Ага, почти против воли ухмыльнулся Шварц, делая в мысленной записной книжке новую пометку.

– Это психологический прием, – поспешил он оправдаться. – Чтобы сбить врага с толку. Видите, даже капитан Такаши удивился. А адмирал т’Лехин, могу вас заверить, удивился гораздо сильнее!

– Меня это тоже удивляет, – осуждающе промолвил посол. – Демонстрировать подобным образом свою агрессию по отношению к иной расе по меньшей мере некультурно. И еще более удивительно мне то, что объектом для проявления махровой ксенофобии вы избрали не противников, а союзников!

Кардинал негромко фыркнул. Хайнрих всплеснул руками.

– Помилуйте, господин посол! Какая агрессия? Какая ксенофобия? Совсем наоборот! Это ведь акт любви, а не сцена умерщвления. Почему вы решили, будто я ненавижу шитанн? Я их люблю, господин посол, очень люблю, как и подобает гражданину Земли, целиком поддерживающему внешнюю политику земного координатора. Я питаю к нашим союзникам самые нежные чувства, которые, признаю, нашли не совсем возвышенное, зато искреннее отражение…

Салима спрятала невольную улыбку.

– Капитан Шварц, вы питаете нежные чувства исключительно к мужчинам шитанн?

– Нет, – быстро открестился он. – К женщинам тоже. То есть, конечно, в особенности к женщинам.

– Почему же вы не нарисовали женщину? – вкрадчиво спросила Салима. – Это было бы, по крайней мере, естественнее.

– Не скажите! – Хайнрих отрицательно покачал указательным пальцем. – Речь ведь идет не о влечении к женщине, а о любви ко всей расе в целом. А для расы в целом мужчина традиционно выглядит более типичным и нейтральным представителем, нежели женщина – во всяком случае, с точки зрения большинства миров. Разве не так? – обратился он к послу Созвездия, как к авторитету.

– Так, – вынужден был согласиться Веранну.

– Вот! – воскликнул Хайнрих. – Если бы я нарисовал женщину, это было бы воспринято, просто как фривольная картинка, и не соответствовало бы моим высоким устремлениям. В данном же контексте не подвергается сомнению сакральное значение изображенной сцены. Это символический акт единения союзников в борьбе за правое дело!

Ларс закрывал ладонями красное лицо. Салима, делая над собой невозможное усилие, чтобы уголки губ не ползли вверх, повернулась к послу.

– Вы удовлетворены, господин Веранну?

Тсетианин поколебался.

– Эта версия выглядит… логично, – признал он.

Что-то тут было не так. Что-то – впервые в жизни Веранну – подсказывало ему: налицо как раз тот случай, когда логике верить нельзя. Но чему тогда верить? Тсетианин не умел мыслить по-иному. Каждое утверждение капитана Шварца казалось хорошо аргументированным и весьма убедительным. Веранну отбросил в сторону колебания.

– Я снимаю претензии.

Джеронимо, сидевший за спиной посла, мог не прятать усмешку. Дерзкий капитан, посрамивший вампиров, да так, что Содружество Планет отказалось от претензий, понравился кардиналу. Он благосклонно кивнул чаду и еще раз перекрестил его издалека.

– Капитан Шварц, распорядитесь проводить господина Веранну к адмиралу т’Лехину, он хотел с ним поговорить, – велела Салима. – А его высокопреосвященство – к епископам, у них тоже есть дела.

Хайнрих поклонился.

– После этого я могу считать себя свободным?

– Разумеется, нет. После этого вы незамедлительно вернетесь сюда. Нам еще есть, что обсудить.

– Слушаюсь, Салима ханум.

– Как же, – пробурчал вполголоса Ларс, едва за Шварцем закрылась дверь. – Слушается он! Только вид делает.

Вообще-то мересанцы высокого мнения о себе. У них самый тяжелый мозг среди всех человеческих рас, что не может не служить предметом для гордости или даже гордыни. Тсетиане, впрочем, считают, что мересанцы используют свой мозг неэффективно. Нет чтобы развивать логику, отнюдь – лишние миллиарды нейронов задействованы в бесполезной, с точки зрения тсетианина, эмоциональной сфере. Тонко чувствующие мересанцы глядят сверху вниз на «примитивных варваров». А сами электричества боятся. И это ведь не предрассудок, а закономерное следствие обостренного восприятия. Электрические импульсы нервной системы при широком канале входящего сигнала беззащитны перед внешней индукцией. Конечно, цивилизация нашла средство обезопасить тех, кому по роду деятельности приходилось иметь дело с электричеством, и тех, кто мог столкнуться с ним в бою с какими-нибудь варварами – шлемы из металлической сетки с дополнительной изоляцией изнутри. Но варвары поступили коварно. Они не стали бить из мерзких разрядников. Они атаковали нервную систему противника хитро, исподволь, не внешними токами, а всего лишь грамотно сгенерированными словами и образами, возбудившими токи немыслимой частоты и силы прямо в мозгу. Чрезмерно развитое восприятие сыграло с мересанцами дурную шутку. Операционная система не справилась с перегрузкой. В итоге – проигранный бой и позорный плен.

Веранну вовсе не жалел о том, что т’Лехин проиграл. Его родина была на стороне землян, он сам – тем более. Но должность посла предписывала ему блюсти интересы Мересань в той же мере, как Тсеты или Шшерского Рая. Необходимо было как минимум убедиться, что с пленными обращаются подобающим образом.

Ему бросилась в глаза подавленность мересанцев. Веселился бы он на их месте? Определенно, нет. Однако и не убивался бы, это точно. Да, удача повернулась к ним спиной. Отчасти он даже их понимал: чудовищная нелогичность надписей на кораблях землян зацепила и его, мозг до сих пор пытался осмыслить, смоделировать какую-то рациональную интерпретацию, и большая доля его мощностей расходовалась впустую, на решение этой, как начал подозревать Веранну, неразрешимой задачи. Шварц создал настоящий вирус для биологических процессоров.

Но, как бы обидно это ни было, неестественная печаль и запуганность мересанцев заставили его заподозрить, что злосчастным вирусом их обиды не исчерпываются. На адмирала вообще было больно смотреть. Когда-то Веранну видел его фото в полный рост, на нем адмирал т’Лехин представал изящным, уверенным в себе мужчиной с чуть презрительным ртом и церемониальным мечом в руках. Нынче меча при нем не было – Шварц отобрал, и гадать нечего. Он горбился и старался быть незаметным, а в глазах застыло затравленное выражение. Что с ним делали?

– Адмирал, я прибыл сюда проследить, чтобы все было в порядке, – ободряюще произнес посол. – О вашей судьбе известно на родине. Координатор т’Согидин обещал выплатить землянам компенсацию за ущерб и ваше содержание. Вскорости с Мересань прибудет транспорт, и все ваши люди получат возможность вернуться домой.

В глазах т’Лехина засветилась надежда.

– Так что вы можете о них не беспокоиться, адмирал. Вам же придется немного погостить здесь.

Надежда умерла.

– Здесь? – в ужасе переспросил мересанец.

– Да, земляне задерживают вас до конца войны.

– О нет, – проговорил он в отчаянии, – только не это! Господин посол, помогите мне попасть на Мересань. Пожалуйста!

Веранну покачал головой.

– Вы ведь сами понимаете, адмирал: вы не тот пленник, которого земляне могут себе позволить разменять на деньги. Вы – человек, от которого в большой степени зависит течение этой войны. Вас не отдадут.

– Но неужели нельзя как-нибудь договориться? – прошептал он. – Я готов дать любые обещания.

– Боюсь, что не выйдет, адмирал. Салима ханум знает цену обещаниям. Вы можете искренне намереваться их выполнить, но, полагаю, ваш координатор мыслит шире.

– Господин посол, умоляю, вытащите меня отсюда! Я не могу больше, я сойду здесь с ума. Ну пожалуйста, сделайте что-нибудь! Заберите меня в любую тюрьму, только не бросайте тут!

Дрожащий подбородок т’Лехина заставил тсетианина задуматься. Если горделивый адмирал, представитель задирающей нос кверху расы, едва на колени не встает, значит, что-то не так.

– Сядьте, адмирал т’Лехин, – сказал Веранну мягко и в то же время решительно. – Сядьте и объясните мне внятно, почему вы так сильно не хотите оставаться на станции.