— А его вы уложили на купленную ткань, да? — быстро ухватил суть лисенок, — здорово. Надо только пометить копии — с ними обращаться нужно аккуратнее, тогда дольше прослужат.

Порывшись на дальних полках, я вытащила свою старую корзину с рукоделием:

— Возьми, вышейте что-нибудь.

— Ого, это же тиамарский шелк, — пискнул лисенок, — а нам точно это можно?

— Очень точно, — фыркнула я.

И, щелкнув по появившемуся облачку, пошла вниз, к котлу. К вечеру я так устала от этой беготни, что, прежде чем начать поиск «якоря», заварила себе чашечку кавы. Имею право! Я, быть может, ослепну. Или пойму, что «якорь» сокрыт где-то под землей. Или… В общем, столько вариантов разочарования и лишь один шанс на успех.

— Кыш-кыш, — мягко произнесла я, когда лисятки заглянули на кухню, — возьмите еду и идите в сад. Мы с кавой хотим побыть одни.

Морис сосредоточенно кивнул, ухватил поднос с мелкими бутербродами, и тычком выставил брата из кухни. Лиам явно порывался что-то сказать, но хмурый близнец не дал ему такого шанса.

Глава 7

Глубоко вдохнув, я допила оставшийся глоток и поставила чашку в раковину. Старик на портрете дергался, махал свободной рукой и всячески пытался привлечь мое внимание. Но… Нет. Уже говорили, больше обсуждать нечего. То, что «поводком» управляет именно эта старая сволочь — несомненно. То, что он промолчит или соврет — так же не подлежит сомнению.

Проникнусь ли я речами о благе рода? О нет. Благо рода это совсем, совсем другое. Это давать слово и держать его — такие вещи славно сказываются на репутации. Благо рода — думать, а после делать. Благо рода — заботиться о каждом члене семьи, чтобы каждый член семьи чувствовал себя важным. И был готов помогать, защищать и так далее.

А вот то, что сделал герцог со своей дочерью… Это совсем не на благо рода. Подозреваю, те твари, что издевались надо мной — совсем непростые твари. И потому-то я и сижу здесь.

Уверена, герцог бы убил меня. Если бы не одно «но» — нельзя убивать своих детей, если не доказана их вина. Не доказана необходимость казни. Менее родовитым магам в этом плане проще — они могут резать друг дружку не оглядываясь на правила и старые клятвы.

С другой стороны, герцог бы не так и много потерял — личная сила просела бы процентов на двадцать, плюсом пошло бы проклятье на внешность.

«Или много», прикинула я.

А после решительно направилась к котлу. Пора.

Закапать зелье в глаза. На словах звучало просто, но… Каждый раз, когда капля должна была сорваться с пипетки, я зажмуривалась. Не специально!

— Ноэль Альхена Антер! Соберись!

— Помочь? — ко мне подошел Морис.

И я, попробовав еще раз, со вздохом согласилась:

— Да, буду премного благодарна.

Сев на пол, у ног лисенка, я запрокинула голову и принялась таращить глаза.

— Посмотри налево, сильно-сильно, — попросил он.

И, едва скосила взгляд, ловко оттянул нижнее веко правого глаза и капнул. И, тут же, закапал левый.

— Ого, — выразительно произнесла я. И тут же информативно добавила, — ох ты ж ёж.

Глаза щипало, но слез, как ни странно, не было.

— Ваши глаза стали полностью черными, включая то, что должно быть белым, — лисенок нахмурился, — так и задумано?

— Да что б я знала, — честно ответила я. — Пока что все такое же, как и было, только… Туман?

Между мной и окружающим миром будто прослойку из сероватого тумана поставили. Будто я смотрю сквозь равномерно-грязное стекло. Смотрю и…

Вижу!

Вперед, от моей шеи, уходила грязно-оранжевая нить.

Нить вела к подвалу.

Подвалу, в который я не хотела входить даже сейчас. Разум искал способы получить желаемое и не переступать порог ненавистной комнаты.

«Это у меня с той ночи с головой не порядок, или заклятье отвлечения внимания?», я прикусила губу и осторожно произнесла:

— Морис, ты когда-нибудь пытался войти в подвал?

— Нет, — лисенок поежился, — чтобы вы там ни хранили, а защита надежна как ничто.

— А это не я, — усмехнулась я.

И сделала первый шаг.

Я знаю, что это не мой страх. Не мое отвращение. Не мое нежелание.

Это всего лишь жалкое проклятье, стоящее между мной и свободой!

Каждый шаг давался неимоверным трудом. Каждый шаг будто ломал что-то внутри меня.

Но когда я положила ладонь на ручку подвала…

Это был чистый триумф. Я чувствовала, что защита сломана. Сломана не моей выдающейся магией, а моей ослабшей волей. За годы заключения в этом доме я перестала верить в себя. Перестала надеяться. Я доживала.

А сейчас у моих ног лежит пусть и маленькая, но все же победа!

Скрип открывающейся двери и в лицо бьет холодный, сырой подвальный воздух. Смахнув паутину, я сделала первый и самый решительный шаг!

И тут же выругалась — кто придумал ступеньки?! Хорошо удержала равновесие, а то могла и шею свернуть.

— Остановись!

Оп-па, а вот и второй портрет одного и того же старика. Ха!

— То есть, если я сейчас тебя сожгу, то лишу герцога своего вернейшего сторонника, — усмехнулась я. — Это ведь то, что держит тебя? Создание двойных портретов было запрещено — предки нашего короля страшно боялись рисованных шпионов. Ай-яй, какой нехороший герцог. Как нехорошо он поступает.

— Твой отец, глава твоего рода, нашел тебе применение, — процедил старик, — ты должна повиноваться.

— А вот про то, что первоисточник обладает магией мне не говорили, — просипела я, едва не согнувшись от ментального удара.

Но мое пламя всегда готово прийти мне на помощь!

Старик не был живым, он не должен был пострадать, но… Жирный, черный пепел опускался на каменный пол подвала. Я не хотела его освобождать. Я не хотела убивать, ведь, в целом, он в каком-то смысле все же был жив. Я не успела остановить свой огонь.

И на краткую секунду пришел страх — на месте старого шпиона могли оказаться лисята. Кнопа или Лиам, или Морис — но вряд ли, он серьезнее относится к моему личному пространству.

«Чем быстрее я доставлю вас в столицу, в посольство, тем лучше», я мысленно обратилась к лисятам и пошла по следу своего поводка.

Споткнувшись в очередной раз, я, наконец-то, сообразила вызвать пламенного вестника, что осветил все вокруг.

Осветил и сыграл со мной дурную шутку…

В ту ночь горели чадящие, дымные факелы.

В ту ночь я, ведомая чужой волей, так же стояла перед алтарем. Алтарем, который все это время находился здесь, в этом доме.

Подняв безумный взгляд, я увидела скобы для факелов.

Это произошло здесь?!

Это не было случайностью?!

Меня сломали по приказу отца?!

Я будто вновь оказалась в той ночи. Я чувствовала гадкие, скользкие прикосновения чужих рук. Чувствовала, как с меня срезают одежду. Толкают на алтарь. Как они касаются таких мест на моем теле, до которых я стеснялась дотрагиваться. Как они вырезают на мне знаки.

И говорят.

Со мной не сделали того, что могли бы сделать. Но их слова… Их слова оставили на мне раны. Они обсуждали то, что видели. Обсуждали мою кожу, мою плоть, мои волосы и губы. Они говорили, чтобы они хотели сделать. Чтобы они могли. Они говорили, как жаль, что у этой крошки другое назначение. Назначение. Я не была для них человеком, я была лишь средством. Орудием.

Поводок. Насыщенно-оранжевый, он уходил вглубь алтарного камня. Камня, что оставил на моей спине непроходящие мелкие шрамы.

— Ненавижу!

Я вложила в этот удар все свое Пламя. Все, что во мне было. Я осушила себя до дна.

И, падая на пол, гаснущим зрением, я видела — проиграла. Маленькая победа привела к большому поражению. Я выложилась до дна, но сил не хватило и поводок по-прежнему уходил в алтарный камень.

Неудачница.

Глухой стук — мой затылок встретился с каменным полом — и блаженное забытье.

Забытьё, которое быстро перестало быть блаженным. Я понимала, что все, что происходит — лишь мерзкое прошлое. Но это происходило. Вновь. И для того, чтобы разорвать пелену кошмарного сна, одного понимания было недостаточно.