Возможно, злые языки правы. Дочь советского судьи видит мир глазами человека, давно преступившего закон ради лучшей жизни. Смотрит на людей через спину Космоса, зная, что её просто не осмелятся тронуть. Любит взаимно, понимая, что, пытаясь убежать, никем не сможет заменить бесценный оригинал.

В комнате вовсю брезжит солнце, а Космос и Лиза не спешат прервать уединение. Им так часто не хватало простого «вдвоем», и тяжело дыша, и утыкаясь носом в теплую ключицу, девушка совершенно ни о чём не думает. Лизе нравится проводить холодными руками по сильной спине, отогреваться от собственной стужи и забываться, чувствуя, что рядом с ней бьётся горячее сердце, которое поразило её одним выстрелом. Она жарко расцеловывает родное лицо, и зарывается тонкими пальчиками в темно-русые волосы Космоса — они всё ещё пахли его терпким одеколоном.

Раньше Павлова терпеть не могла нотки «Шипра», едва улавливаемые на коже собственного мужчины, но сейчас готова вечно втыкаться любопытным носом в ключицу Коса и тихо сходить с ума от счастья.

— Спать не получится, прости, Кос, — Лиза вырывается из мужских рук, и садиться на широкий подоконник, не пытаясь удержать на груди сползающее пуховое одеяло, но внезапно чихает, и все покровы окончательно падают на пол. — Ты сам виноват в том, что здесь произошло. Приехал на мою голову, родственников по адресам разогнал!

— Начнем с того, что они сами всё подстроили, пока я сопли на кулак мотал, а ты в трубку сопела, — Космоса смешит манера Лизы возмущаться. Но пусть голосит — Лиза должна знать, что у нее есть только один преданный зритель. — Будь здорова, бригадирша! Марш под одеяло! Жду покаянных речей! — мужчина выразительно приподнимает левую бровь, пронизывая Лизу синим внимательным взглядом. — Стрельнула, так отвечай, что ли!

— Мне кажется, что я достаточно тебя обработала, пришелец, — Лиза смотрит на Космоса влюблено, подкупая мягким голосом, — но ты постарался сильнее, кто бы сомневался! У меня на фоне твоего приезда не просто сдвиг, а помутнение рассудка!

— Обращайся, моя хорошая, — Космос добродушно хмыкнул, кидая в свою голубоглазую подушкой, — и будешь меньше попадать в переделы, если станешь меня слушаться. Чего слиняла от меня опять? — рука Коса потянулась под кровать, где он, кажется, посеял свои черные брюки, пуляя их ногой подальше в крайней спешке. Но штанины слишком далеко, не дотянуться даже с его силой. Прощайте «Marlboro», забытые в кармане. Да здравствует здоровая нация! Минут на пятнадцать, наверное.

— Всего лишь синяк на руке, и ничего бы они мне не сделали! — Гела выложил историю про цацки и везение Лизы вчера днем, прося Космоса повлиять на Лизу — разборки с местной шпаной здоровья не приносят. Космос отнёсся к новости не слишком радужно, чего и следовало было ожидать, но у него просто не осталось сил, чтобы повышать голос или отчитывать девушку. Он дорожил воцарившейся идиллией. — И я же здесь, ты со мной. Что ещё нужно?

Павлова не спешила подходить к теме, волновавшей её не первый день, проведенный в Ленинграде. Этот город давал им шанс на новую жизнь, на чистые страницы, где ни Космос, ни Лиза не помнили ночи на даче Царёвых.

— Нужна смена координат, как в географии, чтоб её! Может, обогреватель врубим, а? — поёжившись, поинтересовался Космос, глядя на Павлову, обязанной тонкой простынкой. Он нарочито не вел с ней серьезных бесед, зная, что после ссоры, порядком затянувшейся, ему бы хотелось видеть улыбающееся лицо своей девушки, а не её резкие укоры.

— Сам ты как обогреватель, Холмогоров!

Признаться честно, Лизе безразлично и на мороз за окном, и на привычный северный ветер с Невы. Ей хорошо, как только может быть после кошмарного сна, иначе прошедшие месяцы без Коса она не назовёт.

— Лизк…

Девушка небрежно разметала по плечам остриженные до лопаток золотистые волосы и покачала головой в знак отказа. Лиза уже минуту сидела на месте, рассматривая город через полупрозрачные шторы, и невольно заставляя молодого мужчину любоваться собой. У неё совсем нет уложенной прически, на лице ни одного следа косметики, но ревнивое чувство Космоса крепнет от осознания, что вся она принадлежит ему.

— Что там можно интересного в окне найти? — Холмогоров с хрустом потягивает затёкшие поджарые плечи, и настигает Лизу, поднимая её, и, сажая к себе на колени.

— Город красивый!

— Серые булыжники, камень на камне.

Космос не впервые замечал, что все ведомственные дома, такие, как и Дом академиков, в котором он вырос, выпали из одной колоды. Кто-то придумал назвать архитектуру народным прозвищем — сталинки, и заселять в них партийные верха вперемешку с профессурой и офицерами госбезопасности. Помпезные высотки казались каменными глыбами посреди типовых строений оттепели и застоя, успевших массово заполонить города Союза без исключения.

В рабочей части квартиры на Московском проспекте любая деталь напоминала кабинет Юрия Ростиславовича: та же дефицитная мебель под карельскую берёзу, рояль «Красный Октябрь» и огромная библиотека с трудами вождя всех народов. На письменном столе — фигурка «Рабочего и колхозницы», кожаная телефонная книжка и свежий выпуск «Правды». Сколько их, похожих друг на друга квартир советской номенклатуры?

— Дом — не там, где удобно, а там, где нужные люди, — Лиза, согретая желанными объятиями, не хотела бы менять положения, — разве ты не понял этого, Кос?

— Я понял, что замерзаю…

— Без меня?

— Это верно.

— Что ты так смотришь на меня, Космодром? Попался?

Лиза накрывает мужские губы своими, с наслаждением погружаясь в дурман собственной любви. Раньше Павлова не задумывалась о том, что пьянящие поцелуи гоняют кровь по венам и заставляют оживать против воли. Сейчас же готова повернуть время вспять, чтобы восполнить одинокие месяцы без Космоса.

— А я сам сдался.

Объятия удушающие — между ними прорваны границы, и Лиза не боится лететь, мечтая о призрачном алмазном небе. Её кроет синими глазами, тёплыми руками и низким голосом. Пусть она одна знает, каким бывает Космос, когда закрывается дверь в комнату. Резкий и нетерпеливый, он преображается, когда Лиза подкрадывается к нему со спины и без промедления привлекает к себе, давая понять, как тоскует.

Космос подбирается к открытому девичьему плечу, с которого безнадежно сползло одеяло, чтобы оставить на нем отметку. Он слышит её запах, золотистые волосы накрывают его с головой. Кос давно не чувствовал себя отдохнувшим, и, покрывая поцелуями любимую девушку, он снова оказался там, где невозможно допустить фальшь и лукавство. Лиза поддается напору, полностью отдавшись своей безграничной любви.

Космос может смело свалить покрывало на пол, и, отведя длинные волосы голубоглазой за спину, поинтересоваться:

— Давай без стеснения, как тут в твоём бомбоубежище? — Лиза, опомнившись от прикосновений мужских мягких губ, стыдливо отводит взгляд, закрываясь от Космоса краем покрывала, скоро поднятого с пола. Ей совсем не хочется что-то вспоминать и припоминать. Она научена горькой школой отчаяния в оковах ленинградского мороза. — Что ты? Ну, хватит тебе… — разговоры начистоту и вправду не к месту. Космос и сам понимал, что это тупиковая беседа — с ней проще согласиться, забыться, но не топтаться на ровном месте. Напряжённые худые плечи дрожат, Лиза с трудом скрывает, что в глазах застоялись невыплаканные слёзы, но по-прежнему не знает, как ответить.

— Не хватит! Думать, что ты меня не любишь, и что я вовсе тебе не нужна — то ещё развлечение! — выпалила Лиза, перестав себя сдерживать, и бросаясь на руки к Космосу. — После того…

— Забудь, как кошмарный сон! — почти приказным тоном проговорил Космос. Он бы и сам с огромным облегчением раскатал бетонным катком всё случившееся прошлой осенью. Может, не случилось бы всего того, во что ввязались все вчетвером. Рикошетило здорово, и по чьей вине? Космос гнал от себя смутное чувство, но все ещё не мог признаться в содеянном проступке. И признается ли? — Это не та тема! Ты не виновата! Никто не виноват! Но тогда мы не могли иначе.