По знойной июльской улице медленно ехала легковая машина, таща за собой прицеп, набитый клетками, где сидели молодые куры. Клетки низкие, и курам приходилось лежать или стоять, наклонив головы. Пернатые часто дышали, воды в клетках не было.

– Кому курей? Покупай! – горланил водитель в мегафон. Но деревенские женщины не спешили от калиток. Почти у каждой куры вывели собственных цыплят, и в молодняке хозяйки не нуждались.

Я, недавно вернувшаяся из города на малую родину, мечтала о собственном хозяйстве. Но сарая не было. В тот день приобрести цыплёнка-подростка меня толкнула жалость – хотя бы одно из этих несчастных созданий покинет низкую клетку и вволю напьётся. Я отдала 100 рублей и наугад взяла невзрачную курочку – худую, белую, с длинной шеей.

Занесла её на веранду, дала воды и каши. И размечталась: на рынке куплю ещё несколько, резать не буду, пусть несутся. Назвала курочку Цыпулей.

Дома у меня живут несколько котов и кошек, а главное – пёс по кличке Джим, метис немецкой овчарки. К курам у Джима отношение особое. Если он видит семейство этих шумных разнопёрых птиц, которые забрели ко мне с соседней улицы, то теряет голову.

И вот в доме, почти под носом у пса, появилась курица. Джим привязан на длинном поводке в пустой комнате, где лежит его подстилка. Стоит там и ведро с водой. Я живу в другой половине дома. Дверь между комнатами отсутствует. Иногда Джима навещают коты, иногда он сам является в нашу комнату, волоча за собой поводок, и начинает всюду шарить. Украдёт мою перчатку или тапку и тихо грызёт в своей комнате. Не со зла, а от скуки.

Цыпуле я отгородила на веранде отсек, где она могла кормиться. И повела Джима во двор гулять. Проходя мимо Цыпули, Джим замер. Он поднял переднюю лапу, словно охотничий пёс, узревший добычу. А потом попытался прыгнуть к ней. Цыпуля вскрикнула, я вытащила Джима во двор, где он обычно играет с маленькой дворняжкой Ричи. Но на этот раз Джиму было не до игр, пёс царапал калитку и скулил, просясь обратно.

– Хочешь к курочке? Нельзя! – смеялась я.

Через пару часов под окно пожаловала соседская куриная стая. Рыжие квохтушки рылись под яблоней, и среди них вышагивал яркий петух. Эти гости мне не понравились: как я поведу Джима обратно мимо них? Вдруг станет рваться с поводка? Но вот чудо: когда я выпустила пса, он абсолютно не реагировал на чужих птиц. Пёс торопился на веранду, к той единственной нашей курочке. Передними лапами открыл дверь и вломился в Цыпулин уголок. Подозреваю, Джим решил, что курочка куплена для него лично!

Цыпуля полетела в кладовку и, пометавшись там, исчезла. Я втянула Джима в его комнату и привязала. Он часто дышал и вставал на дыбы. Но это была не агрессия, а любопытство. Ведь если к нему в лапы попадёт настоящая курица, уж тогда он наконец разглядит это забавное существо во всех подробностях!

Я нашла Цыпулю в кладовке и вынесла во двор погулять. Маленькая дворняжка Ричи не обратил на неё никакого внимания. Цыпуля расхаживала в траве и ловила насекомых. А потом она исчезла.

– Снова прячется, напугал её Джим, – сказала я. Подумала и спросила у дворняжки: – Ричи, где курица?

Ричи сделал вид, будто не понял. Вечерело. Курицу нельзя было оставлять во дворе на ночь. Но как её найти? Двор у меня большой, как спортплощадка, есть там и яблони, и вишнёвые заросли. Выпущу Джима, решила я, но буду держать на поводке. Джим поспешил во двор, предчувствуя приключение. Ричи бросился ему навстречу и с лаем повёл прямо в угол двора к доскам – маленький стукач немедленно сдал вожаку курочку. Я привязала Джима к дереву, занесла в дом Цыпулю и только тогда спустила пса с привязи.

Следующий день выдался особенно жарким. Я открыла дверь на веранду, и Цыпуля вошла в дом. Джим, лежавший в своей комнате, насторожился, но не тронулся с места. Он ел курочку глазами, но больше не пугал её. Было понятно: Джим ждёт, когда Цыпуля войдёт в его комнату. Там он и встретит её как радушный хозяин. Но Цыпуля косила взглядом на собаку и не приближалась.

Во дворе она теперь гуляла скрытно, в кустах, под лопухами. А ночевать уходила в кладовку. Маленькая, одинокая, постоянно ждущая нападения, как партизанка в тылу врага.

Было ясно, что создать курице нормальные условия я не смогу. Поэтому не прошло и недели, как я подарила Цыпулю старушке, живущей неподалёку. У той были белые куры и петух в уютном курятнике. Молодую несушку ждала безопасная жизнь среди пернатых соплеменников.

Но ещё долго Джим начинал улыбаться, вилять хвостом и рваться на веранду, услышав вопрос:

– А где курочка?

Котэ сидел на заснеженной ёлке, выше крыши двухэтажного коттеджа, и жалобно мяукал. Приближалась полночь, мороз крепчал, и я не знала, что делать.

Семь лет назад, отдыхая в деревне, я подобрала тайского котёнка-подростка и назвала Котэ. Он был очень хорош в своей светлой шубке. Ушки бурые, лоб полосатый, глаза ярко-голубые. Три лапки полосатые, а правая передняя – белая. Как я называла – серебряная лапка, добычливая. Когда Котэ сердился, шерсть у него на хребте поднималась полоской, словно гребень у дракончика. Кот был смелым и деятельным.

Я забрала его с собой в Подмосковье, где арендовала квартиру в коттедже. Оттуда я ездила на работу. Дачный посёлок был окружён сумрачным еловым лесом. Зимой казалось, что мы живём в Сибири. Лес изобиловал совами, издающими ужасные вопли по ночам. Там же скрывались бродячие собаки и, говорили, ютятся бомжи в палатках из целлофана. Но настороженно я относилась к обычным людям с их крупными сторожевыми псами.

По вечерам я выгуливала Котэ на улице, бдительно следуя за ним, чтобы никто не обидел. Котэ нырял в пустующие дворы, там стояли по нескольку богатых особняков, чьи хозяева редко появлялись из столицы. На обзор каждого двора у Котэ уходило около двадцати минут. Потом он появлялся из-под ворот, и мы следовали дальше. Неподалёку жила кошка и Котэ начал убегать за ней в чащу. Порой я искала его с фонарём по бурелому. Хорошо, что шерсть Котэ так отражала свет, что казалось – в темноте ныряет маленькая луна. Наконец, кот возвращался ко мне или я его ловила, и мы шли домой. Там Котэ было скучно, хотя я придумывала для него игры. Например, накатав из тетрадных страниц много бумажных шариков, бросала ему на диван. Котэ подпрыгивал и ловил. Если не промахивался, заметно радовался. Или прыгал за подвешенной на гвоздь бумажной мышкой. Или рвал зубами картонку. Он постоянно искал применения своей энергии.

Мы жили на втором этаже. Напротив лоджии стояли три высокие ёлки, их ветви касались дома. Зелёные кущи манили Котэ. Природа была так близко, когда я выпускала его подышать свежим воздухом в ожидании полноценной прогулки. Сидя на деревянном перильце лоджии, кот время от времени вставал, и глядя на ёлку, а потом на меня, вызывающе мяукал, словно предупреждал:

– Сейчас прыгну! Ей-Богу, прыгну!

– Не смей! Нельзя! – Я выскакивала в лоджию и забирала Котэ в комнату.

Но однажды зимой он прыгнул. Я увидела, как мой любимец в своей светлой шубке карабкается по еловым ветвям, вот он оступился, полетел вниз, но зацепился за ветку и снова укрепил свои позиции. Я выбежала на улицу и стала звать Котэ. Налазившись по ёлкам, он начал спускаться, но когда внизу остался только голый гладкий ствол, кот прекратил спуск. Я поняла проблему – Котэ умел спускаться вниз по деревьям с неровной корой, за которую мог цепляться когтями. Такими были яблони в деревенском саду. Но ровный ствол ёлки пугал его. Он спускал лапку, но она скользила. Котэ жалобно замяукал. Я пыталась добраться до него со скамейки, но не дотянулась. Оставалось надеяться, что кот решится слезть сам. Но Котэ устремился вверх, словно надеялся найти решение там. Я побежала обратно в квартиру и стала манить его с лоджии. Котэ начал красться ко мне по еловой ветке, но она была слишком тонкой. Хот я держала ветку за кончик, кот боялся идти дальше. От отчаяния он полез ещё выше и оказался на верхушке ёлки на высоте десять-двенадцать метров. Вечерело. Было двенадцатое января. Мороз около пятнадцати градусов.