Пока мы ехали и седой усатый водитель крутил ручку магнитолы в поисках нешипящей волны, опять пошел снег. Начавшись легко и невесомо, он быстро вырос до крупных хлопьев и стеной повалил так, что скорость движения в разы упала. Мы ползли на старом «Опеле» по направлению выезда из города, и все это время я размышляла о деле, хотя очень хотелось подумать о чем-нибудь другом.

Пролистав новостную ленту в телефоне, я увидела, что «Тарасов-транс» устроил забастовку с перекрытием еще на двух больших улицах.

Таксист вовремя увидел пробку в навигаторе и, тихо выругавшись, поехал в объезд.

– Дебилы! – хмыкнул водитель, глядя в навигатор.

Я подняла голову от экрана телефона.

– Что?

– Дебилы, говорю. – Усатый полуобернулся ко мне, не отрывая взгляда от дороги. – Чего добьются таким образом? Только разозлят всех. Новый год на носу, люди торопятся, спешат, а они перекрывают дорогу и думают, что им посочувствуют. Кто?

Я неопределенно кивнула и задумалась: а действительно, почему Олег Одинцов пошел на такие странные меры? Чем выгоден этот бунт для компании, которая, по имеющейся информации, участвует в конкурсе, организованном властями?

Да, возможно, как сказал Кирьянов, у «Тарасов-транса» пытаются отжать хороший кусок рынка, но у них остается возможность выиграть конкурс на законных основаниях. И в этом случае участие в мероприятии, которое заблокировало транспортный поток, может аукнуться компании санкциями или вообще исключением из конкурса. Это же риск. Так ради чего было затеяно это сомнительное действо?

В таких противоречивых размышлениях я просидела всю дорогу, пока такси, чихнув на последнем повороте черным облачком, не выехало на узкую, застроенную красивыми особняками улицу.

Машина остановилась у кованых ворот, за которыми асфальтовой лентой шла широкая подъездная дорожка к двухэтажному дому из светлого клинкерного кирпича.

– Спасибо!

Я расплатилась с таксистом, который что-то добродушно пробурчал в седые мохнатые усы и уехал, оставив меня одну на безлюдной улице.

Картинка вокруг была похожа на рождественский фильм. В сумерках округа наполнялась огнями. Деревья, облепленные снегом, как статуи застыли в морозном воздухе. А дом, который находился за оградой, очень напоминал дом Кевина Маккалистера из любимой комедии «Один дома» – классический, со множеством окон, увитый новогодними гирляндами, которые сейчас были выключены. Горела только автоматическая подсветка у крыльца, освещая ближайшую тую, на которой кто-то заботливой рукой вывесил большие елочные игрушки.

То, что дом пуст, было понятно с первого взгляда. В окнах – ни огонька. Дорожка, ведущая от калитки к дому, покрыта нетронутым слоем снега. На низком крыльце нанесло небольшой сугроб, а из почтового ящика, прикрепленного снаружи к ограде, торчит пачка бумаг.

Я подошла поближе и вынула несколько листков – рекламные листовки, счета, бесплатные газеты. Удивительно, что распространители доезжают до этих улиц! Макулатуры было достаточно, чтобы понять – почту не забирали несколько дней. Ни один хозяин не допустил бы, чтобы почтовый ящик давился переполнявшими его бумагами.

Засунув все обратно, я пошла вдоль ограды. Дома на противоположной стороне улицы прятались за высокой глухой стеной. На своей стороне дом граничил слева с небольшим коттеджем, но обзор его обитателям также был загорожен – многочисленными хозяйственными постройками у забора и большой беседкой для барбекю. Мысленно я чертыхнулась. Ближайшим соседям вообще не было видно, что происходит на участке у Одинцовых. А справа соседи вообще отсутствовали – особняк владельца «Тарасов-транса» стоял первым на улице. С этой стороны ограды было чистое поле, заметенное снегом. Тут и там виднелись заросли неизвестного кустарника, тянущиеся до самой трассы, ведущей к городу.

Я с сомнением посмотрела на свои замшевые сапоги. Жалко, конечно, лазить в них по сугробам, но ничего не поделаешь.

Медленно переставляя ноги, проваливаясь по колено в снег, я двинулась вдоль забора. Дом молча смотрел на меня слепыми темными окнами. Ни души!

Снег быстро проник в голенища, стало противно мокро. Я обошла территорию особняка сзади. Окна, выходящие на поле, тоже были темны. На ветках сиреневых кустов, подходящих к карнизам первого этажа, недвижно лежали крупные шапки снега.

Пробираясь в сугробах, я медленно осмотрела всю ограду на предмет повреждений. Нет, все было цело. Перелезть через нее, правда, особого труда не составило бы, но кованые прутья поднимались довольно высоко, и тот, кто попытался бы это сделать, рисковал привлечь внимание. Я вернулась к калитке.

К этому моменту почти окончательно стемнело. На фоне почерневшего морозного неба дом с темными окнами выглядел особенно печальным и покинутым.

Я уставилась на запертую калитку, пытаясь понять, куда делись его обитатели. Может, слегли от болезни, а помощь вызвать не успели? На душе стало неприятно и тревожно. Предчувствие чего-то нехорошего закралось в сердце.

От хмурых размышлений меня оторвал телефонный звонок.

– Владимир Сергеевич, категорически вас приветствую, – ответила я, увидев знакомое имя, высветившееся на экране.

– Танька, что случилось?

– А почему ты думаешь, что что-то случилось? – удивилась я.

– А ты таким голосом разговариваешь, только когда что-то случается.

– Нормальный голос, – буркнула я. Все-таки если друзья тебя знают как облупленную, это немного раздражает. – Я просто на улице и замерзла.

– Ладно. Я что звоню – мой человек из Антимонопольной службы может с тобой пересечься завтра в районе обеда. В два часа устроит тебя?

– Устроит, отлично, – горячо поблагодарила я. – Спасибо, что так быстро договорился.

– Не за что. Единственное, он просит без всяких звукозаписывающих устройств, и, разумеется, его имя нигде не упоминать. Я серьезно, Тань.

– Конечно, Володь, я же не дура и с источниками работать умею. Все будет строго конфиденциально. Дашь номер телефона?

– Нет, телефон он просил не давать. А встречу назначил в закусочной «Кебаб» у рынка, знаешь? Он там обедает обычно.

– Знаю эту закусочную. С виду обрыгаловка, а кормят вроде неплохо.

– Да, это она.

– И как я узнаю твоего товарища?

– Он будет в костюме Губки Боба.

– Кирьянов!

– Шучу. Полный такой, в красной куртке, не проморгаешь.

Я попинала кирпичную опору столба.

– Звать-то его как?

– Алексей.

– Ну, хорошо, что не Мистер Икс. Кирьянов?

– А?

– А вот если есть вероятность, что с условно существующими людьми случилось что-то условно плохое, можно ли пробраться в условно пустующий дом и осмотреться?

Владимир Сергеевич кашлянул.

– Так. Иванова. Какую такую условную пакость ты там задумала?

– Никакую. – Я снова уставилась на дом за оградой. Мне почудилось какое-то движение за шторой в окне первого этажа. – Условно никакую.

– Слушай сюда, – суровым тоном заговорил мой друг. – Если говорить условно, то мало тебе не покажется, так что даже из головы выкинь. Лучше расскажи наконец, что происходит? Это как-то связано с тарасовским транспортом? Во что ты там, черт возьми, ввязалась?

– Успокойся, – сказала я самым веселым тоном, на который была способна. Если Кирьянов разойдется в нравоучениях, его уже не остановить. – Я ничего не собираюсь…

В этот момент мой взгляд зацепился за что-то интересное. Какой-то белый шнурок висел на кованой декоративной загогулине на калитке. Я присела и потянула за него. Из снежной шубы, в которую концом уходил этот шнурочек, вытянулся брелок с красивым металлическим цветком, на котором висели тяжелый зубастый ключ и «таблетка» от магнитного замка. В свете фонаря, склонившегося надо мной, ключ тускло отливал нездоровой желтизной.

– Танька! Ты там?

– Да, да… я никуда… не собираюсь…

Откуда тут этот ключ и что он отпирает? Я положила находку на ладонь и внимательно рассмотрела ее. Похоже, ключ от входной двери и, как подсказывали мне интуиция и здравый смысл, отпирать он мог только дверь в доме, который сейчас темнел за этой оградой, окруженный заснеженными кустами и деревьями.