– Ты уже закончила? – Нетерпеливый тон голоса грубо и окончательно выдернул младшую Ричи из задумчивости. Она коротко кивнула. Вампир посмотрел на настенные часы и сказал: – В таком случае можешь идти на занятие. Хейки будет ждать тебя в кабинете музыки в назначенное время. Я не хочу, чтобы ты опоздала, как в прошлый раз. Ты ведь помнишь, чем все закончилось?

– Да, – робко произнесла Элисон. Кажется, Райнер не заметил тревоги на ее лице, но оно и к лучшему. Для них обоих.

Она собиралась уходить, как вдруг вспомнила, какой вопрос хотела задать еще с самого утра.

– Я могу перед занятием проведать Татиану и Дарвина? – тихо поинтересовалась девушка у вампира. Она боялась злить его глупыми вопросами, однако желание увидеть брата и сестру оказалось сильнее робости и страха.

– Нет, – таков был ответ вампира.

По дороге в учебный кабинет девушка думала о прибывших вчера родственниках. Элисон места себе не находила от беспокойства, когда вспоминала подслушанный за дверью разговор братьев. Она переживала, что вампиры на самом деле замыслили плохое, и опасалась самого худшего развития событий – убийства Таты и Дарвина. И все же кое-что не сходилось с некоторыми ее выводами. Если старшие Ричи действительно собирались избавиться от родственников в самом начале, зачем они вообще позволили им остаться в поместье? Проще всего было выгнать их на мороз – и проблема решена. Элисон не зря беспокоилась, потому что подозревала: что-то здесь не так. И то, что братья не захотели поселить сестер рядом, и то, что Райнер запретил ей увидеться с Дарвином и Татой, – все это уже говорило о многом.

До начала занятия оставалось не так много времени, но Элисон пришла вовремя. В прошлый раз она действительно опоздала, и в том была заслуга самого Хейки, который сначала перенес занятие на полчаса позже, а затем резко передумал и вернул все назад. Сделал вампир это шутки ради, как он потом ей объяснил. Но шутки шутками, а Элисон получила свое наказание очень даже по-настоящему. Ее снова лишили походов в любимую библиотеку, на этот раз – на целую неделю, потому что «учеба не прощает опозданий». После того случая она старалась приходить на занятия как можно раньше, чтобы новые приступы веселого настроения у Хейки не застали ее врасплох.

В кабинете младшая Ричи не обнаружила ни самого брата, ни каких-либо следов его присутствия. Она не любила здесь находиться. Отделка светлым мрамором от пола до потолка не помогала сильнее любить искусство. Тут не ощущалось уюта, и само это место нельзя было назвать таким, где хотелось бы остаться надолго. От стен и пола шел холод, с которым не справлялись десятки свечей и древняя магия дома. Элисон прошла вглубь комнаты. Тишина не давила, но и не приносила спокойствия. Иногда девушке хотелось побыть одной, чтобы привести мысли в порядок и выбросить из головы обидные слова братьев, их несправедливые обвинения, различные колкости и даже комплименты. Она миновала фортепиано, на котором училась играть вот уже третий год подряд, затем прошла мимо скрипки в черном футляре, которую Хейки прислонил к ножке кресла. На этом инструменте ей только-только предстояло научиться играть, и девушка с трепетным ужасом ожидала первых занятий. Воспоминания о начале игры на фортепиано все еще отзывались болью в ее сердце… и пострадавших пальцах.

Учебные столы отсутствовали. Бо́льшая часть кабинета отводилась под зрительный зал: с креслами, обтянутыми зеленым бархатом, которые стояли перед импровизированной сценой. Раз в неделю, когда братья возвращались домой после долгой дороги, они просили Элисон устроить для них концерт в этом самом зале. И тогда она надевала то, что они хотели, и играла весь вечер то, что они просили до тех пор, пока им не надоест ее слушать. Учебный процесс раздражал младшую Ричи – он был сущим кошмаром, – но сама по себе музыка радовала ее слух. Она бы и дальше занималась ею, только с другими наставниками… что, конечно, никто бы ей не позволил. Проходя мимо стула, Элисон пнула его от негодования и обиды.

– Нечего стоять у меня на пути! – воскликнула она, обращаясь к тому, кто осмелился преградить ей дорогу. Обидчик продолжал стоять на своем месте как ни в чем не бывало и не обращал внимания на агрессию своей соперницы. Девушка решила, что сходит с ума, раз уже ведет беседы с неодушевленными предметами. Она обогнула препятствие в виде стула и подошла к закрытому шторами окну. Элисон чуть-чуть отодвинула тяжелую ткань в сторону. И что она рассчитывала там увидеть? Метель бушевала за окном. Злой ветер швырял по двору мокрый снег, который налипал на стекла и наружные стены. Младшая Ричи вздохнула. Она все еще лелеяла пустую надежду погреться в летних солнечных лучах, но, чем ближе ее совершеннолетие, тем яснее девушка понимала: этой мечте не суждено стать реальностью.

Хейки почему-то не спешил на уже начавшееся занятие. Элисон надеялась, что он вовсе не придет, но внутренний голос, который ее никогда не обманывал, с въедливой точностью напомнил, что брат еще не пропустил ни одного урока. Она присела на мягкую скамью перед фортепиано, на клавишах которого лежали нотные листы. Перед очередным занятием Хейки оставлял их в разложенном виде, чтобы младшая Ричи, придя в кабинет, могла заранее ознакомиться с новым произведением. От нечего делать Элисон стала перебирать и перекладывать с места на место листы, параллельно задаваясь вопросом, что на этот раз взбредет в голову вампиру. На занятия он имел привычку приходить «с подарком», стараясь дать ей что-нибудь сложное для изучения. И все для того, чтобы подарить себе лишний повод наказать ее за игру с ошибками. Еще одна печальная мысль. Элисон положила голову на клавиши, отчего инструмент издал грубый и резкий звук.

Не прошло и минуты, как она ощутила похлопывание по своей спине.

– Сядь прямо, – послышался голос Хейки.

Девушка резко обернулась, испуганная внезапным прикосновением и появлением брата. За четырнадцать лет жизни в своем доме она так и не смогла до конца привыкнуть к некоторым способностям вампиров. Братья перемещались по поместью бесшумно, часто с помощью магии, заставляя младшую Ричи каждый раз подпрыгивать от неожиданности. Она подозревала, что это их забавляет: другого объяснения странным выходкам вампиров Элисон не находила.

Хейки смотрел на нее с осуждением. Из-под очков с толстыми стеклами его глаза казались огромными, а взгляд – еще более холодным, чем обычно. Элисон недоумевала, зачем он носит очки, если зрение у вампиров во много раз превосходит человеческие возможности, но предполагала, что таким образом Хейки пытается создать себе образ строгого учителя. Впрочем, у него это отлично получалось и без очков: он, как и всякий наставник, не прощал ошибок в учебе, и подтверждением серьезности его намерений служила длинная указка из светлой древесины, которую он брал с собой на занятия. Она – его верная помощница – пресекала любые попытки увильнуть от работы. Когда Элисон начинала сутулиться или делала в игре ошибки, брат пускал указку в ход. Поэтому почти каждое занятие с Хейки оборачивалось для девушки болью и слезами. Братья и так редко пребывали в добром расположении духа, а уж когда Элисон делала ошибки… Иногда им требовалась всего одна незначительная деталь, всего один нелепый случай, чтобы получить повод унизить ее.

– Приступим, – с готовностью объявил Хейки, садясь рядом. Рука с указкой легла к нему на колени. Вампир поворошил нотные листы и взял нужные для урока. Их он разместил на подставке и закрепил. – Твое произведение на сегодня вот это. – Хейки ткнул концом указки в листы, привлекая внимание Элисон. – И помни, что за каждую ошибку ты будешь наказана.

Последнюю фразу младшая Ричи слышала с завидной регулярностью. Наказание она получала всегда, что бы ни делала. Само ее существование было отмечено наказанием. Вампир вновь коснулся указкой спины Элисон, заставляя выровнять осанку. Девушка послушно выпрямилась, слегка приподняв подбородок. Произведение не выглядело сложным. Как и любое другое, оно требовало внимательности, но младшую Ричи не пугали подобные трудности. Дернув ногой, чтобы разогнать кровь по телу, она расслабила пальцы на руках и опустила их на клавиши. Хейки дал команду начинать – и Элисон начала.