- Ешь, милая, ешь! Это я люблю, когда хорошо снедают!
Наконец обед кончен.
- Перекур! -объявляет бригадир, начальственно и строго озирая рыбаков. - Разрешается отдохнуть!.. Может, у кого есть вопросы? - после небольшой паузы тоном заботливого руководителя спрашивает он.
Вопросов, видимо, нет, - дядя Истигней уже закрыл глаза, Семен, пожалуй, спит. Степка прячется за Ульяна, а сам Ульян позевывает. Виталий, конечно, лежит рядом со стариком. Очевидно, у них вопросов к бригадиру пока нет. А как обстоят дела у приемщицы рыбы Перелыгиной, которая чаще других ставит вопросы? Нет ли вопросов у товарища Перелыгиной?
Плотно наевшийся Стрельников тяжеловато поворачивается к Виктории, и его круглое бровастое лицо освещается надеждой. У товарища Перелыгиной, кажется, есть вопрос: она беспокойно ворочается, закусывает нижнюю губу, нежные ноздри тоненького носа вздрагивают. Определенно хочет поставить вопрос! Стрельникова ,не обманешь: посади в зал хоть тысячу людей, он взглянет и сразу скажет, кто желает иметь слово. Такого человека сразу видно-он, если не мнет в руках бумагу, то возится, нервничает, отделяется от соседей этакой отрешенностью в зале, словно уже стоит на открытой взорам трибуне. Только большие начальники умеют не показывать виду, что собираются выступать, - дело привычное, чего волноваться! А товарищу Перелыгиной не обмануть Стрельникова, он ее видит насквозь.
Николай Михайлович согнутыми пальцами стучит по столу.
- Вий-мание, товарищи! Прошу дать тишину! Товарищ Перелыгина, у вас вопрос?
Дядя Истигней открывает глаза; Семен, чуть повернув голову, открывает только один глаз; Ульян чуток отодвигается от Виктории; любопытная Анисья, наоборот, придвигается; Наталья насмешливо кривит губы, а Григорий Пцхлава шумно выдыхает воздух: он чинит вторую рукавицу и опять не может попасть ниткой в иголку.
- Прошу, товарищ Перелыгина! - Стрельников приосанивается, нагоняет на себя суровость, но никак не может унять довольную улыбку, появившуюся на его лице оттого, что Виктория все-таки собирается выступать с вопросом.
На этот раз Виктория не поднимается, не вытягивает руку, как это она делала первый раз, выступая перед рыбаками, а начинает говорить с места:
- Никакого вопроса я ставить не хочу! - Она улыбается бригадиру. - Мне кажется, что случилось недоразумение. Я не принимала участия в установке редуктора, а меня почему-то упомянули в газете. Думаю, что это недоразумение, - повторяет Виктория, стараясь говорить спокойно, хотя внутри у нее все дрожит от негодования, так как дядя Истигней как-то странно, невидяще рассматривает ее. "Это он назвал мою фамилию, - думает Виктория. Проявил великодушие! Подачку сунул". Рыбаки молчат.
- Давайте к порядку ведения! - радуется Стрельников. - Прошу разъяснить, товарищ Перелыгина, о какой газете вы докладаете народу? Есть газеты разные... Какую поименуете?
- О нас есть корреспонденция в областной газете! - отвечает Виктория, которой приходит в голову, что рыбаки могли и не читать газету. - Разве вы не знаете?
- Нет, почему же, знаем! - весело отвечает дядя Истигней, вынимая из кармана газету и развертывая. - Не все, наверное, только читали. Прочти-ка вслух, Николай!
Стрельников принимает газету величественным жестом; далеко отнеся от глаз, важно щурится. Ему, по-видимому, не очень интересно то, что написано в газете, - важен самый факт того, что в бригаде читается периодическая печать. При следующем отчете начальству он обязательно упомянет, что на песке проводятся громкие читки газет.
- Начинаю читать! - объявляет Стрельников. - Прошу соблюдать тишину!
Рыбаки слушают внимательно. Когда бригадир доходит до слов "активное участие принимали..." и перечисляет фамилии, Виктория напряженно следит за людьми. Какова будет реакция? А никакой реакции нет! Больше того, Семен снова закрывает глаз, Григорий Пцхлава удачно попадает ниткой в иголку, а Наталья Колотовкина скучно зевает. Виктория смотрит на них, поражается, недовольно вздернув губу, думает: "Точно не о них написано! Никому дела нет!"
Закончив чтение, бригадир торжественно объявляет:
- Написано двадцать седьмого августа тысяча девятьсот шестидесятого года, газета "Пролетарское знамя", страница третья... Товарищ Перелыгина, продолжайте вопрос!
- Почему названа моя фамилия? Я не принимала участия в установке редуктора, - поднимаясь, спрашивает Виктория. - Мне не нужны подачки! резко говорит она. - Я хочу знать, кто дал мою фамилию корреспонденту! Это безобразие! Прошу вас, товарищ Стрельников, ответить на этот вопрос. Бригадир не может ответить.
- Гм! Н-да! - Он кашляет. - Дядя Истигней то есть товарищ Мурзин, кто давал корреспонденту фамилии?
- Да никто не давал, - отмахивается старик. - Слушайте, отдыхать мы сегодня будем или нет? - Ок старательно укладывает телогрейку, выравнивает рукав к рукаву, воротник заталкивает вниз, ворчит: - Холера! Поистрепалась страсть как! - Потом кличет: - Степан! Иди приляг! Намерзся, парниша! Иди, иди! - Он оставляет Степану местечко рядом с собой на телогрейке.
Степка боком, робко пробирается к дяде Истигнею. Глаза у Степки тоскующие, плечи опали, руки висят - он мучится, переживает за Викторию; ему муторно, нехорошо, словно он сам сделал непоправимую, жестокую ошибку. Ну зачем она это делает, зачем? Неужели на видит, что рыбаки переживают за нее, прячут взгляды, пытаются показать, что не видят ее гордо вздернутой головы? Стыд за нее мучит Степку. Это - резкое, обжигающее чувство. Ему кажется, что собственный стыд, стыд за себя, бывает более легким. А сейчас он не может поднять головы, ему до боли жалко Викторию.
- Я жду ответа! - звенит голос девушки. И Степка не выдерживает. Прижав руки к груди, умоляюще просит ее:
- Не надо! Не надо, Виктория, это пустяки... Брось!
- Это ложь! - вскрикивает она.
- Виктория! - Степка бросается к ней, готовый схватить, увести от рыбаков, от стыда, но она отшатывается, отмахивается.
- Я хочу знать!
- Степан, ложись! - прикрикивает на парня дядя Истигней.
Старик делает еще одну попытку замять разговор. Он боится, что Виктория наговорит Степке бог знает что.
