До дороги мы дошли всего за час, хотя надо было пробираться через лес, переходить реку по камням и лезть на поросший деревьями склон. Мы старались идти по оленьим тропам, и Ингрид хорошо знала дорогу.

Мы вышли к трассе поблизости от остановки и «Литл шефа». Убедившись, что на дороге никого нет, покинули лес. Пеппа с Ингрид встали с одной стороны остановки, я — с другой. В автобус мы тоже сели по отдельности, чтобы все думали, что Пеппа мальчик с психованной бабушкой, а я просто парень, который сам по себе едет в город. Хотя в автобусе все равно никого, кроме нас, не было.

Мы вылезли за одну остановку до центра. Я осталась стоять, а Пеппа с Ингрид двинулись вдоль реки к мосту и главной улице. Мы договорились встретиться на мосту через два часа. Я немного подождала и пошла дальше, смотря, нет ли на фонарях камер. Ни одной не увидела. Я направилась прямиком в библиотеку. Старика, который говорил со мной в прошлый раз, не было, так что никто не обратил на меня внимания. Я заплатила за час Интернета.

Статей и новостей про нас стало намного меньше. Пару дней назад опубликовали текст: «Найденное в озере тело не имеет отношения к пропавшим девочкам», про женщину, которая утопилась в озере в Ланкашире, но не была ни мной, ни Пеппой. Кто-то писал, что нас видел. Один раз нас заметили в Лондоне и еще один раз — на мутном снимке где-то в Манчестере. Газеты писали, что это хорошо. Я запустила поиск по другим именам, включая Роберта, и узнала, что его судили за сексуальные преступления против детей, когда ему было двадцать три, и что его занесли в реестр сексуальных насильников. Еще я почитала про социальные службы. Люди возмущались, почему они о нас ничего не знали и никогда у нас не бывали. Я знала почему. Мы никому ничего не говорили, и, к счастью, никто ни разу не застукал Мо пьяной и не обвинил в том, что она за нами не следит. Я сама присматривала за ней и Пеппой.

На сайте полиции Шотландии нашелся полный отчет о нашем деле, новые фотографии с описаниями и кадры с камер наблюдения в Глазго.

В твиттере до сих пор очень много писали, но одни и те же люди, в основном Иэн Леки и Мхари, а чуть позже я нашла аккаунт @AlisonatTheClub и прочитала: «Говорила с Клэр, ей хорошо в приюте».

А потом я нашла твиты Мо за последние десять дней. Сердце у меня громко застучало. Я даже не знала, что у Мо есть твиттер. Она писала: «Молюсь за своих девочек. Сол и Пеппа, свяжитесь со мной. Люблю вас». И еще: «Не пью три недели. Поверить не могу. Даже без обезболивающих». И куча поздравлений под этим, одно от Иэна Леки: «Если все делать правильно, все и будет правильно, Клэр. Придерживайся программы».

Вчера она написала: «Я нарушаю все местные правила, но я должна сказать им, что я тут и я их люблю. Не пью 24 дня. Да хранит Бог моих девочек». Пока я это читала, появился еще один твит. «Почти четыре недели не пью. Это чудо. Теперь мне нужно еще одно. Пусть девочки вернутся».

Я ушла из библиотеки, купила себе булочку и банку колы и села на скамейку у реки. Скоро рядом со мной плюхнулась Пеппа.

— Дай денег. Хочу купить Ингрид подарок.

— Пеппа, нас не должны видеть рядом. Что, если тут камера?

— Тогда дай денег.

— Только не стырь ничего, а то тебя поймают и опознают. Вали.

Я дала ей двадцатку, и она убежала в город. Ни одной камеры наблюдения на главной улице я не заметила, но они могли быть в магазинах. Людей на улицах было мало, а вот машин и автобусов много. Сильно похолодало, на тротуарах лежал мерзкий мокрый снег.

В принципе, все было нормально, только я немного боялась, что нас с Пеппой увидели вместе. Мо больше не бухала, за ней присматривали в приюте, а копы понятия не имели, где мы.

Рядом с главной улицей был «Теско» и большая парковка, так что я пошла туда и набила полный рюкзак еды. Я взяла муку, рис, пасту, соль, большую банку сухого молока, овсянку, масло. Ингрид сказала, что нам нужны мыло и шампунь, так что их я тоже купила, и еще мочалку. Кроме того я взяла стейков на вечер, яблок и картошки, чтобы запекать ее на костре. И кучу сыра и фасоли в банках. Ингрид собиралась купить сахар и кекс, а чая еще оставалось полно.

Сунув все это в рюкзак, я вернулась к мосту и увидела Ингрид, которая как раз выходила с почты, а вот Пеппы нигде не было. Ингрид зашла в один магазин, потом в другой.

Встретились мы чуть позже. Я стояла на мосту и издалека увидела, как ко мне подходят Ингрид и Пеппа. Какой-то старик с мелкой псиной на поводке заговорил с Ингрид. Она улыбалась ему и вообще вела себя как нормальная. Пеппа прошла мимо, не обращая на них внимания, и подошла ко мне. Она несла два пластиковых пакета и открытую банку «Айрн-брю».

Я двинулась к автобусной остановке, оглядываясь назад. Чуть позже с другой стороны подошла Ингрид. Я подумала, что все нормально, и не похоже, будто мы вместе, но мало ли что люди могут заметить и рассказать.

На остановке мы не обращали друг на друга внимания. Там еще сидел какой-то старикан со своей женой. Пеппа все время поглядывала на меня и лыбилась. Я мрачно посмотрела на нее и оглянулась на старикана — видел ли он? Вроде бы нет. Ингрид стояла на другом конце остановки и смотрела на дорогу. На плече у нее висел набитый Пеппин рюкзак.

Когда мы втроем двинулись по тропе в лес, сильно похолодало и начинало темнеть.

— Я встретила одного из своих старых пациентов, — сказала Ингрид. — Он спросил, где я теперь живу. Я ответила, что в Лондоне, а сюда приехала на выходные. О нас я ничего не рассказала. Странно, что он еще жив, у него диабет. — Она улыбнулась нам и выглядела довольной.

— Я нашла в Интернете про Мо, — проговорила я. — Она бросила пить в приюте. Она все еще там и просит Бога поберечь нас.

— Если ей лучше, можно было бы ее забрать, — отозвалась Пеппа.

Мы как раз лезли вверх по довольно крутому склону. Под ногами хрустел чистый белый снег — ни единого следа, даже звериного. Кое-где деревья росли чуть ли не вплотную друг к другу, но Ингрид знала проходы между ними. Скоро мы поднялись наверх и стали спускаться в долину. Тут деревьев оказалось меньше, зато они были выше. Долина плавно спускалась к реке, кое-где на склоне зеленели елки, и рядом с одной из них я увидела горку свежей земли и старую сухую траву.

— Смотрите, тут живет барсук, — сказала я.

Ингрид решила, что как-нибудь мы придем посмотреть на барсучье семейство, сядем с подветренной стороны и увидим, как они едят и играют.

— Они очень забавно играют. И протаптывают настоящие тропы.

Я тоже подумала, что стоит на них посмотреть. Барсуки не впадают в спячку, как ежи. Они вылезают из норы, ищут еду и копают червяков, пока земля совсем не замерзнет.

Лезть наверх было сложно. Мы с Ингрид тащили тяжелые рюкзаки, так что все время останавливались отдышаться, но вот Пеппа бегом бежала всю дорогу.

В конце концов мы добрались до лагеря, развели костер, Ингрид зажгла свечи, я приготовила стейки на решетке, и мы съели их с фасолью, а потом выпили чаю с кексом.

— Ингрид, я тебе подарок купила, — заявила потом Пеппа и вынула из своего пакета три шелковых шарфа. Ингрид сначала молчала, а потом крепко обняла Пеппу и намотала на себя все три.

— В благотворительном магазине, — объяснила Пеппа и отдала мне сдачу с двадцатки. И продемонстрировала нам книгу. — Я еще книгу купила и маленький фонарик, чтобы читать в кровати. Он к обложке как бы крепится.

— У меня тоже есть для вас подарки, девочки, — сказала Ингрид.

Она купила мне подзорную трубу, похожую на маленький телескоп, чтобы высматривать животных издали. Штука была очень крутая, с увеличением 10x40, и к ней прилагался мешочек с ремешком, чтобы носить на руке.

— Она удобнее, чем бинокль, — сказала Ингрид, — и вообще, я не знаю, хорошее ли у тебя зрение, так что купила трубу. Немецкая. Там делают лучшие оптические приборы. Отличная штука для охоты и наблюдения за птицами.

Не знаю почему, но я заплакала. Просто слезы вдруг сами полились. Я не плакала лет с восьми.