Варя и Скит переселились из сарая в комнату, когда однажды их посетила ее мама. Собстве-нно, в эту историческую минуту они как раз находились во дворе, сидели на скамье в ярких теплых свитерах, прижавшись друг к другу, и строили планы: о том, как у них все будет, когда, наконец, он пропишется и устроится работать на завод "Борец", где когда-то работал матрос Железняк, и получат свою собственную квартиру, которую, в виде исключения, не обворуют, учитывая задушевные связи Скита со специалистами воровского дела; мечтали о том, как у них родится ребенок и как однажды они будут совершать прогулки втроем. А мама, Мария Евгенье-вна, уже стояла позади них и молча наблюдала влюбленных.
Мария Евгеньевна не была знакома с матерью Скита, хотя и знала, что та - буфетчица в кинотеатре. Она даже однажды, после ухода Вари из дома, заходила в этот буфет, но не стала знакомиться с этой угрюмой женщиной - не верила в серьезность увлечения дочери Скиталь-цем, бродягой, - а тогда чего ради? Где-где, а в Марьиной Роще знали цену воровской любви, воровские "жены" столь нравственно свободны, как и цыганки, хотя у последних преданность мужьям традиционна, даже дело чести. Воровская же жена... За примером далеко ходить не было нужды: в соседнем доме от нее проживала воровская жена. Сама не воровала - нет. Говорили, воры пытались ее натаскать, но... не воровка. А живет с вором. Если это можно назвать жизнью - упаси боже! Конечно, и воры, как и вообще люди, всякие встречаются, но надеяться, что Скит хороший человек...
Мария Евгеньевна не знала, что Скит еще не вор в том смысле, что не "член партии". Она не разбиралась в подробностях воровской жизни, как большинство обычных людей, не вникающих в хитросплетения каких бы то ни было политических коллизий.
Но картина, открывшаяся ее глазам во дворе, где рядышком сидели молодые, защемила ее сердце знакомой болью и мгновенно разбудила воспоминания о времени, ушедшем навсегда.
5
Однажды Скит сел в электричку, чтобы отыскать какое-нибудь место для своей семьи: Варе уже не было смысла скрывать от матери и Тоси свой значительно увеличивающийся живот. Но случилось так, что, прежде чем сесть в электричку, он зашел, или, говоря правильно, заканал в гастроном на Чкаловской, где почти без труда стал обладателем "пузыря". Этого было достаточ-но, чтобы разбудить в нем инстинкт охотника. Ему уже представлялось, как выкупает (вытаски-вает - жарг.) дутого шмеля (толстый кошелек - жарг.).
Взяв пузырь, он направился на перрон Курского вокзала, намереваясь сделать посадку на поезд, следующий до Петушков. Войдя в вагон, выпил содержимое пузыря, затем решил прошвырнуться по вагону. Майдан (поезд жарг.) уже был на ходу, оставляя позади пригород столицы. Заканав в очередной вагон, он обратил внимание на маму, сидящую рядом с пацаном лет шести. Над ней висел баул.
Женщина выглядела подавленной, словно чем-то опечаленной. Толстый, неприлично упитанный пацан рядом с ней смотрелся отталкивающе, был капризен, что-то от нее требовал противным голосом.
Какая несуразица, промелькнула мысль, какое несоответствие: у такой симпатичной дамочки этакий отвратительный выродок. Зайдя с тыла, Скит через пару минут спокойно, как свой, снял висевший баул, а еще через несколько минут, стоя на опустевшем перроне, с удовольствием провожал взглядом уходящий майдан. Уединившись недалеко от железнодорожной платформы, он с нетерпеливым любопытством стал изучать содержимое баула. В нем оказались четыреста рублей с мелочью, кое-какие вещи домашнего обихода и ксивы: паспорт, сберкнижка; еще при-сутствовала телеграмма, из нее явствовало, что ее муж попал в больницу в городе Владимире, что ему предстоит операция.
Деньги небольшие, но все же... Документы... Скиту представилась эта подавленная женщина и им овладело неприятное чувство: ведь она ехала в больницу к мужу. В паспорте место ее прописки - Реутово. Конечно, содержимое баула не говорило о том, что она едет в больницу. Вдруг подумалось совершенно несвойственное: а не вернуть ли баул? Тут же вспомнил против-ного пацана с мерзким голосом - да ну их к черту! Обойдутся. Он вернулся на платформу, приближалась электричка в сторону Петушков. Он вошел, сел в конце вагона, повесил баул и задумался. Почему-то на него удручающе действовал побитый вид той женщины. Там беда, а он - в кураже!? И у него самого жена - сказочная красавица... Он сошел в Реутово, отправился поискать эту улицу...
Открыла ему она сама, удивленно уставилась на свой баул, затем вопросительно на Скита.
- Вот, - протянул он баул, - подобрал. Ваш?
- Да, да, господи! - как она обрадовалась. - Да что же вы стоите, проходите, садитесь, я вас угощу чаем.
Противный мальчик на толстых ногах вышел из соседней комнаты, уставился злобным взглядом на Скита, а женщина действительно налила в чашку кипятку, положила заварку, указала на сахарницу, достала печенье.
- Вы пейте, я на минуточку, - и вышла в другую комнату, захватив с собой противного мальчика. Скит неохотно прихлебывал чай.
В другой комнате женщина говорила по телефону с каким-то Федором Абрамовичем. Наверное, иронически подумал Скит, рассказывает о редком проявлении честности, наверное, станет навязывать вознаграждение.
Скоро она вошла в кухню, стала расспрашивать, откуда он сам, где живет, как нашел баул. Затем позвонили в дверь, и, когда она открыла, вошла милиция.
- Вот, - показала она на Скита, - сидит голубчик аферист, сперва украл, теперь принес, чтобы в доверие войти. А что у такого на уме?
Из соседней комнаты вышел противный мальчик, показал на Скита пальчиком и нечлено-раздельно произнес мерзким голосом:
- Вы-ы-ы!
Вот как все обернулось.
Глава четвертая
1
Дальнейшая жизнь Скитальца превратилась в калейдоскоп событий, перемешались годы, люди и географические названия, пересыльные тюрьмы, телячьи вагоны и колотушки от конвоя три раза в день в пути следования: Владивосток, Заполярье, Охотское море и "чудная планета Колыма, где двенадцать месяцев зима, остальное - лето". Сопки, дожди с градом, голод, болезни, морозы, пурга, обмороженные ноги и носы. И воспоминания о Марьиной Роще, о кладбище, о жене (Варю он считал своей женой) с их малюткой. Скиталец боролся за свою жизнь с ее необычайными суровостями, валившимися на него каскадами. Он писал и писал Варе, но ответов на свои письма не получал.
