Тем временем слуги начали отодвигать занавес, отделяющий нашу ложу от арены, и публика воплем приветствовала Императора. Я вновь зажмурился, когда немилосердное солнце впилось мне в глаза пучками своих нестерпимо ярких лучей (по знаку Дракона слева от меня тут же встал паж с опахалом, коим и прикрыл меня от нещадного солнца), а когда открыл их, передо мной, как на ладони, встали оба поединщика.
Зед, как я и предполагал, явился на бой прямо со своей пирушки. На его одежде еще заметны были следы пролитого вина, золото парчи порядком потускнело от многочисленных вытираний об него жирных рук, и глаза принца, еще более мутные и красные, чем вчера, говорили о том, что я ночью был прав – Зед пил и буянил всю ночь, распаляя себя перед боем. Чтобы быть еще злее…
Его синий разрисованный флаг развевался над его головой, и Зед, глядя на новенькое чистое полотнище над головой Черного, усмехался.
Он торжествовал.
Тристан, юный и хрупкий, вызывал у него смех. И его чистенький, опрятный костюм, приобретенный, конечно, специально для этого случая и на последние деньги, и ясные беспокойные глаза, и его изысканная поза, и ритуальный уважительный поклон, обращенный противнику – все это веселило Зеда. Все это говорило Зеду о том, что Тристан очень серьезно отнесся к поединку. Тристан волновался; пусть он вырос – да, за ночь Зед забыл или привык к тому, что Тристан возмужал, – но он остался все тем же ничтожным мальчишкой. А ему, Зеду, волноваться было не о чем; не до конца еще отрезвев, Зед считал себя всесильным, великим и непобедимым настолько, что не счел нужным проявить уважения к противнику хотя бы ответным поклоном. Весь его вид – растрепанный и неопрятный, – говорил о том, что для него это событие неважно, и забудется уже через миг после окончания. Он словно вышел на минутку из пиршественного зала по пустяковому дельцу, словно отлучился в уборную, и на миг заскочил сюда, принять поздравления еще раз, лишний раз показать свою удаль и снова вернуться к пьянке.
Он был уверен в своей победе; за ночь перегорела его ярость, он столько раз мысленно убивал и унижал Тристана, что пресытился этим переживанием, и сейчас не желал этого так сильно. Так что воображаемая предстоящая победа была для него скорее последним штрихом.
И, разумеется, вознесясь в своих мечтах до небес, он настолько уверовал в свою непобедимость, что пришел на бой в поясе победителя, в том самом, что вчера стал его призом. И это было либо взвешенное смелое решение, либо очередное безумие – ведь если б Тристан победил, он имел бы право забрать у побежденного все, что ему вздумалось бы. И пояс тоже…
Все это вихрем промчалось в моей голове, лишь я глянул на них. Герольды со знаменами разошлись в разные стороны, все так же поднимая знамена вверх (флаг опускался только в том случае, если его владелец проигрывает), и противники остались друг напротив друга. Черный – повернувшись правым плечом к противнику, и Зед – стоя лицом к противнику, сунув руки за пояс.
– Да помогут вам ваши боги, – пробормотал Дракон, и, повинуясь его знаку, гулко прогудел гонг, оповещая о начале боя.
– Ну! – я, в едином порыве со всей ареной подскочил на ноги, когда Айяса, сверкнув на солнце, взметнулась навстречу Зеду, и тот, взревев как бык, обрушил свой огромный яркий меч на неё. Это был первый удар.
И Тристан его выдержал; он спружинил, гася силу удара, и когда ярмарочный меч замедлился, теряя свою силу, Тристан выпрямился, сам подобный пружине, и оттолкнул противника.
Арена ахнула и взорвалась аплодисментами; никто не ожидал, что Тристан сможет удержать Зеда, навалившегося всем своим весом на противника, и все – все, включая Дракона! – ожидали, что это удар будет едва ли не последним. А потому звуки последовавшей за тем атаки потонули во всеобщем гвалте, и я, переведя дух, шлепнулся на зад.
Зед, потерпевший неудачу, словно ожегшись, отпрянул. Привычно махая ярмарочным мечом, он повсюду встречал сопротивление, быстрая легкая Айяса поспевала всюду, и – более того, – Тристан наращивал темп. Мутные глаза Зеда начали светлеть; отбиваясь, он поспешно соображал, придумывал, как бы одолеть Тристана, и каждый раз, когда ему казалось, что он придумал, Тристан его опережал, и ярмарочный меч, с досадой лязгнув об Айясу, бывал откинут прочь. Попытавшись применить свой любимый, не очень честный прием – удар кулаком в лицо, – Зед попал в пустоту и едва не упал, пролетев по инерции вперед. Юный Тристан был слишком юрок и ловок, чтоб можно было его схватить и покалечить, как вчерашних противников.
– Давай, давай! – я ликовал; колотя кулаком об перильца, ограждающие ложу, я совершенно забыл о присутствии рядом со мной Дракона. Врешь, не возьмешь! Да, Зед был мощнее, его удары были страшной силы, он рубил не стесняясь, полагаясь в основном на силу, но Черный был ловчее и подвижнее, и крутился, как юла. На угрожающий рев Зеда он ответил совершенно диким кличем – как тогда, на базарном помосте, – и от этого крика публика словно с ума сошла, вторя ему. Стало жутко, словно я оказался в лесу, а неподалеку стая волков вышла на охоту. Да, бой был что надо.
Как такое могло произойти – я не понял и не разобрал, но вдруг тяжкий ярмарочный меч пролетел над плечом Черного, и один из рукавов его нового платья сполз вниз, прорезанный, и Черный, волчком откатившись от противника, быстро глянул на прореху в одежде. Зед победно ухмылялся, хотя по его вискам и струился пот – эта небольшая победа далась ему нелегко… Публика ахнула и мгновенно затихла. Стало тихо, оглушительно тихо, так тихо, что было слышно, как мухи жужжат, пролетая над головой.
– А! – заорал я, разрывая эту звенящую напряженную тишину, снова оказавшись на ногах. Кровь бросилась мне в лицо, и сердце готово было лопнуть в груди.
Он обманул меня! Он не включил пояс! Он надел его, чтобы меня успокоить, но не стал его активизировать! В благородство он играет, дурак хренов!
Дракон внимательно наблюдал за мной; мое смятение от него не укрылось – да что там, на моей физиономии было написано огромными буквами, что я не ожидал, что Зед сможет повредить Черному одежду.
– Что? Твой друг не стал применять свою – или, точнее, твою, – хитрость? – спокойно спросил он. Отпираться было бессмысленно; от отчаянья я готов был выть, и мне все равно, кому – но я хотел пожаловаться.
– Я уговаривал его надеть защиту, – в отчаянье произнес я, заламывая руки. – И он надел её! Точнее, сделал вид, что надел! Мне ночью было плохо, я так боялся за него, и он меня обманул, чтобы я успокоился…
– Твой друг благороден и смел, – заметил Дракон.
Тем временем Черный рывком сдернул рукав с плеча, чтобы все увидели – крови нет, а значит, бой должен быть продолжен.
– Лучше бы тебе признать себя побежденным, – мрачно ухмыльнулся Зед. От усталости он пошатывался, дыхание его было тяжким и хриплым, таким громким, что его, наверное, было слышно даже на самых далеких рядах. – Но ты предпочел смерть… Ты знаешь, что это значит?
Черный ухмыльнулся – и вдруг, словно поняв что-то, громко расхохотался.
– Это посвящение? – сквозь хохот сказал он. – ЭТО- ПОСВЯЩЕНИЕ?!
Зед зловеще кивнул. В его глазах зажегся уже знакомый мне маниакальный кровожадный огонь.
– Я убью тебя, – прошептал он. Черный вновь расхохотался, и я вздрогнул – он смеялся как-то странно, страшно, и этот смех был не похож на его обычный смех.
– В самом деле? – весело крикнул он. – В самом деле?!
И дальше – это понял не только я, но и все присутствующие, потому что это было понятно всем, даже сопливым карапузам, которых притащили мамаши, – Черный сделал свое посвящение.
Оно было молниеносным, но удары были четкие, я успевал фиксировать взглядом каждый из них, и публика, отмечая первые ритуальные удары, громко выкрикивала свое потрясенное «ах!».
Лицо Черного тогда стало страшным и чужим, как и его странный смех, и он, подняв Айясу, точно и четко ударил – и пропорол рукав на парчовом платье Зеда. Следующим движением он оттолкнул пытающееся остановить Айясу лезвие и его катана легко скользнула по второму рукаву, вызвав всеобщее «ах!», настолько горячее и потрясенное, что, казалось, вся арена просто остолбенела от изумления.
