– Ну-у… Женатый, это дело поправимое, – продолжала хозяйка. – Сегодня женатый, завтра неженатый…

– Ладно ты, не смущай его, – посмотрела на своего соседа по столу Татьяна, – а то убежит ещё. Он у нас такой, скромный.

Николай и вправду смутился после сказанного Еленой, но, к его счастью, кто‑то вдруг закричал:

– Ой, смотрите, снег какой повалил!

И внимание всех тут же переключилось на то, что творилось за окном. А там началась настоящая метель. В быстро густеющих сумерках снег валил крупными хлопьями, беспорядочно мельтешил из стороны в сторону и быстро заметал землю.

– Вот тебе и первый снег, – промолвил кто-то. – Сейчас сразу как навалит и всё, не растает больше.

– Да и пускай! И так до ноября два дня только осталось. Уж лучше так, чем грязища будет да слякоть.

Через некоторое время, когда все были уже изрядно навеселе, музыку, игравшую всё это время фоном, сделали погромче и решили танцевать. Свет приглушили, сдвинули в сторону стол, стулья и запрыгали, заскакали. Было тесновато, но весело.

Николай старался не отставать от остальных, а Татьяна, красиво двигаясь, буквально извивалась перед ним своим гибким телом. Она не была чересчур пьяна, только в глазах уже знакомая ему нахалинка так и рвалась, просилась на волю.

Николая эти её глаза и смущали, и влекли одновременно. Он то отводил взгляд в сторону, то смотрел прямо в них, и тогда ему вдруг становилось жутко, в груди всё сжималось, в голову поднималась горячая волна, и его бросало в жар.

– Ой, ребзя, у меня же кассета с Варум в куртке лежит! – через некоторое время закричал кто-то из парней.

– Тащи давай! – заорали все хором.

– Блин, она ващ-ще классная! Эге-ей!! – пьяно закричал Олег и вдруг выдал ногами такие кренделя, что все захохотали.

Из колонок зазвучало:

Печален был ночной звонок,

И новый день тебе не нужен.

Прощальный наш с тобою ужин,

Он расставания предлог.

Татьяна тут же положила руки Николаю на плечи и, задрав голову, прижалась к нему всем телом. Он крепко обнял её, держа обеими руками за талию. Кто-то совсем выключил свет. Когда песня дошла до припева, Татьяна стала тихонько подпевать: «Гуд бай, мой мальчик, гуд бай, мой миленький», но потом, по‑прежнему глядя Николаю в глаза, твердо произнесла:

– А вот и не гуд бай, я не согласна. Правда, Коль?

Он ничего не ответил, только усмехнулся в ответ. Её волосы щекотали ему лицо, а запах духов был так приятен, что хотелось уткнуться в эти волосы лицом и так и стоять.

– Коль, скажи, а я тебе нравлюсь? – вдруг спросила Татьяна.

Он немного растерялся, но потом, прямо посмотрев на неё, прошептал:

– Нравишься.

Она, улыбнувшись, промолчала. Песня закончилась, и снова началась быстрая музыка. Все заскакали, запрыгали, но Татьяна по-прежнему не отпускала Николая, медленно переступая ногами не в такт музыке. Они отошли в сторону, чтоб не мешать остальным, и так и стояли, пока не началась другая медленная песня.

Но Татьяну танцы уже не интересовали. Она постепенно оттеснила Николая в соседнюю комнату, и он в оранжевом отсвете уличного фонаря, еле освещавшем стены, увидел её широко открытые, какие-то шальные глаза. Серьезно посмотрев на него, Татьяна обвила руками его шею, и Николай почувствовал, как её губы коснулись его губ. И тут же он словно провалился в бездонную яму и летел, летел туда так, что закружилась голова.

Наконец-то он опять чувствовал эти губы – мягкие, сильные, смелые… Он понял, что именно этого на самом-то деле и хотел все эти две недели, этого ему и не хватало, это и не давало ему покоя. Эти губы знали, что нужно делать, и он с желанием ответил им, сильнее прижимая Татьяну к себе.

Она, не переставая целовать Николая, ногой пихнула комнатную дверь, закрыв её, и повалила его на низкую кровать, стоявшую у стены. Наконец оторвавшись от его губ, она зашептала:

– Хороший мой. Ты только мой, и ничей больше. Слышишь? Мой…

Николай тяжело дышал, слушая её слова, но внезапно, в какой-то миг сквозь хмель, сквозь это наваждение в его сознание как вспышка молнии ворвалось: «Почему я – её?! А Катька?!» И тут же со всей ясностью вдруг пришло понимание, что вот сейчас, прямо здесь может случиться нечто, после чего возврата назад уже не будет! Всё!! Не будет больше той жизни, что была до этого! И его, Николая, каким он был до этого – тоже не будет… И черта – вот она, здесь, и прямо сейчас он эту черту переходит! И это будет уже непоправимо! И как потом жить дальше? Он – не Крауз… Но что же тогда будет дальше?! И ему вдруг стало не по себе. Плотно сжав губы, он зажмурился.

– Коленька, что с тобой? – ласково спросила Татьяна.

Обвив его голову руками, она снова стала целовать его лицо, но он остановил её и, резко сев, сказал вдруг охрипшим голосом:

– Погоди…

– Ты чего? – она с силой потянула его к себе. – Иди ко мне, мой хороший.

– Постой!

Дернув плечами, Николай освободился из её объятий и встал. Его сердце бешено колотилось. «М-м-м… – он закрыл лицо руками. – Что я делаю? Что я делаю?! А как же Катька? Анютка?»

– Коль, ты чего? – повторила Татьяна, вставая с кровати и беря его за руку. – Всё же хорошо…

– Мне это… – пробормотал он, решительно освобождая руку. – Я забыл там… Мне надо в машине взять…

Николай нащупал в темноте ручку и открыл дверь.

– В какой машине? Ты куда?!

– Я сейчас, сейчас…

Не глядя ни на кого, он выскочил в коридор, сунул ноги в полусапожки и накинул куртку, благо, она висела поверх остальной одежды.

В коридор выглянули Елена и Крауз.

– Колян, ты куда? Чё случилось? – удивленно спросил Александр.

– Я это… Мне там надо… – Николай неопределенно махнул рукой, открыл дверь и выскочил в подъезд.

Выбежав на улицу, он остановился. Метель сразу ударила в лицо, колючие, мерзлые хлопья снега больно захлестали по глазам. Николай прищурился и застегнул куртку. Сунул руку в карман, куда положил вязаную шапочку, но там было пусто. «Неужели выпала? Да и черт с ней, не возвращаться же обратно…» – он втянул голову поглубже в воротник и пошел прочь. Полусапожки хлябали на ногах, он нагнулся, застегнул замки-молнии, и пошел быстрее.

«Дурак! Дурак!! – ругал он себя. – Как ты мог? Дома же Катька! Дурак! Идиот!! На сладкое потянуло? Приключений захотелось?»

Отойдя подальше, он остановился и посмотрел по сторонам: «Где я вообще? Где дом-то? – нагнувшись, он набрал в ладони снега и энергично растер им лицо, прогоняя ненужный сейчас хмель. – Мэ-эх…» Дом, в котором жила Елена, находился в районе, где Николай редко бывал раньше, и на каком транспорте отсюда добираться к себе, он не знал. Да он бы, наверное, и не смог сейчас просто стоять на остановке и ждать автобус. Ему надо было что-то делать, надо было идти… Фонарей поблизости не было, но выпавший снег высветлил всё вокруг, поэтому, повертев головой, Николай всё же сориентировался, в какую сторону надо двигаться.

До дома было довольно далеко, но сейчас это было не важно. Он широко шагал вдоль дороги, шагал, почти уже не закрываясь от снега и ветра, шагал всё быстрей и быстрей и постепенно перешел на бег. Но он не бегал с самой армии, поэтому ноги быстро устали, ветер сбивал дыхание, и Николай, тяжело дыша, снова перешел на шаг. Машин на дороге почти не было, изредка попадались встречные, он щурился от их слепящего света, в котором беспорядочным роем белых мух кружил снег. Метель не переставала, и местами уже намело настоящие сугробы.

Часа через полтора он, замерзший и мокрый от снега, добрался до дома. Кухонное окно чуть светилось желтоватым светом. Николай толкнул дверь, она была не заперта. Тяжело дыша, он вошел в дом и остановился у порога.

На кухонном столе горел ночник, у приоткрытой печки сидела Екатерина. На её лице играли слабые отблески пламени. В доме было тихо, только в топке уютно потрескивали дрова, да тикали настенные часы.

– Это я, – еле слышно сказал Николай.