Пеппа сбежала вниз к озеру сквозь папоротники, мимо норы, где мы поймали первого кролика. При ярком свете ловить щук не очень хорошо — они держатся в тени. Мы прошли вдоль пляжа и залезли туда, где свисающие ветки деревьев отбрасывали на воду тень. Одно огромное дерево рухнуло и наполовину ушло в воду. Тут мы и решили остаться, потому что щуки — хищники-засадчики, которые прячутся в водорослях и затонувших деревьях, чтобы наброситься на проплывающую мимо мелкую рыбу.

Я приготовила удочку, поводок и воблер — белый, с красной головкой и шариками внутри. Шарики издают звуки, которые привлекают щук. Научила Пеппу снимать дужку лескодержателя и придерживать леску одним пальцем, а потом взмахивать удочкой, целясь в небо, чтобы воблер улетел подальше, и направлять удочку после того, как он ушел в воду. Она попробовала пару раз, и у нее все получилось. Она начала играть воблером и водить им вдоль дерева. Я сидела, смотрела и думала, как приготовить щуку, если мы ее поймаем. Они костлявые, и вынуть из них кости не так-то легко, но я, наверное, возьму нож Беара Гриллса.

— Вроде клюнуло, Сол, — сказала Пеппа. Она попыталась смотать леску, но катушка не шевелилась, а натянутая леска уходила под дерево. Потом послышался плеск, вода заволновалась, и Пеппа упала на задницу, не отпуская удочки и крича:

— Поймала, поймала!

Удочка гнулась, леска натягивалась и дергалась.

— Сматывай, Пеппа! — крикнула я. Она попыталась смотать леску, но рыба тянула слишком сильно, и удочка гнулась сильнее и дрожала. Рыба была большая.

— Сол, давай ты, — сказала Пеппа, и я взяла у нее удочку и почувствовала, что она тяжелая и сильная.

Леска все разматывалась и разматывалась, и щука уплывала от нас. Леска была рассчитана всего на десять фунтов, то есть четыре с половиной килограмма, и я боялась, что щука может оказаться тяжелее и порвет леску, но я все равно держала. Я подняла удочку, чтобы она гасила рывки щуки, и стала сматывать леску изо всех сил. Щука выпрыгнула из воды, мы увидели, как сверкает желтый бок на солнце.

— Монстр гребаный! — крикнула Пеппа, и это правда был монстр.

Она плюхнулась обратно в воду, а я тянула и тянула.

— Мы ее поймаем. — Я смотала еще немного лески.

Щука уже была близко, и мы видели, как она ходит под водой с воблером во рту, как леска разрезает воду. Я сматывала леску дальше, и, приближаясь к берегу, щука переставала дергаться и рваться. Я крикнула Пеппе найти палку, и она побежала в лес и затрещала, ломая дерево. Я отошла к пляжу и начала вытаскивать щуку из воды. Леска так натянулась, что звенела. Я тянула, пока в воде не остался только хвост. Она оказалась реально большая. Голова у нее была размером с мою, а пасть такая, что я бы в нее, наверное, целиком поместилась. Казалось, она нам улыбается. Пеппа прибежала с веткой фута в два длиной, я положила удочку, размахнулась как можно сильнее и ударила щуку по голове.

От удара она вся напряглась, задрожала и забила хвостом туда-сюда. Оба крючка воблера цеплялись за ее губы. Потом она задрожала еще раз и затихла, но глаза остались открытыми, и она все еще улыбалась.

— Твою мать, Сол, — прошептала Пеппа.

Она опустилась на колени и протянула руку. Я хотела сказать, что не надо, когда щука вдруг повернула голову, открыла пасть и щелкнула зубами. Пеппа дернулась и завопила, сжимая руку, и я увидела кровь, и она закричала снова, и я опять ударила щуку.

Пеппа скакала по пляжу, держа одну руку другой и причитая:

— Она меня укусила, сука такая! Укусила!

Я подбежала к ней и увидела три длинные царапины, из которых текла кровь. Я пыталась глубоко дышать и уговаривала себя не паниковать, но у меня стучало сердце, а от вида крови закружилась голова. Кровь капала на камни. Пеппа сжимала ладонь и кричала, а кровь все текла и текла и пачкала ее футболку.

Я сказала:

— Подними руку и зажми другой рукой выше запястья.

Сняла флиску и футболку, разорвала футболку на части.

— Сука, дерьмо! — орала Пеппа.

Я стянула рану обрывками футболки как можно туже, замотала в несколько слоев, а Пеппа все кричала, что ей больно. Немного крови капало из-под ткани, и в середине повязки уже краснело пятно.

— Подними руку, — велела я, и она подняла руку над головой, и кровь стекала вниз. Я заставила ее сесть и держала ее руку задранной, а сама глубоко дышала. Кровь вроде бы остановилась, осталось только пятно размером с пятидесятипенсовик. Я вынула шнурок из одной кроссовки, надела флиску обратно и затянула шнурок вокруг руки как жгут, чтобы остановить кровь.

— Все хорошо, Пеппа, успокойся.

— Я умру от потери крови? — спросила она, и я ответила, что она дура.

— Я думала, она умерла.

— И я. А теперь она вправду умерла. — Мы посмотрели на щуку, которая лежала на боку, серебристым брюхом к нам.

— Большая какая, сволочь, — сказала Пеппа.

— Надо было взять с собой аптечку. В следующий раз возьму.

Я велела ей сидеть на месте, держа руку над головой, а сама пошла и пнула щуку. Хотела убедиться, что она сдохла. Она не шевелилась. Я вынула крючки и привязала воблер к удочке. Потом достала нож и отрезала щуке голову. Голова была большая и тяжелая, и мне пришлось налегать на нож всем весом, чтобы перерезать позвоночник. Потом я ее выпотрошила, и в ней оказалась целая куча икры, большими кусками, похожими на обрывки апельсиновой кожуры.

Я выкинула голову и потроха в озеро и закинула щуку на плечо. Даже без головы она свисала мне почти до колен.

У щук очень острые зубы, которые растут в несколько рядов и могут перерезать даже толстую леску. Зубы покрыты антикоагулянтом, из-за которого раны долго не заживают, а кровь в них не сворачивается. Это помогает щукам охотиться, потому что они могут укусить рыбу, подождать, пока та умрет от потери крови, а потом съесть. Пеппа права. Суки еще те.

Я несла щуку и удочку, а Пеппа просто медленно шла, подняв руку. Она все время останавливалась и говорила, что руку дергает, и я шла рядом с ней. Солнце спряталось, начался мелкий дождик, ветер все еще дул с запада, и небо затянуло тучами. На дорогу обратно ушло очень много времени. Когда мы наконец добрались до шалаша, дождь полил уже всерьез, мы обе промокли, а костер погас.

Я кинула щуку на землю, загнала Пеппу в шалаш, накрыла ее непромокаемой курткой и оставила лежать.

Дрова тоже промокли, и я злилась на себя, потому что не убрала хотя бы немного дров в шалаш на всякий случай. Выживание во многом состоит из планирования и раздумий о том, что может пойти не так и что случится, если обстоятельства изменятся. Я не сделала этого утром, потому что светило солнце, Пеппа очень хотела ловить рыбу, а я радовалась, потому что нормально вернулась из города, и мы снова были вместе, и никто нас не нашел. Так что я не стала задерживаться и думать. Вот и получила урок — мы замерзли и промокли, и огня у нас не было.

Я не смогла развести костер на прежнем месте, и мне пришлось разжечь маленький огонек у входа в шалаш, где было сухо. Я нашла несколько веточек посуше внизу поленницы и перетащила остальные дрова в шалаш, чтобы они сохли. В шалаше я обнаружила немного листьев и сухой травы и сделала из них трут. Нужно высечь искру, ударив сталью о кремень, и проследить, чтобы она попала на трут, дать ей немного подымить, а потом медленно и ровно раздувать. Если делать это достаточно долго, искра разгорится, и тогда можно будет подложить в огонек сухих веточек и травы. Я сто раз видела это на «Ютубе», и до сих пор у меня все получалось.

Но трут был немножко влажный и никак не загорался от искры. Я колотила и колотила кремнем, и большие искры падали на трут, но дальше ничего не происходило. Пеппа лежала и смотрела на меня, а потом сказала:

— Сол, я есть хочу.

Я бросила костер и дала ей кекса, хлеба, орехов и кураги из рюкзака. В чайнике оставалось немного кипяченой воды, и я заставила ее попить. Поев, она сказала, что замерзла, залезла в спальник и накрылась сверху одеялом.