8 июля 1934 года дедушка с бабушкой Марты, Шнейдеры, праздновали пятидесятую годовщину свадьбы в Мошонмадьяроваре. Марта с сестрами и родителями тоже присутствовали на празднике.

В 1934 году Марта была в Братиславе, заканчивала двухгодовые швейные курсы. В том же 1934 году Рудольф Хёсс вступил в СС. Совсем другое карьерное продвижение.

После многих раздумий и поисков себя он пришел к выводу, что мечту о земледельческой идиллии с артаманами придется сдвинуть на второй план. Гиммлер убедил его, что его таланты лучше применить на более масштабной арене, продвигая цели национал-социализма. Рудольф принял первую позицию в концлагере Дахау, недалеко от Мюнхена. Его задачей якобы было «переобразование» тех, кто угрожал новому нацистскому режиму.

Его жена Хедвига безропотно перебралась в дом для эсэсовских семей за границей лагеря с тремя маленькими детьми – Клаусом, Гайдетраутом и Инге-Бригиттой. Несмотря на переворот, политически Хедвига оставалась преданной национал-социалистическим идеям, поэтому ничего против новой работы мужа не имела. Он ведь всего лишь работал охранником «врагов народа». Перед рождением следующего ребенка, Ханса-Юргена, Хедвига попросила сделать кесарево сечение, чтобы долгие роды не помешали ей послушать важную майскую речь Гитлера в Берлине{16}.

В 1934 году Браха Беркович была далека от политической ситуации в Берлине, даже от разговоров об этом в Братиславе. Как-то во время Рош ха-Шана она заболела. Диагноз – туберкулез. Ее перевели в новый санаторий для больных туберкулезом в Вышних Хагах, в Высоких Татрах. Она провела там два долгих года, вдали от родных. За это время она узнала много нового о мире. Она выучила чешский, привыкла есть некошерную еду, даже получила первый в жизни подарок на Рождество – чудесное новое платье. Она любовалась светящейся зеленой елкой, установленной в санатории.

Несмотря на этот новый опыт, Браха по-прежнему мало знала о мире. На чердаке санатория она нашла игрушки и одежду, оставленные прежними пациентами, и решила отправить это родственникам в Братиславу. Она взяла в охапку, что смогла, – туда попали йо-йо и плюшевый мишка с дыркой в животе – и отправилась в местное почтовое отделение, уверенная, что каким-то образом посылка прибудет в пункт назначения. Сотрудник отделения заботливо все упаковал и адресовал посылку.

Из-за проведенного в санатории времени, по возвращении в Братиславу, Браха на год отстала от Ирены и Рене. Все девочки продолжили учиться, готовясь к взрослой жизни и работе. Из-за финансовых трудностей многим детям с Еврейской улицы приходилось бросать школу в 14 лет и обучаться какому-то мастерству. Работы делились по половому признаку. Девочки, как правило, становились секретаршами или в той или иной форме работали с текстилем, зарабатывая, чтобы содержать себя до свадьбы и рождения собственных детей.

Ирена поступила в коммерческий колледж, которым управляли карпатские немцы. Рене проходила курсы стенографии и бухгалтерии. Сначала Браха пошла на секретарские курсы в Католической школе Нотр-Дам. Поскольку Браха, согласно грубым рассовым стереотипам, набирающим популярность, «выглядела как христианка» на школьном фото 1938 года, сделанном в честь выдачи дипломов, ее поместили в самый центр. Однако внешний вид никак не мог уберечь ее от распространяющихся предрассудков и приближающейся сегрегации в Европе.

Уже будучи подростками, девочки начали осознавать, какая напряженная атмосфера воцарялась дома и заграницей. Нацистская антиеврейская идеология Германии подлила масла в огонь – в Чехословакии и так нарастали антисемитские настроения. Нацисты укрепляли свою власть, новости по радио становились все мрачнее. Газета Prager Tagblatt публиковала последние международные новости. Как реагировать на эти новости – уже вопрос.

Могли ли еврейские семьи позволить себе бездействие и надеяться, что уровень жестокости по крайней мере не будет расти? Задуматься об отъезде из города и поиске убежища – это паника или разумный ход? Более того, может, стоит задуматься об отъезде из Европы, совершить алию[1] и проделать путь в Палестину?

Ирена и Браха присоединились к сионистским молодежным группам. Отчасти – ради веселья и новых знакомых; мальчики с девочками начинали дружить, дружба иногда перерастала в нечто большее. У такого общения также была высокая цель: подготовка к работе в кибуце. Браха с Иреной состояли в сообществе «Молодая гвардия». Также Ирена принадлежала к левой группе «Якорь», члены которой планировали эмигрировать в Палестину в 1938 году и работать в кибуце. Болезнь и внезапная смерть матери в том же году, вкупе с нехваткой денег на билеты, помешали исполнению ее планов.

Браха также присоединилась к группе «Мизрахи». Именно на одной из встреч мизрахим Браха завела новую дружбу. Еще одна ниточка в паутине, где вскоре сплелись бесчисленные жизни. Она подружилась с милой девушкой по имени Шошана Шторх.

Семья Шошаны приехала из Кежмарока, города на востоке Словакии. Хоть город и находился в Татрах, вдалеке от больших городов, как Братислава и Прага, в Кежмароке все же была заметна некая элегантность. Благодаря рядам липовых деревьев улочки с магазинами походили скорее на бульвары, чем на простые дороги; каменные арки отбрасывали тени на мощеные аллеи, ведущие к красивым дворикам и старым колодцам{17}.

Дом Шторхов находился у одного из колодцев. Летом можно было играть на участке перед домом. Зимой дом согревал семейный очаг – большая печь с керамической облицовкой. Рядом с домом был сарай, где часто бегали крысы, поэтому при входе надо было громко хлопать. В учебные дни все семь детей Шторхов рассаживались на лестнице, смеялись и шутили: Дора, Гуня, Тауба, Ривка, Авраам, Адольф, Нафтали и Шошана. Часто были проблемы с деньгами, но благодаря дедушкиной помощи дети никогда не оставались без обуви, а в подвале всегда были запасы на зиму, в том числе мешки угля и картофеля.

Сама Шошана бежала из Чехословакии в Палестину, пока была такая возможность, как и ее родители, и некоторые братья и сестры. Но ее старшая сестра Гермина – также известная как Гуня – не смогла выбраться из Европы; ей предстояло объединить усилия с Брахой, Иреной и Мартой.

Гуня родилась 5 октября 1908 года. В том же году родилась Хедвига Хенсель-Хёсс{18}. Шить ее научила мама, Ципора. Особенно хорошо Ципоре давалась вышивка, которую все невесты жаждали себе в приданное. Будучи замужем за мужчиной с ограниченными финансами, бабушка Гуни была вынуждена продать свое приданое, чтобы прокормить семью. Дома же Гуню научили пользоваться швейной машинкой.

Регистрационная карточка Гуни из концлагеря за 1943 год перечисляет ее приметы: рост – метр шестьдесят пять, карие глаза, каштановые волосы. Нос – прямой. Стройная, круглое лицо, средние по размеру уши. Никаких особых примет, криминальное прошлое отсутствует{19}. Конечно, такое описание ничего не говорит о ее бесспорно горячем характере. Она была волевой девушкой, наделенной щедростью и состраданием.

Такой характер не давал Гуне просто заниматься школьными делами. Она хотела стать швеей. Чтобы стать профессиональной портнихой, нужны были стойкость, страстность и годы тренировок. Занятие не для мечтательниц и дилетанток. Сначала надо было усвоить основы, а потом уже браться за развитие своего таланта. Гуня записалась в ученицы к лучшей портнихе в Кежмароке. Где же еще обучаться этому мастерству? Целый год она подбирала булавки, убиралась в мастерской, бегала по делам, параллельно тихо наблюдая и запоминая, как опытные швеи превращают ткань в одежду.