– Ну, сам подумай, какой вред я тебе могу причинить? Мне говорили, что в лесу живут несколько людей, восстанавливаются после стрессовой ситуации. Вам, вроде бы, надо поправить здоровье и научиться снова разговаривать с людьми. Меня приняли на работу как педагога. Теперь даже не представляю, чему и как я могла бы тебя научить. Вряд ли тебе требуется обучение, скорей уж психотерапевт…

Маша перевела дыхание и продолжила делиться мыслями, теребя края мокрой ветровки.

– Я же вообще ничего о тебе не знаю. Коротков все время что-то скрывал. Но я говорю правду, он никуда не отправлял меня. Я и понятия не имела, что попаду в такую нелепую ситуацию, уж лучше бы дома сидела. Я живу здесь всего третью неделю… О Господи!

Маша вдруг представила, что ей придется остаться на год в этом ужасном месте. «Нет! Это совершенно невозможно, если предстоит общение с такими бешеными психами».

Брок с любопытством рассматривал, как меняется мимика на ее побледневшем лице. Гостья с каждой минутой привлекала его все больше. Ему вдруг остро захотелось сесть у ее ног и положить голову ей на колени, чтобы явственно чувствовать все самые тонкие запахи женского тела. Она была так близко и так беззащитна, что он легко мог получить ее.

– Ты не представляешь, что мне хочется сейчас с тобой сделать, – внезапно проговорил Брок низким рокочущим голосом, – у меня давно не было женщины, а ты хорошо пахнешь.

Волна негодования окончательно затопила остатки ее страха. Кулаки сами собой сжались, глаза засверкали праведным гневом.

– Да, пожалуй, только этой беды недоставало!

Брок с недоумением уставился на нее, явно не ожидая такой вспышки гнева от перепуганной хрупкой на вид девушки. А Маша продолжала наступать.

– Моего жениха убили, мой ребенок умер во мне, едва зародившись, у меня нет ни дома, ни денег. Я, наконец, нашла работу, казалось бы, в тихом месте, хотела делать что-то доброе, нужное людям… А теперь тот, кому я собиралась помогать, планирует изнасиловать меня в своей берлоге! За что мне эти напасти?

– Ты говоришь правду? Кто убил твоего жениха? – резко переспросил Брок, поднимаясь, словно заметил опасность.

– Он погиб на войне, – еле слышно ответила Маша, опуская взгляд.

– Когда это случилось?

Брок заметил, как тяжело давался ей разговор.

– Пару месяцев назад.

– На нашу страну напали? Мы опять отступаем?

– Не-ет… Это чужая война. Далеко от России. Но там замешаны наши интересы. Нас попросили оказать военную помощь, поставить оружие и специалистов.

– Там снова погибают русские люди… За что они сражаются теперь на чужой земле? – жадно допытывался Брок.

Ноздри его хищно раздувались, глаза нездорово блестели, но, заранее смирившись с любой печальной участью, уставшая Маша монотонно произнесла:

– Как всегда… за мир. За жизнь тех, кто сам себя не может защитить, за то, чтобы на головы детей, женщин и стариков не падали бомбы. Даже если эти люди говорят на другом языке, они попросили нашей помощи, и они ее получили. У нас отличное вооружение, хорошо обученные солдаты, мы, кажется, побеждаем. Но кто-то остается там…

Она не могла больше говорить, внутри закипали слезы, тело не слушалось, ноги совсем затекли в неудобной позе.

– Мне жаль, что погиб твой жених, – просто сказал Брок, как будто немного успокоившись.

– А ты тоже участвовал в военных действиях? – осторожно спросила Маша, полагая, что собеседник повредился в уме после тяжелой травмы в боях на Кавказе.

– Приходилось. Только очень давно и очень недолго, – сухо ответил Брок. – Сейчас я гораздо больше умею, сейчас я бы забрал с собой намного больше тварей… тех, кто сделали меня таким.

У Маши возникло сразу множество вопросов, но Брок опередил ее.

– Что случилось с твоим ребенком? Почему у тебя нет дома? Где твои родители?

Ей пришлось кратко поведать свою печальную историю. Но вопросы сыпались, как зерно из прохудившегося мешка. Брок хотел знать все подробности жизни в городе, политическую обстановку в мире, даже новости культуры и спорта.

Будто выслушивая ее сбивчивые ответы, он сопоставлял новую информацию с уже известными ему фактами. Наконец она перевела дыхание и прислонилась головой к спинке дивана.

«Полноценный рабочий день, Мария Васильевна, – с чем вас и поздравляю. Хм… кажется не к месту вернулось старое чувство юмора, надолго ли в такой обстановке?»

Прищурившись, Брок с любопытством смотрел на нее снизу вверх. Теперь он, и правда, напоминал Маше большого хищного зверя, подобравшегося перед прыжком.

– Я думал, тебя прислали не для разговоров.

– Говорят же тебе, что меня никто не присылал! – закричала Маша и тоже выпрямилась перед ним в полный рост. Надоело бояться, она не чувствовала за собой никакой вины.

«Еще немного, и я на него зарычу…»

– Ты становишься еще красивее, когда сердишься.

Ей послышалось, что в груди Брока снова зародилось знакомое мягкое ворчание. Он всерьез раздумывал о том, что мог бы сейчас лечь с ней. Интересно, стала бы она ему противиться? Если будет во всем послушной, тогда она, конечно, от Алекса и ей нельзя доверять.

А если попытается его оттолкнуть, сможет ли Брок остановится… Теперь он совершенно не хотел причинять ей боль, напротив, после разговора с ней в нем почему-то стремительно нарастала потребность защищать и оберегать.

И Маша тоже почувствовала возникшую неловкость между ними, будто угадала, что за борьба происходила сейчас в душе лесного отшельника. Ей захотелось снова отвлечь его на разговоры.

– Расскажи что-нибудь про себя. Сколько тебе лет?

Брок растерянно захлопал глазами, потом задумчиво провел рукой по лицу.

– Я не знаю.

Маша улыбнулась, небрежным жестом пригладив растрепавшиеся волосы.

– У мужчин ведь можно спрашивать возраст, обычно женщины убавляют себе пару лет, чтобы казаться моложе. Тебе ни к чему скрывать правду.

– Уж тебя-то постарше!

Это снисходительное заявление изрядно позабавило Машу. Она едва сдержала короткий смешок.

«И с чего я так испугалась вначале? Он вовсе не злой, даже наивный в чем-то. Строит из себя чудище, а сам как ребенок. Ничегошеньки он мне не сделает…»

– Ну, конечно, ты старше. Мне двадцать восемь, а тебе, наверное, лет тридцать пять, может, ближе к сорока. Ошиблась? Ну, подскажи…

Брок неожиданно широко улыбнулся ей, и впрямь, показавшись гораздо моложе, чем она брякнула наобум.

– Пожалуй, дети моих ровесников уже дряхлые старики. Хотя, ты все равно не поймешь…

– Может, у тебя в памяти провалы? Ой, извини, пожалуйста. Не хотела обидеть. Глупость сказала, прости, не злись.

Брок не помнил, чтобы кто-то раньше извинялся перед ним. Прежняя жизнь состояла из череды сменяющих друг друга мучений и постоянного унижения, а потом его и двоих подобных ему перевезли сюда. Новый персонал был подчеркнуто вежлив и обходителен, давая понять, что он, как и остальные измененные, представляет собой немалую ценность.

Он быстро осознал, что важен для новых хозяев, раз его берегут. Это удивляло и настораживало. Особенно следовало быть начеку с Алексом.

Тот уже не раз пытался применить при контакте с ним технику гипноза, но Брок грубо прекратил эти попытки. Он не желал подчиняться никому и, похоже, его услышали. Этот маленький дом в чаще леса казался отличным убежищем, где наконец-то можно расслабиться и быть собой, зализывая старые раны души и тела.

И вот его уединение нарушено. В тщательно закрытый мир изгоя как птичка впорхнула маленькая печальная женщина с длинными каштановыми волосами и мелодичным голосом, который хотелось слушать вечно. Как же Брок мог позволить ей подкрасться так близко, что такое она с ним сделала?

Впервые за много лет, он просто сидел у камина в своем доме и легко разговаривал обо всем на свете с привлекательной гостьей. В его озлобленной заледеневшей душе вдруг зародилось и все больше крепло смутное чувство, связанное с непритворно-искренней девочкой-женщиной: желание оградить ее от всего дурного, защитить, заслонить собой, если понадобиться, постоянно заботиться о ней.