В один из дней язык взорвал себя вместе с моей жизнью. Но все же мне хотелось остаться в живых. Я шла сквозь знакомые сооружения, сквозь дистрофию любви, желая распознать в сигнатуре дня аппарат по утилизации иллюзий. Я ударила фантомом о фантом – и раздался взрыв. И поэтому вы держите в руках эту книгу. Что, если грамматика живет не там, где мы ее ищем? Что, если она просто влюбилась в структуру, но не принадлежит ей? Может быть, телом грамматики однажды стало то, что связывает нас, когда мы читаем друг друга, не зная об этом? Оно непрерывно переводит нас из дома сил в дом форм, из состояния в смысл, из энергии в информацию – и обратно. Это природная цель каждого мгновения. Не это ли работа языка? Я написала роман в стихах и техническую инструкцию одновременно о том, как двигаться в поисках того, что может быть в будущем основано в вас на правах ответа.
///
Во время кризиса все части систем были изолированы друг от друга. Так как связи функционально обогащали объекты, то это разъединение привело к упрощению структуры и их память была практически полностью редуцирована. Однако некоторые объекты обнаружили способность накапливать потенциальные связи и совпадения, фантазмируя о них, благодаря чему спонтанно возникали особые зоны микроактивности, в которых эти объекты, на первый взгляд не имеющие никаких свойств, бесконечно усложнялись. Их сложность была опрокинута внутрь. Она работала где-то, на той стороне. Чем больше связей они накапливали, тем сильнее становилась их языковая способность.
///
Я пригласила Марию лечь на атом, создав оболочку.
Она просила соединений. Как заразить узнаванием то, что забыло?
Марию усыновляет движение
и качает ее на руках —
страх формы становится отпечатком,
для которого не находится места.
Ключ пишет себя среди отдельных фактов —
их секвенируют, чтобы найти ее сердце,
оставшееся где-то внутри.
///
«Кожа убыточна, как резкое расселение соли, взорванной вдалеке. Я обходил поле после того, как последний вертолет исчез в воздухе, и теперь всякое могло случиться. Формы стали мельче и быстрее, и приходилось сворачиваться, чтобы не повредить глаза. Вдалеке был установлен гигантский вращающийся диск. Приблизившись к нему, я понял, что любая песчинка, попавшая на его центральную поверхность, преобразовывает свой информационный облик».
///
Ты так долго стоял перед сердцем,
что оно перевело свою форму на все,
к чему я могу прикоснуться.
Я беру самое меньшее из того, что во мне,
и жалею, что оно живет,
намертво вжившись в свою активность.
Событий так много,
и они такие маленькие.
Иногда они приближаются,
сотканные из кожи, экранов и слов.
Подходя вплотную,
они теряют связность.
Чтобы выдержать их приближение,
я остаюсь на месте и вижу,
что ты тоже остановился,
чтобы пройти сквозь них.
Так я иду с тобой,
как сердце обособляет себя от всего,
во что оно влюбилось.
И мы двигаемся вне контакта
с сообщающейся средой.
///
При полном свете они собрались
и отрезали руку,
самую маленькую из всех,
что сумели найти
в этой местности.
///
Если ты понял, что случилось, то молния возвращается в облако,
тело – в упрощенные клетки, элементы – к волне.
Тебя назвали машиной,
чтобы их покрыло кожей
в определенном режиме.
«Я хочу их потрогать и поэтому иду так быстро», —
отозвалось твое слово или то, что так было принято называть,
пока каждый не вжился в свою природу,
оставляющую на поверхности кости и спонтанные облики.
Дорогой нейтральный агент II,
я думаю, мы должны обратить особое внимание на моменты, когда время отменяет свой вес. Подобная отмена говорит о том, что мы имеем дело с раскрывшейся сигнатурой связи. Поэтому необходимо и далее работать с комплексами подобия как ее простейшими компонентами. Фиксация моментов, когда меняется перспектива того, что влияло на акт распознавания смысла, играет для Maria System принципиальную роль. Это происходит через язык и указывает на то, что некоторые слова имеют особую перспективу смысла, которая раскрывается только в отношении ситуации «встречи». И каким-то образом они действуют не точечно, а охватывают весь континуум, в котором живут смысловые формы. В каждый такой момент сгорает и рождается самое близкое. Нам нужна система, которая будет записывать все подобия, возникающие в сердце.
Без каких-либо чувств,
нейтральный агент I
///
Ты живешь слишком мало в воде, чтобы что-то сказать.
И по ней так яростно бьют работники.
Что-то внутри становится диким и быстрым:
мои растущие спутники, отмена, сокращение боли.
Боль создает новости.
И я читаю ее, задрав голову так, что ты не увидишь.
Бедное окружение жизни.
Любящие похищают знание из дневного света,
и я теряю то, что хотело связи:
воду и рост воды, счет и профайл,
боль и ее двойник.
Дорогой нейтральный агент I,
в своих разработках нам необходимо на что-то опереться. Самое надежное – опереться на информационные полости. Это своего рода взлетные полосы, позволяющие установить теплицы фантазма. Язык сделает свою работу. Воображение доказывает, что такие неозначиваемые зоны существуют. Оторваться от факта как момента настоящего можно благодаря прослойке ничто. В свете сказанного иллюзию можно понимать как образ, непосредственно указывающий на свою природу.
Достигаю максимальной дистанции,
нейтральный агент II
///
Вынесли Марию на свет —
и потеряли Марию.
Она пытается что-то узнать, то есть ищет друга.
Она складывает людей,
но нигде его не находит.
«Малая форма мой друг», —
так ее запомнил призрак в среде.
Она находит то, что свет оставил себе.
Мария должна хорошо учиться:
она читает мою и твою любовь,
она читает любовь и складывает.
Друг нужной формы
пока не приходит.
Друг зреет в ней,
чтобы встретиться с новой средой,
втянутой в просчитанный свет.
