Гримберт заставил «Серого Судью» замереть с торцевой стороны стола, опустившись на пару футов. Он все равно выглядел чудовищно большим и неуклюжим по сравнению с сидящими людьми, но уже словно занимал меньше объема в пространстве. Сир Томаш с удивительной сноровкой обхватил кружку и одним глотком влил в себя сразу половину мутной жижи из нее.
– Что было дальше? – жадно спросил Франц. Еда перед ним стояла нетронутой – кажется, он боялся пропустить даже слово. – Ушли в маневр?
– Какой уж маневр на такой-то дистанции… – старый раубриттер закашлялся и сплюнул под стол пивную пену. – Нет, у меня в запасе был прием получше. Стоило сиру Оттану закатить мне первую оплеуху основным калибром, как я выкинул вот что. Отключил охладительную систему и впрыснул в двигатели побольше горючки, отчего мой «Жнец» натурально перхнул черным дымом, как костер какой. И тотчас замер на месте.
Франц нахмурился, пытаясь понять, куда он ведет, а Шварцрабэ уже беззвучно хохотал:
– Хитрец! Ах, хитрец! Заставили его поверить в то, что подбиты, а?
Томаш кивнул:
– Именно так. Будь сир Оттон поосторожнее, закатал бы мне пару горячих прямых для верности, но очень уж он горяч был. Как увидел, что «Жнец» встал и коптит, что твоя свеча, выскочил из кабины и бросился ко мне. Наверно, хотел повнимательнее рассмотреть мои сигнумы, чтоб миннезингеры ничего не упустили в славной песне о его победе! Ну и растяпа!
– И вы, конечно, не упустили своего?
Томаш осклабился, демонстрируя беззубые розовые челюсти:
– Сожри меня черт, если б упустил! Подпустил его поближе и стеганул пулеметами так, что только клочья от него полетели!
– И вы считаете это славной победой? – осведомился Ягеллон. – Воспользоваться обманом, чтоб выманить противника из доспеха? Не вижу здесь никакой доблести.
– Доблести я и не искал, – Томаш рыгнул и ударил себя в грудь. – Я хотел сохранить свою шкуру. Правда, с тех пор я стараюсь не показываться в Аквитании, а то ее, чего доброго, сдерут дружки сира Оттона и приколотят к какому-нибудь столбу…
Ягеллон не стал вступать в спор. Дождавшись, когда монастырский служка поставит перед ним кружку, он отхлебнул из нее с таким достоинством, будто присутствовал на приеме у герцога, не меньше, и скривился:
– Какая кислятина… Из чего они его варят, из мух?
– Судя по всему, из прошлогодних, – вставил Шварцрабэ. – К тому же приправляют кустарным синтетическим мускаридином…
Свой щегольской черный берет он расположил на столе, немало не переживая из-за свежих пивных пятен на нем, и расшнуровал воротник гамбезона, однако выглядел так, будто был по меньшей мере маркизом, возлежащим в шелковом палантине, может, из-за своей постоянной сардонической усмешки, не покидавшей его лица, лишь иногда уходящей в тень.
– Бывало и хуже, – Томаш звучно хлебнул пенной жижи. – Как-то под Иерусалимом у нас закончилась вода, так что приходилось пить воду из систем охлаждения. Вот то была дрянь так дрянь…
– Вы участвовали в Крестовых походах? – почтительно осведомился Франц. – В скольких из них? Я видел сигнумы битв на вашем доспехе, но лишь немногие мне знакомы. Красное Ратовище, Чумной Четверг, Кельнская Мясорубка, Колесование, Триста Костей, Санктум…
– В восемнадцати. Честнее было бы сказать, в двадцати, да только два святоши поспешили вымарать из своего информатория и поскорее забыть. В первый раз все кончилось в Никее. Это христианский город на той стороне моря. Мы должны были там передохнуть после трехнедельного марша по пустыне, чтоб подготовиться к броску на Иерусалим, да только вышло все паскудно, как всегда бывает в курятнике, если туда заявилась дюжина хорьков. Сперва папский легат рассорился вдрызг с императорским коннетаблем. Говорят, что из-за тактики, но мне кажется, они просто делили епископские да графские короны еще не завоеванных земель и немного не сошлись в расчетах. Потом граф Альбона выставил претензии графу Кресси – эти двое издавна на ножах были. Барон Мантейфель заявил, что не двинет свои отряды, пока его ландскнехтам не заплатят вперед уговоренного три тысячи монет. Барон Мерси объявил его предателем и хотел вызвать на поединок, но почти тотчас сам скончался от передозировки непроверенным византийским морфием. Маркиз де Севинье предался удовлетворению своих противоестественных похотей и в скором времени до того преуспел, что в городе едва не начался бунт. Граф Сансерра покончил с собой, граф Бигорра окончательно выжил из ума и утонул прямо в доспехе посреди озера Аскания, граф де Лаваль принялся распускать несуразные слухи… Словом, не прошло и недели, как мирная Никея превратилась в полыхающий под нашими задницами костер. Кто-то споро принялся за грабежи, кто-то бежал восвояси, кто-то начал отчаянные интриги… Императорский коннетабль пытался было восстановить порядок, но куда там. Еще через неделю легкая пехота сарацин ударила по городу так, что все мы бросились врассыпную, как дикари под пулеметным огнем. Теперь понимаете, почему в честь этого славного похода не рисуют сигнумов?
Франц что-то неразборчиво пробормотал. Судя по немного осоловевшему взгляду, это была уже не первая кружка монастырского пива, опрокинутая им за этот день. Томаш же выглядел так, будто хлебал обычную воду. Ну, этого-то, пожалуй, и целая бочка наземь не свалит…
– Узнаю славные традиции франкского войска, – пробормотал Гримберт. – Даже в лучшие времена оно похоже на свору бешеных собак, которые еще не перегрызли друг другу глотки только потому, что слышат щелчки императорского кнута.
Томаш покосился на него с раздражением на изувеченном лице – видно, замечание исподволь уязвило его.
– Не вижу на вашей броне ни единого сигнума, сир Гризео. Или вы слишком скромны, чтоб наносить их на доспех?
– Это часть обета, который я добровольно возложил на себя.
– Обет… – проскрипел раубриттер, придирчиво разглядывая сырную корку. – Нынешние рыцари ни черта не смыслят в этом. Рады нацепить на себя обетов, будто это какое-нибудь украшение вроде броши… В наше время к обетам относились куда серьезнее, и все равно много глупостей от них происходило. Как в тот раз с Сигириком из Брно… Вижу, сир Шварцрабэ уже ухмыляется, видно, ему эта история знакома.
– Расскажите! – немного заплетающимся языком попросил Франц. – П-пожалуйста, сир Томаш, будьте добры…
Томаш фон Глатц что-то проворчал. Несмотря на то что держался он насупленно и недружелюбно, чувствовалось, что интерес прочих рыцарей подогревает его самолюбие. Шварцрабэ, хитрый мерзавец, был прав, лесть зачастую может вскрыть даже те доспехи, против которых бессильны подкалиберные снаряды.
– Вы знаете, что такое Путь святого Иакова?
– Паломнический маршрут в Иберии, – отозвался Ягеллон, прежде хранивший молчание, – идет через Пиренеи и…
– Говорят, тому, кто дал обет пройти Путем святого Иакова, Господь дает здоровья на двенадцать лет и удачу во всех начинаниях. – Томаш пожевал тонкими бесцветными губами. – Только не очень-то многие горели желанием.
Ягеллон хрустнул суставами тонких пальцев.
– Это отнюдь не легкая прогулка, – заметил он сухо. – Три недели, и сплошь по диким местам. Разбойники, варвары, радиационные пустоши… Тур, Бордо, Эстелла, Бургос, Виллабилла, Леон, Арзуа…
– Сир Сигирик вознамерился пройти его в одиночестве, кроме того, подобно нашему сиру Гризео, взял на себя обет не снимать доспеха, пока не закончит путь, вернувшись в Брно на то же самое место, где стоял.
– Достойный обет! – пробормотал Франц. – Это… достойный рыцаря обет!
Ягеллон покосился на юного рыцаря с неодобрением. Тот явно хлебнул лишнего, и, хоть еще сохранял надежное положение за столом, взгляд его немного расфокусировался, а язык ощутимо заплетался. Что ж, подумал Гримберт с мысленной ухмылкой, мальчишка еще поблагодарит судьбу за то, что выбрался из доспехов. Немного в мире есть менее приятных вещей, чем необходимость освободить желудок в тесной кабине…
Томаш обвел сидящих взглядом. Его неестественно бледный глаз казался затянутым слепым бельмом, однако выдерживать этот взгляд оказалось непросто, даже Шварцрабэ перестал улыбаться на несколько секунд.
