В голове барахталась каша, обрывочные образы происходящего никак не хотели соединяться в четкую, осмысленную картинку. На ум пришел случай из детства, как вместе с одноклассницами, в свои пятнадцать, они пробрались за кулисы концерта известной рок группы. Плакат с ее солистом висел над рабочим столом, наполовину прикрытый расписанием, чтобы маме не подумалось, что девушка созрела. Она прямо говорила, что это – идеал мужской красоты. Сколько влажных снов она с ним провела, едва засыпая, Кате снились его руки, вместо гитарных струн перебиравшие ее локоны. В каждом из них, певец шептал Кате слова любви, а по пробуждении ее ожидало разочарование. Это была первая детская влюбленность. Они собирались вместе с подружками и рыдали под его баллады, и каждая мечтала оказаться в его объятьях. Выскользнув с танцпола, не дождавшись финальной песни, они преодолели охранников под предлогом поиска туалетов и притаились у гримерки. Прогремели последние аккорды, Катя сжимала в руках его фото, надеясь на автограф или хотя бы на улыбку. Он же прошел мимо, вблизи это был простой, уставший и не совсем трезвый молодой паренек с тусклыми глазами. Под слоем потекшей тоналки и клочками напудренных участков проступала рыхлая желтоватая кожа усыпанная прыщиками разных калибров. Так Кате впервые разбили сердце и она разуверилась в мужской красоте. Самый-самый оказался подменой. Этот же мужчина затмевал даже те постеры и фото, и притом был реален, реален настолько, что и в самом деле мог целовать, а в его объятья можно было рухнуть, как в тех сладких юношеских мечтах.

Катя испытывала полное замешательство.

Она снова попыталась привстать, теперь получилось гораздо лучше, заканчивалось действие лекарств.

«Раз могу выстроить воспоминание, значит, снова могу думать, это уже кое-что. Что мы имеем: карамельный омут глаз, аристократический профиль, безумно нежные губы, фигуру Аполлона и голос дьявола, сводящий с ума. Надо анализировать, что он говорил. А что он говорил?», Катя силилась мысленно вернуться на пару минут назад: «Соскучился по моему взгляду? Значит, он явно знал меня до аварии. Забыл вкус моих поцелуев? А вот я бы вкус твоих не забыла ни за что…А раз забыла, я просто их не знала…или знала.. Как же я могла это..ЭТО.. ТАКОЕ… забыть.»

Снова стайка мурашек пробежала по коже лишь от одного воспоминания.

«Домой? Он сказал, что забирает меня домой. Домой к кому? Домой ко мне или домой к нему? Или…что еще более нереально, домой к нам? У меня сейчас случиться припадок…Кто-нибудь может мне здесь внятно объяснить , что.. Да все это объяснить!»

За дверью снова послышались напряженные шаги восхитительного искушения. На подходе к палате, его явно задержали. Эхом отдававшиеся из коридора недовольные обрывки фраз отвлекли Катю от ее мыслей.

– ….решение. У нас режим! – прикрикнул Михаил, после чего явно Тамара, заходясь, вторила,

– Да, это вам не дает п…. Вы в верх…жде.. ..хилы и те не надели! А санит…невдомек вам!

– Да все бахилы в этой больнице на мои…. – бархатный голос был взвинчен, но неумолимо продвигался к двери. Слова Катя все проще разбирала. Дверь приоткрылась и резко захлопнулась, снова приоткрылась и снова захлопнулась, будто кто-то дрался и пытался силой прорваться внутрь.

– Да какого вообще черта вы не сообщили, что она в сознании не первый день! Наплели про реанимационные действия, что она странно нестабильна, – он начал реветь от ярости.

– Но послушайте, момент выхода из комы – критическое состояние, мы не могли вас обнадеживать, она на волоске была, – будто извиняясь пропела Тамара.

– Верно Тамара Петровна говорит, – пытался сбить градус спора Михаил Сергеевич.

В дверь с силой что-то ударилось, посыпалась штукатурка с косяка, но дверь не открылась.

– А если бы она в итоге не выбралась, вам бы проще было мне сказать, что пока она последние свои минуты была в сознании, вы врали? – теперь он орал уже не прикрыто, – Я, мать вашу, отстроил половину вашей богадельни, чтобы вы вытащили ее, а не скрывали от меня ее состояние.

– Ну не заводитесь, тише, спокойнее, – мягко пропел Михаил, – сейчас она стабильна, может двигаться, мыслит четко, вернулась речь, еще месяцок и выпорхнет от нас лучше чем..

– Лучше чем что? Какой еще месяцок, – он резко прервал негодование, – стоп, она говорит? А голова? Как ее голова? Повреждения функций мозга?

– Нет-нет, мыслит логично, простые фразы строит без проблем, – тараторила Тамара, – вы знаете, мы и сами удивлены такому результату..

Она не договорила, вся троица ввалилась в палату. Михаил коршуном подлетел к Кате:

– Катерина, ну что же вы ни слова мужу не сказали, он нас чуть не убил в коридоре. Как рыцарь к вам пробивается, а вы молчите, – расплылся в приторной заискивающей улыбке врач, хотя вид у него был как у нахохленного воробья. Тамара деловито, поправив на переносице квадратные очки, которые Катя видела на ней впервые, продолжила, обратившись к тяжело сглатывавшему мужчине:

– Вы присаживайтесь, бога ради! Ну что вы все коршуном кружите. -мужчина-наваждение свалился в кресло, пододвинулся на его край, оперевшись локтями на колени. Напряженная поза подсказывала, что мужчина был готов к прыжку, как пружина в затворе перед выстрелом. Лишь бы кто не спустил курок. Теперь его взгляд не казался нежной медовой патокой, а скорее походил на рыжий раскаленный метал, закипавший в зрачках как в котле. От взгляда хотелось поежиться, при всей своей опасности, он обдавал ледяной острой злобой. И вот уже второй раз, Катя поймала себя на мысли, что замирая, он походит на гранитное изваяние.

В палату залетела Люба и сразу скрылась, обнаружив там аншлаг.

– Любаша, принеси ка гостю нашему чайку зеленого с мятой, ему успокоиться бы надо немного – крикнул ей вдогонку Михаил, после чего снова обратился к Кате, – Екатерин, ну что же вы молчите? Опять дар речи потеряли?

Он постарался выдавить из себя правдоподобный смех, но голос явно его подводил. Может врач он и был хороший, но скрывать чувства натаскан явно не был. Катя утонула во взгляде сверлящих холодом глаз напротив и совсем отвлеклась от врача, совершенно не соображая, а что же Михаил вообще ее спросил.

– Катя, Катя, вы с нами? – Михаил несколько раз прищелкнул пальцами у Катиного уха, – Тамара Петровна, проверьте ка в сознании ли она, она и не моргает уже секунд 50, я начинаю беспокоиться. Видите, рано вам встречаться было, кома вам не игра, еще вопрос большой, что в этот период восстановительный проявиться может из повреждений мозга на фоне стресса.

Люба вернулась, семеня по плиткам. Ее руки дрожали так, что она чуть не опрокинула чашку, ставя перед парнем на столик.

– Исф…ф..ините, – прочти неразборчивым, трепетным писком мазнуло в воздухе. Лицо Любы вспыхнуло пунцовым, от чего Катя снова вздрогнула, поборов очередной эпизод наваждения.

«Если я так каждый раз под его взглядом застывать буду, как олень на дороге в свете фар, меня эти доктора тут до пенсии провосстанавливают», метнулась в голове девушки мысль.

– Любовь, вызовите Семена Федоровича, – прогоняя Любу, скомандовал Михаил и та поспешно ретировалась.

Катя сглотнула, смочив нежданно пересохшее горло.

– Я с вами. – выдавила она из себя, щурясь от фонарика, которым Тамара уже показательно светила ей в глаз.

Глаза – льдинки напротив потеплели. Он продолжал молчать.

– Ох, ну и прекрасно! – запела Тамара, – Простите за предложение, если оно поспешно, Михаил Сергеевич, я предлагаю провести осмотр при родственнике.

– Отличная идея, Тамара Петровна, дождемся только Семена Федоровича, так и гостю нашему будет все понятно и намного спокойнее.

Врачи обступили кровать и Михаил продолжил:

– Как я уже говорил, Катерина восстановила частично речь, а так же передвигается с опорой, но я думаю, о самостоятельном передвижении пока говорить рано, двигательные функции надо восстанавливать. Курс физиотерапии как минимум, вас еще ждет.

Парень в кресле ожил, встрепенулся, взгляд остыл: