— И это будет ошибкой.
— Разумеется. — Но она не отодвинулась. Ее нижняя губа подрагивала, и вдруг ему захотелось ее поцеловать. Крепко. Чтобы отвлечь от боли этой ночи.
Зачем? Не надо, Рид, не открывай дверь, которую потом не сможешь закрыть…
— Давай просто…
— Да, давай…
— Оставим все как есть, — закончил он, хотя от ее близости кровь быстрее бежала в жилах, участился пульс; он страстно желал целовать ее, гладить, сжимать в объятиях.
— И сосредоточимся на том, что нам нужно делать, — добавила она, хотя ему показалось, что он услышал в ее голосе нотку разочарования.
— Да, сосредоточиться. — Он посмотрел ей в глаза и уловил в них намек на желание. Или отчаяние. Сейчас нетрудно было бы заняться с ней любовью, совсем нетрудно. И он знал, что после всех тревог, чтобы почувствовать себя уютнее, она отдастся ему. Запросто. Даже охотно. Но утром, на рассвете, все изменится. — Сосредоточиться, — повторил он, проклиная себя за похотливые мысли. Женщины всегда были его слабостью. И, наверное, всегда будут. Но он не хотел совершать очередную ошибку. Только не с этой женщиной. — Сосредоточиться — это правильно. — Он поцеловал ее в макушку и отпустил.
— Не знаю, правильно или нет. — Если Никки и была разочарована, она успешно это скрыла и криво улыбнулась. — Ладно. — Пожав плечами, она повернулась и прошла в кухню. — Хочешь чего-нибудь выпить? У меня, кажется, есть пиво… — Она открыла холодильник, наклонилась и нахмурилась при виде, как он предположил, скудного содержимого. — Оказывается, у меня одна бутылка пива и бутылка относительно дешевого вина.
Он хотел было возразить, но она сказала:
— Только не надо говорить, что ты на дежурстве; мы оба знаем, что нет, и вообще ты официально не занимаешься этим делом, и здесь тебя не должно быть, и вообще это союз с врагом, так ведь? Так что стакан не самого лучшего калифорнийского не повредит.
— Я редко пью вино.
— Сделай одолжение мне, — предложила она, сбросив туфли и оставив их посреди кухни. — Раз уж ты все равно остаешься, может, снимешь пальто?
Никки снова попыталась улыбнуться, но в ее голосе не было радости, и ямочки не появились. Когда она через плечо посмотрела на него, ее глаза были темными. Затравленными. В их зеленых глубинах читались беспокойство и страх.
Он повесил куртку на спинку стула на кухне, то же самое сделал с плечевой кобурой.
— Ты всегда носишь пистолет? — спросила она, хотя знала ответ. Выпуклость от оружия она замечала не раз.
— Предпочитаю быть готовым.
— Настоящий бойскаут, да? Он хмыкнул:
— Я уже давно такой, задолго до того, как это придумали.
— Тогда забудь, я этого не говорила. — Напряжение на ее лице немного спало, когда она изучала содержимое холодильника. — Ладно, к делу. Посмотрим, что тут у нас… — Она извлекла запотевшую бутылку, захлопнула дверцу, поковырялась в ящиках, все переворошила и наконец нашла штопор. — Я, правда, хреново открываю бутылки, — призналась она. — Поможешь?
Он обрадовался, что может что-то сделать, закатал рукава, открыл бутылку и наполнил два разномастных бокала шардоннэ.
— Ну, за лучшие дни, — и он коснулся ее бокала ободком своего.
— Да уж, за лучшие дни. И ночи, кстати.
— Воистину. — Он сделал глоток. Вино было не такое уж плохое. Риду полегчало. Плечи слегка расслабились, и он перестал выдвигать челюсть. Никки, кажется, тоже немного расслабилась. Из ее глаз не исчезло затравленное выражение, но морщинки у рта исчезли, а где-то между первым и вторым бокалом вина она успела переодеться в ночнушку и халат.
Даже кот успокоился на своем посту на столе, потому что пес, поев сухого кошачьего корма, наконец улегся на импровизированное ложе, которое Никки устроила у входа.
— Как ты думаешь, где сейчас Шевалье? — спросила она, допив второй стакан, и указала подбородком на окно. — Где-то там?
— Да, где-то там. — Но он был встревожен.
— Ты все еще не уверен, что он — Гробокопатель? — спросила она, зевнув.
— Он же не такой идиот? Только вышел из тюрьмы и сразу начал убивать присяжных, которые отправили его за решетку?
— Некоторые убийцы не могут себя контролировать. Убийство — это ужасно. Логика здесь ни при чем. Ох, Рид, я устала до смерти, — сказала она и хмыкнула. — Извини. Не то слово.
— Иди спать, — сказал он. — А ты?
— Я устроюсь тут. — Он похлопал по подушкам на маленькой кушетке.
— Не поместишься.
— Бывало и хуже. Все лучше, чем в машине.
Она чуть не засмеялась, подошла к нему и поцеловала в щеку.
— Для старого мерзкого копа ты очень приятный человек.
— Только никому не говори. Это разрушит мою репутацию на работе.
Тут она засмеялась, и он постарался не замечать ни того, как распахнулся халат, открыв прозрачную ночнушку, ни ложбинки между ее грудями, ни краешка соска, который показался, когда она наклонилась к нему.
— Не волнуйся. Я почти уверена, что репутация, которую ты заработал, чернее дегтя.
— Возможно, ты права.
— Я права без всякого «возможно».
И он поцеловал ее. Схватил, прижал к себе, и, когда она упала на него, прижался к ее губам со страстью, которой сам не ожидал. Она не сопротивлялась, приоткрыла рот и ответила на поцелуй. Закрыв глаза, он почувствовал, как побежала по венам кровь, как запылало тело, как напряглось в паху.
Не делай этого, Рид.
Неужели урок не пошел впрок ?
Подумай о Бобби Джин.
Вспомни, что стало с ней. С ребенком.
Его пальцы запутались в ее волосах; он склонил ее голову, чтобы прижаться губами к той соблазнительной точке, где ее шея касалась его плеч, и почувствовал, как она дрожит.
Никки обвила его руками и громко вздохнула:
— Рид, я… не знаю.
— Тише, дорогая, — прошептал он ей в волосы. — Я всего лишь хотел пожелать тебе спокойной ночи.
— К черту. — Она отстранилась от него. — Мы оба хотели чего-то большего, чем просто поцелуй на ночь.
Он улыбнулся:
— Да… надо думать.
— Даже и думать не надо, детектив.
— Я могу и подождать.
— Да ну? — В ее глазах засветился сексуальный зеленый огонек. Кожа порозовела, и впервые с тех пор, как она поняла, что Симона Эверли пропала, на щеках появилось подобие ямочек, когда она поцеловала его в лоб. — Ты уверен? — Ее голос стал глубоким, игривым.
— Да, но ты не облегчаешь мне задачи.
— Все это часть моего дьявольского плана, — поддразнила она, вздохнув, и убрала с его глаз волосы. — Мы с тобой… Кто бы мог подумать?
— Точно не я, — отозвался он.
— И не я. Я даже не была уверена, что ты мне нравишься.
— А я знал, что ты мне не нравишься. Но сейчас надо поспать. Иначе мы сделаем что-нибудь, о чем пожалеем. — Он выпрямился и легонько шлепнул ее пониже спины.
— Дразнишься, значит. — Никки открыла антикварный гардероб, извлекла оттуда плед и подушку и кинула в него. — Укладывайся. — И отправилась в спальню. Ему осталось только представлять, как двигаются под халатом ее бедра, а светло-рыжие волосы струятся по плечам. И еще эта эрекция.
Она закрыла дверь и щелкнула щеколдой. Господи, о чем он только думал? Чуть не переспал с Никки Жи-летт. Не стоит этого делать. Совсем не стоит. Он просто дурак, что относится к ней не просто как к репортеру газетенки «Сентинел». Как она недавно подметила, они фактически были врагами. Но перед глазами стоял ее образ, как она склонилась над ним, мучая своими прелестями.
Заснуть явно не получится.
Он не сможет отделаться от мысли, что она рядом, всего в нескольких футах от него, лежит на кровати, волосы обрамляют это красивое умное лицо; на крепком, жаждущем теле лишь тонкая газовая ночная рубашка.
Да, ночка будет долгая.
Сцепив руки за головой, он направил свои отравленные тестостероном мысли подальше от Никки Жилетт, к Лирою Шевалье и суду двенадцатилетней давности.
Адвокат Шевалье сменил гардероб своего подзащитного. Джинсы и рабочие блузы Лироя Шевалье были изгнаны; на их место пришли хорошо сшитый темно-синий костюм, белая рубашка и строгий галстук. Нечесаные волосы Шевалье и неухоженная борода внезапно исчезли. В суде он был чисто выбрит, коротко, почти по-военному подстрижен, и все лицо его стало выглядеть по-новому: квадратная челюсть, длинный нос и большие выразительные глаза под широкими темными бровями. Он сбросил несколько фунтов, от грубой и неряшливой внешности не осталось и следа. Сейчас он больше походил на менеджера или члена загородного клуба, чем на вольного дальнобойщика с безнадежно испорченной репутацией, которую нажил драками дома и в кабаках.
