Сколько не бьются доктора-психиатры над умалишёнными, а результата нет. Буйность только могут уменьшить им известными способами. И то это «бомба» – все окружающие в постоянном напряжении и ожидании психического взрыва. Короче, ненормальность в нормальность не происходит.

А вот с помощью Божьей Благодати такой случай в Санкт Петербурге в 1891 году произошёл и описан он в еженедельной газете «Церковные ведомости».

В Петербурге на Петроградской стороне жили брат и сестра – Николай и Екатерина Грачевы. Их родители скончались, когда Кате было 19, а Коле 9 лет. Николай рос болезненным ребенком, до пяти лет он не ходил, хотя умственно развивался нормально, и в те же пять лет свободно говорил по-французски и хорошо рисовал. Родные матери были уверены, что болезни Коли за то что, во время беременности она перешла из лютеранства в Православие. В 1886 г. в октябре скончался от сердечного приступа отец, а в ноябре умерла от чахотки мать. Дела отца перед смертью пришли в упадок, поэтому, похоронив родителей, Екатерина продала дом и мебель, и переехала вместе с братом в маленькую квартиру неподалеку, состоявшую лишь из перегороженной комнаты и кухни. Место их проживания на момент чуда указан на карте. В настоящее время на этом месте построена небольшая часовенка. Потеря родителей, внезапная бедность и переезд привели к тому, что у Николая начались припадки – его тело внезапно начинало ломать, руки и ноги искривлялись под, казалось бы, невозможными углами, его бросало из стороны в сторону, и все это сопровождалось истерическими рыданиями. Екатерина Грачёва озабоченная состоянием братишки, обратилась к врачам-психиатрам. Профессор И.М. Балинский, основатель кафедры психиатрии при петербургской Военно-Медицинской академии, предсказал паралич и скорую смерть.

В ноябре 1890 г. у Николая отнялись руки и ноги, припадки участились до 6-8 раз в сутки, и настоятель местной Введенской церкви стал готовить его к смерти. В ночь перед днем своего рождения 3/16 декабря 1890 года, когда его кончины ожидали со дня на день, у Коли случился сильный приступ, после которого ему явилась Пресвятая Богородица со святителем Николаем. Матерь Божия велела Коле: «Поезжай в часовню, где упали монеты, шестого числа ты исцелишься, но ранее никому не говори». Изображение этой иконы вы видите выше по тексту. А находилась икона в Скорбященской часовне на Шлиссельбургском тракте за Александро Невской лаврой недалеко Стеклянного завода, ныне район проспекта Обуховской обороны. Сама икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость» имеет сою необычную историю. 28 июля по старому стилю 1888 года в часовню попала молния во время грозы. Всё сгорело дотла. Пострадала и икона, остался целым только лик Богородицы, и к самой иконе пристало несколько медных монет, разбросанных молнией с ящика киота. Часовня после пожара была восстановлена, а икону стали считать чудотворною.

Сначала Екатерина не соглашалась и предлагала пригласить священника на дом, но потом решила исполнить его, как она думала, последнюю просьбу. По дороге у Николая опять начался припадок, потом он успокоился, но когда его внесли в часовню, припадок возобновился с новой силой. Затем он потерял сознание, и его положили на пол перед иконой. При чтении Евангелия он пришел в себя. Под пение кондака: «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Владычице», его подняли и приложили к иконе. Не зная о его состоянии, человек, который его прикладывал, поставил мальчика на ноги. Испуганная, что он упадет, Екатерина попросила положить его на скамью, но Николай ответил ей: «Нет, Катя, я могу стоять!» Он сам перекрестился и приложился к иконе еще раз. Исцеление было мгновенным.

Многим эта история показалась невероятной. Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев организовал специальное расследование этого случая, которое подтвердило факт исцеления. Архимандрит Игнатий (Малышев), настоятель Троице-Сергиевой пустыни в Стрельне, приехал к Грачевым домой и со слов Екатерины составил описание чуда. Подробный рассказ о случившемся появился в «Церковных ведомостях» от 26 января по старому стилю 1891 года, автором которого был архимандрит Игнатий.

Балинский, узнав о случившемся, только широко развел руки и ничего не сказал.

Вл.Михневича пишет: «И.М. Балинский знает душу человеческую, как свое портмоне, и может излечивать какие угодно душевный немочи и болезни, исключая неизлечимых. От глупости тоже излечивать не может, хотя и принято неизлечимых глупцов адресовать к нему. Завален практикой и имеет свою лечебницу умалишенных; впрочем, и весь земной шар рассматривает, как огромный «дом сумасшедших», чему находит неотразимое доказательство во «всеобщей истории» тысячелетних безумств человечества. Необыкновенно приятный и обходительный джентльмен, так что, при знакомстве с ним, впечатлительному человеку невольно захочется попасть к нему в пациенты». Вероятно и актриса Семёнова попала под эту магию, согласившись выступать на домашней сцене врача-психиатра.

Дмитрий Николаевич был потомственный архивариус. Его отец – Николай Николаевич – был надворным советником Московского архива Коллегии иностранных дел, а затем ставший его управляющим. Систематизируя архив, им были собраны значительные материалы по истории России. Это наследие перешло в руки сына после смерти отца. Дмитрий Николаевич, как и его отец, так же имел тягу к работе с архивами. Собранные материалы он представил в виде Словаря достопамятных людей русской земли, Истории Малой России и других исторических литературных материалов, подкреплённых архивными данными, на ознакомление читателям. Конечно цензура, лишила читателя некоторых страниц трудов Дмитрия Николаевич. И это в первую очередь письма с признанием в любви Мазепы к Мотре Кочубей, размещённые автором в приложении к «Истории Малой России». Любовь старика к своей крестнице, выросшей, зрелой, красивой молодой женщине. Но эти вырезанные страницы, не знаю, как и в каком виде, попали в руки А.С. Пушкину, которые своим содержанием легли строками в его поэме «Полтава».

А биография А.С. Пушкина, описанная Дмитрием Николаевичем в его «Словаре достопамятных людей русской земли» заставила цензора А.Крылов обратиться через Санкт Петербургский Цензурный Комитет даже к министру императорского двора Адлербергу ( он есть в моём словаре). Вопрос о соизволении в разрешении печати заключался в следующей строке: «В полночь доктор Арендт возвратился со следующею собственноручною запискою государя императора к Пушкину». Поясню. Действия происходят после дуэли Пушкина с Дантесом. Смертельного раненого поэта доставили домой. Личный врач Арендт первый осмотрел рану. После осмотра раны, и принятия неотложных мер, он, убывая домой, была уже ночь, уведомил Пушкина, что он согласно инструкции должен доложить о произошедшем Государя. Прибыв в Зимний дворец, ему сообщили, что император на выезде. Доктор поехал домой. Чуть позже фельдъегерь доставил доктору записку от Государя с просьбой (в данной ситуации надо полагать, требованием) немедленно зачитать её Пушкину и вернуть записку императору. Арендт выезжает тот час к Пушкину и зачитывает текст записки: «Если Бог не велит нам более увидеться, посылаю тебе мое прощенье, и вместе мой совет: исполнить долг христианский. О жене и детях не беспокойся, я их беру на свое попечение». Министр императорского двора дал добро, чтобы оставили как у автора. Вот были времена, не то, что нынешнее время. А может всё сложнее и завуалированней?

Морской музей в Петербурге изначально назывался Модель-камерой был организован Великим Петров и размещался на территории Адмиралтейства. В Модель-камере размещали половинчатую по размеру модель видных кораблей. Но во времена императора Николая I интерес к изготовлению копий утих. В 1867 году, после Крымской войны, началось второе рождение Морского музея. Место ему определено было тоже новое – третий этаж того же Адмиралтейства – более вместительное, чем ранее на втором этаже. Именно Н.М. Баранов в течение десяти лет управлял делами музея. Он, будучи лейтенантом морской службы, вёл работу по сбору коллекций и материалов с огромной энергией, много работал в архивах, разыскал в забытых складах многие уникальные экспонаты, убедил сотни морских офицеров и адмиралов передать в музей семейные реликвии, а также подготовил и издал первый каталог музея. Умудрился даже, изучая конструкции зарубежных винтовок, хранящихся на складах музея, изобрести винтовку. Она была принята на вооружение флота до русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Именно во время этой войны он оставляет работу в музее и получает в своё командование пароход коммерческого флота «Веста», вооружённого необходимыми средствами для ведения боевых действий, в первую очередь на морских коммуникациях противника. В историю этой войны вписан бой «Весты» с турецким броненосцем, поразивший всю Европу своим неожиданным исходом сражения. Снаряд из одиннадцати дюймового орудия, которыми были снабжены все турецкие броненосцы (надо отметить, что в акватории Чёрного моря у Российского государства вообще не было своих броненосцев в то время) мог насквозь пробить пароход «Веста». Экипаж насчитывал 150 человек. Оба судна неслись навстречу друг другу. В одну сторону летели снаряды в 128 пудов, им навстречу – 12 пудов. Англичане на турецком броненосце, осуществляли общее командование, даже не скрывая по форме одежды свою принадлежность к английскому флоту. Корабли сблизились на расстояние ружейного выстрела. Сам Баранов, находясь на командирской рубке и славившийся сам прекрасным стрелком, поднял ружьё убитого рядом матроса и стрелял в сторону турецко-английского врага. Для истины надо отметить, что «Веста» пролетела мимо броненосца и теперь была преследуема им. Снаряды противника сметают одну часть парохода за другой. Убитых командиров замещают их заместители, поверженных заместителей – обычные моряки. И вот, долгожданный выстрел, разнёсший в щепы башенную броненосца. У неприятеля началась жуткая суматоха. Выстрелов со стороны противника больше не последовало. По палубе броненосца повалил густой пар, явно русское ядро разорвалось в машинном отделении. С палубы, порубленной вражескими снарядами, загремело многократное «Ура». А в след ещё вестовские снаряды, и ещё, и ещё. Броненосец стал заметно отставать. На рейде Баранов заметил дым приближающихся кораблей. После пятичасового боя капитан принял решение возвратиться в Севастополь. Капитан-лейтенант Н.М.Баранов получил сразу три награды – военный орден Георгия 4-ой степени, назначен флигель-адъютантом и произведён в очередное воинское звание. И это вчерашний начальник Морского музея.