, с широковатой нижней челюстью и гвоздикой на лацкане.
- Сейчас он вас примет, - сказала она им и встала, чтобы открыть дверь во внутренний кабинет.
Человек в нем, по-бульдожьи массивный, встал из-за своего стола и вышел им навстречу. Да, слышал про ваши громкие дела, сказал он. Пожалуйста, садитесь! Он указал им на три кресла. Церемония награждения, сказал он, будет маленьким, спокойным мероприятием. Нет смысла привлекать внимание прессы к столь личному событию. Согласны ли они с этим? Конечно, они согласились.
- Не возражаете, если я закурю? - спросил он Чесну и, когда она сказала, что нет, извлек из сигарной коробки розового дерева на своем столе одну из своих длинных традиционных сигар и зажег ее. - Вы должны сознавать, какую службу сослужили для Англии. И даже для всего мира. Неоценимую службу. У вас есть друзья в высоких сферах, и обо всех вас хорошо позаботятся. Да, раз уж мы заговорили о друзьях! - Он полез в ящик стола и вытащил оттуда конверт, запечатанный воском. - Это от вашего друга, майор Галатин.
Майкл взял его. Он узнал печать на воске и слабо улыбнулся. Конверт скрылся в кармане пиджака.
Премьер-министр пространно рассказывал о деталях вторжения и о том, что к концу лета нацисты будут воевать уже внутри Германии. Их планы химической войны бесславно разбиты; не только в этом деле со "Стальным Кулаком", сказал он, но также из-за... скажем, растворения Густава Гильдебранда?
Майкл рассматривал его лицо. Ему хотелось все-таки задать свой вопрос.
- Извините, сэр? Есть ли у вас... просто случайно, какие-нибудь родственники в Германии?
- Нет, - сказал Черчилль. - Конечно, нет. А что?
- Я... видел кое-кого, одетого так, чтобы быть похожим на вас.
- Ах, нахальные черти! - проворчал премьер-министр и выпустил клуб синего дыма.
Когда их аудиенция у премьер-министра окончилась, они вышли из здания и остановились на Даунинг-стрит. Лазарева ждал автомобиль с водителем из Королевских ВВС. Он одной рукой обнял Чесну, потом похлопал по спине товарища.
- Галатинов, ты должен позаботиться о Златовласке, а? - Лазарев улыбнулся, но глаза у него были слегка влажными. - В ее присутствии веди себя как джентльмен... что значит, как англичанин, а не как русский!
- Постараюсь всегда об этом помнить. - Однако он подумал, что Лазарев был настоящим джентльменом, несмотря на то, что был русским. - А где будешь ты?
Лазарев поднял взгляд к безоблачному небу. Он опять улыбнулся, лукаво, похлопал Майкла по плечу и влез в ожидавший автомобиль, словно член королевской семьи. Водитель из Королевских ВВС отъехал от бордюра, и Лазарев отдал Майклу честь. Затем автомобиль растворился в уличном движении.
- Давай пройдемся, - сказал Майкл.
Он взял Чесну под руку и повел ее к Трафальгарской площади. Она все еще слегка прихрамывала, но лодыжка у нее заживала без осложнений. Он любил компанию Чесны. Он хотел показать ей свой дом и, кто знает, что могло из этого выйти? Что-нибудь продолжительное! Нет, вероятно, нет. Оба они двигались в разных направлениях, несмотря на то, что сейчас их руки вместе. Но хотя бы на время было бы приятно.
