— Вы свободны, мисс Харрис, — уперев локти в колени, бурчит Гудман. — Позовите, пожалуйста, вашего дядюшку.

***

Она уходит сразу, как позволяет детектив. Насколько сама помнит, девушка даже не прощается напоследок. Агата не оборачивается, но замечает, как в кабинете за её спиной чуть скрипит софа.

За дубовыми створками слышится:

— Ты куда, Сэм?

— Я… Пойду, узнаю, как обстоят дела у криминалистов, — и после этого Харрис складывает два и два.

Макото идёт за ней. Потому, что тоже все понял.

А Харрис убегает. Потому, что совсем не готова обсудить события трехгодовой давности — ведь явно не думала, что её уход тогда станет не точкой, а многоточием.

От простоты этой мысли что-то в горле щёлкает. Девушка пытается пользоваться форой в считанные секунды, отменным знанием особняка, чтобы скрыться от Сэма — хотя бы на пару часов, чтобы дать себе время собрать разнящиеся мысли воедино, а вместе с ними собрать заодно и себя.

Но, вот же ж черт, за спиной раздается:

— Мисс Харрис, подождите, — и Агата, вопреки просьбе, ускоряется. Воздух из лёгких вырывается хрипами, каблуки от резкого шага чуть не слетают с пяток, но девушка, не обращая внимания, продолжает почти бежать.

Но попытка скрыться кончается неудачей, когда на её плечо падает рука помощника детектива, разворачивающая Агату на все сто восемьдесят. Харрис снова душит всхлип, что так и норовит перерасти в длительный плач, и понимает, что попалась. Теперь окончательно.

Пару десятков минут назад, сидя в кровавой ночнушке, она старалась на него даже не смотреть. Только теперь попытки отвести взгляд попросту бесполезны. И Агата, наступая на горло почти забытым эмоциям, мыслям, решает рассмотреть лицо Сэма.

А он почти не изменился… От бывшего стритрейсера этого Макото отличают лишь деловой костюм, под рубашкой которого можно разглядеть контуры старой татуировки, и уложенные волосы. Зато глаза у Сэма всё такие же — карие и глубокие.

И губы, наверно, такие же — мягкие, но ненасытные.

Агата чувствует, что начинает гореть. От одной только мысли, черт возьми!.. И, кажется, после обучения на другом континенте в голове у юной Харрис тесно должно быть от имен всех знакомых. Но, какого-то дьявола, так хорошо спустя года вспомнился именно случайный стритрейсер, с которым она суммарно и суток не провела.

Как иронично, да, Агата?

Да, судьба та ещё ироничная сука.

Какие-то секунды полицейский молчит, тоже её, по всей видимости, рассматривает. Интересно вдруг становится, сильно ли она поменялась; наверно, если бы не имя, Макото так бы её и не узнал. Ведь Америка привила Харрис простоту, граничащую с легкомыслием, некую грубость, умение показывать зубы — в общем, всё, что тётушка долгие годы пыталась искоренить.

Потом он, всё-таки отпустив плечо девушки, осторожно спрашивает:

— Прошу прощения, а мы раньше случайно нигде не встречались?

Тогда Агата понимает, что он тоже её узнал. С сердца падает часть тяжёлого груза, но выдохнуть расслабленно так и не получается.

Потому, что перед Харрис стоит тот самый гонщик, прочитавший ей примитивное хокку про белые хризантемы…

***

Нью–Йорк, 2018

Уговорить тётушку на поступление за границей было непросто, но сданные на сплошные «отлично» экзамены, обещания звонить каждый день по видеосвязи и сохранять голову на плечах сыграли свою роль. Аннет, конечно, ещё долгие месяцы предлагала Агате перевестись в какой-то универ в Шотландии, название которого Харрис даже не удосужилась запомнить. Только ближе к первой сессии, когда женщине позвонила первокурсница Колумбийского, которая, чуть ли не рыдая от счастья, сказала, что со второго курса получит стажировку у лучшего криптолога столицы, Сильвер-Харрис сама едва не заплакала.

Но со временем запал Агаты стал затухать. Она не становилась раздолбайкой, на которых сетовала бо́льшая половина преподавателей университета, но и «золотых» сессий у Харрис уже не было. Тогда девушка списывала все на молодость, которая «бывает лишь однажды», а подобия подруг, учившиеся в разы хуже, в один голос говорили, что Агате нет смысла беспокоиться о своей успеваемости.

На третьем курсе Харрис окончательно ушла в разнос, как сказала узнавшая о ее похождениях Элиза.

На курсе у них был один парень. Имя его уже совершенно забылось, но Агата очень хорошо запомнила его растрепанные блондинистые волосы и блеск часов на запястье. Для удобства, назовём его Джеймсом. Считался он «тем самым бэд-боем и красавчиком всего потока». Харрис он какое-то время даже нравился, поэтому, получив от него приглашение на «покатушки» по ночному городу, она быстро согласилась.

Если ей не изменяла память, то встреча с Джеймсом пришлась на начало октября. Агата шла по городу — никогда не спящему, но исправно погружающемуся в дрёму в период с заката до рассвета. Волосы, собранные в тугие локоны, подскакивали от каждого шага, а звенья цепи на кожаных брюках ударялись друг о друга в такт каблукам. Свидание было назначено в районе, в котором Харрис никогда не была ранее. Джеймс сказал, что «его тачка привлечет слишком много внимания ментов, и те могут накрыть все их покатушки», поэтому попросил подойти прямо к линии старта. Девушка чуть подула губки, но согласилась. Блондинчик расплылся в улыбке и, уходя, крепко сжал бедро Агаты.

Тогда ей это, насколько помнится, очень нравилось.

Когда Харрис пробилась через ограждение и очутилась возле подержанных спорткаров, Джеймс протирал зеркала дальнего вида. Агата оглядела авто взглядом не особо разбирающегося эксперта; машина имела заниженный клиренс, крутой спойлер багажника и ярко-красный цвет корпуса, привлекший особое внимание студентки.

Она рассматривала приборную панель спорткара через стекло, когда тогдашний кавалер заметил Харрис и, заткнув тряпку за пояс джинс, потянулся к девушке за объятием:

— Де-етка! Ну, наконец-то, пришла! — он раскинул руки и, не дав Агате времени припомнить, что ей пришлось на метро тащиться, обхватил девушку под рёбрами. Крепко, чего уж там; у Харрис от такого даже дыхание спёрло.

— Привет.

Едва прохрипела и почти сразу задохнулась собственным вздохом; рука Джеймса резво скользнула вниз по её позвоночнику и дальше, по ягодицам, сжимая и гладя изгибы.

Меж ребер что-то запыхало жаром; от чуть севшего голоса парня губы растянулись в недвусмысленной улыбке:

— Как насчёт прокатиться с ветерком? — спросил Джеймс. На мгновение в голове Агаты промелькнула мысль, что она, будучи прижатой к его груди, просто не имела выбора, но студентка быстро отмела эту думу в сторону. Харрис притерлась к груди парня и промурлыкала:

— Вроде, для этого здесь и собрались.

— Тогда прошу на борт, — хохотнул Джеймс и открыл для нее дверь автомобиля, предлагая девушке место пилота. Под рёбрами стало тесно от взявшегося из ниоткуда желания рассмеяться; Агата присела в ироничном книксене и, садясь, хихикнула.

На ее бедро, чуть поторапливая, с хлопком опустилась ладонь Джеймса.

***

Ветер свистел в ушах, залетая в салон через раскрытые задние окна. Волосы Агаты спутывались; вывески переулков проскакивали перед глазами короткими яркими вспышками. Стрелка спидометра не опускалась ниже ста километров в час, и сердце, казалось, билось с аналогичным пульсом.

Рука Джеймса лежала на коленке Харрис, лишь иногда падая на рычаг смены передач. Водил он относительно уверенно, но болтающийся слева от парня ремень безопасности особого доверия не внушал.

Мимо с безумной скоростью, от которой у Агаты уши на миг заложило, пронеслась машина неоново-зеленого цвета. Прошли какие-то секунды, прежде чем Харрис осознала, что обогнали не их, а они.

— Мы, что, в пятерке?! — прокричала студентка в попытке быть громче беснующегося в кабине ветра. Джеймс расслабленно кивнул, словно не в стритрейсерской гонке участвовал, а на учёбу в университет ехал, и крепче сжал её коленную чашечку.

Она обернулась и чуть не вздрогнула, заметив в глазах парня ослепляющий азарт.