Резонанс на репортаж был оглушительный. Журналистка в очередной раз сделала вывод, что серийный убийца, орудующий уже месяц в их городе, является человеком из творческой среды.

Посыпались грозные отклики в адрес всей редакции: мол, подобные статьи порочат творческую интеллигенцию, накаляют обстановку в коллективах, заставляя подозревать ни в чем не повинных людей.

Главный редактор простить ей этого не мог.

— Все, хватит, с меня достаточно! — орал он на Василису у себя в кабинете и пилил ладонью по своему горлу, демонстрируя, очевидно, степень пресыщения совместной работой. — То у тебя психиатры сумасшедшие, то, понимаешь, режиссеры на съемочных площадках снимают свои же убийства. Увлеклась, дорогуша, увлеклась! Мой тебе совет: сходи к врачу, по старой дружбе могу договориться с толковым специалистом.

Василиса Малеева, высокая шатенка двадцати шести лет, репортер газеты «Криминальные сенсации», с тоской разглядывала свои ногти: пора освежить маникюр, а ее любимый мастер, как назло, заболела. В последнее время у нее в жизни отчетливо проступила та самая черная полоса, за которой, говорят, должна последовать светлая. Но то когда еще будет, а вот черная упорно расползалась по всем направлениям. В личной жизни полный крах, в смысле — развод. На работе впала в немилость к главному — это, считай, тот же развод, только производственный. Вздохнув, она поправила очки в толстой оправе и нехотя перевела взгляд на своего шефа.

— Не понимаю, что, собственно, вас так огорчило? — спокойно спросила она, состроив гримасу удивления. — То вам «перчика» не хватает, то адреналинчика…

Главный громко засопел и стукнул кулаком по столу:

— Огорчило? Это у тебя называется «огорчение»?

Василиса невольно подпрыгнула на своем стуле.

— Но вы же сами читали материал! И все вас на тот момент устраивало, а теперь «здрасcьте»…

Цвет лица у шефа резко стал багровым.

— Здрасcьте?.. Ну уж нет, голубушка, это не здрасьте, это будет «до свидания». Понятно?!

Василиса кивнула и бесстрастно продолжила:

— В целом, конечно, понятно, Петр Петрович. Только давайте напоследок уточним некоторые детали.

Главный откинулся на спинку кресла и развел руками.

— Детали, говоришь? — Шеф покачал головой из стороны в сторону. — А ты нахалка…

— Чего уж теперь… — вздохнула Василиса и забросила ногу на ногу, немного подавшись вперед. — Так вот, по поводу того психиатра, если вы запамятовали, я оказалась совершенно права. Не вы ли поздравляли меня прилюдно в вашем кабинете на летучке?

— Всему есть мера, Малеева. — Главный встал из-за стола и начал нервно расхаживать по кабинету. — А тебя заносить стало, да так, что я твой бред расхлебывать еще черт знает сколько буду! Кому нужны твои далеко идущие выводы, скажи на милость! Ты репортер, ясно? Твое дело — излагать факты, а в остальном следаки разберутся. Не отбирай у них хлеб, сделай одолжение, — он скрестил руки на груди и отвесил поклон в сторону Василисы.

— Так, пойдем дальше, — не обращая внимания на истеричный тон главного, продолжила Василиса. — Про каких, интересно, режиссеров вы здесь толкуете? Что-то я не припоминаю, чтобы с кинематографом когда-нибудь связывалась.

— Не припоминают они, — пропищал главный и скорчил улыбку душевнобольного. — А кто это у нас звонил вчера Горчакову прямо на съемочную площадку. Пушкин? Кто говорил режиссеру, что это его имеет в виду великая бумагомарательница Василиса Малеева, когда публикует свои перлы про маньяков? — Петр Петрович перешел на бас и гневно сверкнул глазами: — Да я чуть сквозь землю от стыда не провалился, когда он мне позвонил и спросил, что за идиотка работает у меня в газете.

Услыхав подобное заявление от своего шефа, Василиса на некоторое время впала в состояние ступора. Затем, сглотнув появившийся внезапно комок в горле, она просипела:

— Горчаков? Вы хотите сказать, что вам звонил сам Горчаков?!

Петр Петрович злорадно оскалился:

— Что, Малеева, проняло?

Он подошел к своему столу и с размаху бухнулся в кресло, отчего оно стало медленно опускаться вниз. Очевидно, что-то случилось с механизмом. После нескольких безуспешных попыток приподнять сидение, шеф так и остался внизу. Учитывая, что роста он был, мягко выражаясь, небольшого, выглядело это весьма комично, и чтобы скрыть невольную улыбку, Василиса потерла переносицу.

Главный по-своему истолковал этот жест.

— Лажанулась ты, Василиса, по-крупному, — с ноткой сочувствия произнес он. — На твое счастье, вместо Горчакова трубку поднял его помощник. Естественно, он подобный бред режиссеру передавать не стал, а перезвонил сразу мне. А я, представь себе, тут ужом извивался, пытаясь хоть как-то объяснить всю твою бредятину. — Склонив голову набок, Петр Петрович презрительно добавил: — если хочешь разрулить эту ситуацию, то придумай какое-нибудь разумное объяснение своей выходке и извинись перед людьми.

— Чего-чего? — протянула Василиса.

— Оглохла что ли? Извинись, говорю, — стал повышать голос шеф. — А то, глядишь, в суд подадут, вот тогда попрыгаешь!

Терпение Василисы лопнуло.

— Все, Петр Петрович, вы меня достали! — Василиса вскочила со своего места, подбежала к столу начальника и склонилась над ним, как заглавная буква «Г» над точкой. — Я уже полчаса слушаю вашу ахинею и не могу поверить: неужели я столько времени смогла проработать в этом дурдоме? Да как вам такое в голову могло прийти, чтобы я позвонила Горчакову и предъявила подобные обвинения?! — Василиса схватилась руками за голову и закатила глаза. — Услышь я подобные слова от сплетниц с лавочек, может и поняла бы. Но от вас…

— А как же тогда…

Василиса выставила вперед ладонь, не давая договорить начальнику.

— А тогда я вам вот что скажу: если я у вас здесь, — при этом она повторила жест Петра Петровича и попилила себя по горлу, — то вы у меня вот где, — она забросила руку за голову и похлопала себя по шее.

С этими словами она резко развернулась и направилась к выходу.

— Так ты извиняться собираешься или нет? — услышала она в спину и обернулась.

— Последний раз спрашиваю, — зловеще прошипел шеф, буравя ее колючим взглядом.

— Согласитесь, довольно глупо извиняться за то, чего я не делала и даже никогда не помышляла делать, — спокойно ответила Василиса и взялась за ручку двери.

— По-твоему, я все это придумал? — взвизгнул шеф, цепляясь за последнюю соломинку.

Василиса пожала плечами:

— Откуда же мне знать, вы это придумали, кто-то другой или вы вместе с кем-то… Вы же любите, Петр Петрович, когда у вас в газете работа идет в этаком стиле «экшн». Вот теперь пожинайте плоды…

— Ну ты и стерва, Малеева. Смотри, будет тебе «экшн», еще какой…

Однако Василиса уже не слышала последних слов редактора. Громко хлопнув дверью, она быстрым шагом вышла из кабинета.

— Ну хватит уже дуться, Вася, — пожурила Аня подругу и положила ей на тарелку свежеиспеченный румяный блин. — Стоит ли так расстраиваться из-за работы?

— Тебе легко говорить, — буркнула в ответ Василиса и проглотила скатившуюся слезу, закусив ее блестящим от масла блином. — Что у меня есть кроме работы? Это у тебя муж, сын, квартира — все отлажено, все в порядке. А у меня…Да что там говорить! — Василиса махнула рукой, выражая этим жестом всю нелепость сравнения.

Аня перевернула на сковороде очередной блин и устало вздохнула:

— Ты еще забыла добавить: пустой кошелек, ворчливая свекровь, сломанная стиральная машина и стойкий запах перегара от мужа. И все это, заметь, безо всякой перспективы на перемену. — Она отвернулась к окну и замолчала.

— Эй, про сковородку забыла? — вскрикнула Василиса и подскочила к плите, на которой задымился блин, оставленный без хозяйского присмотра.

В дверном проеме показалась веснушчатая физиономия с серьгой в ухе.