8.Храбрый Арасп

Вот какие меры были приняты Киром. Вместе с тем он хотел послать какого нибудь соглядатая в Лидию и узнать, что делает ассирийский царь. Он решил, что для этой цели более всего подойдет Арасп[266], тот самый, кото­рый сторожил прекрасную пленни­цу. С этим Араспом приключилась такая беда: он полю­бил свою пленницу и, охваченный страстью, стал уговаривать ее ответить взаимностью. Однако женщина ответила отказом и оставалась верна своему мужу, которого она, невзирая на разлуку, любила всей душой. Все же она не пожаловалась на Араспа Киру, не решаясь вносить раздор между друзьями. Но когда Арасп, думая, что этим он поможет достижению желае­мой цели, стал угро­жать женщине и заявил, что если она не уступит по доброй воле, то сделает это по принуждению, тут уже пленница, боясь насилия, не стала больше скрывать, а послала своего евнуха к Киру с наказом все ему рассказать. Услышав обо всем, Кир посмеялся над бедою того, кто хвалился, что он сильнее любви, и послав с евну­хом Артабаза, велел передать Араспу, что запрещает ему чинить насилие над столь знатной женщиной, но не возражает, если тот попробует ее убедить. Артабаз, придя к Араспу, выбранил его; напомнив, что женщина была доверена ему лишь на временное попечение, он порицал его нечестие, неверность и невоздержанность, так что под конец Арасп совершенно залился слеза­ми от горя; он готов был прова­литься сквозь землю от стыда и умирал от страха, как бы Кир не наказал его. Узнав об этом, Кир пригласил его к себе и в разговоре с глазу на глаз сказал:

- Я вижу, Арасп что ты боишься меня и умираешь от стыда. Перестань же мучиться. Я слышал что даже боги покоряются любви и знаю что́ терпят от любви люди даже те, которых считают самыми разумными. Я ведь и за собой замечал эту слабость и я не уверен что у меня хватило бы сил при общении с красивыми людьми остаться к ним равно­душным. Вообще я сам виноват в твоей беде: ведь это я оставил тебя наедине с такой неотразимой красавицей.

Однако Арасп прервав его возразил:

- Кир, ты и в этом случае остаешься таким же, как и всегда, — кротким и снисходительным к человеческим слабостям, тогда как все остальные повергают меня в совершенное уныние. Ведь с тех пор, как распространился слух о моем несчастье, враги злорадствуют по моему поводу, а друзья подходят и советуют мне удалиться куда-нибудь, чтобы не испытать тяжести твоего гнева, поскольку я совершил ужасное преступление.

      - Послушай, Арасп, — сказал тут Кир, — но ведь благодаря такому общему мнению ты мог бы оказать мне большую услугу и сильно помочь нашим союзникам.

- Ах, если бы только было какое-нибудь дело, в котором я мог бы пригодиться тебе, — вздохнул Арасп.

- Вот, — продолжал Кир, — если бы ты согласился прикинуться перебежчиком и в таком виде явиться к нашим врагам, они, я думаю, совершенно поверили бы тебе.

- Еще бы, клянусь Зевсом, — заметил Арасп, — я уверен, что и друзья тогда стали бы говорить, что я бежал от тебя.

- Между тем, — заключил Кир, — ты мог бы вернуться к нам, разузнав все о врагах. Я думаю, что, поверив тебе, они сделали бы тебя участником всех своих бесед и замыслов, так что от тебя ничего бы не укрылось из того, что нам важно знать.

- Считай, что я уже отправляюсь, — воскликнул Арасп. — Ведь, очевидно, это послужит одним из средств внушить им доверие ко мне, если покажется, что я ускользнул от тебя как раз тогда, когда должен был подвергнуться наказанию.

- А сможешь ли ты покинуть прекрасную Панфею? - спросил Кир.

- Да, ведь у меня, Кир, целых две души, — отвечал Арасп.

- Я дошел до этой премудрости с помощью хитрого софиста Эрота. Ведь, несомненно, если бы душа была одна, она не могла бы быть одновременно хорошей и дурной, стремиться в одно и то же время к делам прекрасным и постыдным, одновременно хотеть и не хотеть что-либо сделать. Ясно, что есть две души, и когда сильнее хорошая, то человек совершает прекрасные поступки, а когда сильнее дурная — постыдные. У меня теперь сильнее хорошая душа, и намного сильнее, ибо она получила в союзники тебя.

- В таком случае! -сказал Кир, если ты согласен отправиться, надо сделать так, чтобы ты внушил врагам как можно больше доверия. Поведай им так­же о наших секретах, но поведай так, чтобы твои сооб­щения стали им наиболь­шей помехой в затеянных предприятиях. Такой помехой было бы, например, сообщение о том, что мы готовим вторжение в один из районов их страны. Услышав об этом, они едва ли смогут собрать все свои силы в одно место, ибо каждый в особенности будет бояться за свой дом и своих близких. Оставайся у них как можно дольше. Ведь нам будет особен­но полезно узнать, что станут они делать, когда окажутся вблизи нашего войска. Ты можешь даже посоветовать им, какой боевой порядок является наилучшим. Ведь когда ты решишь, что достаточно знаком с их боевым построением, и покинешь их лагерь, им все равно придется выстраиваться как прежде. Переменить строй они не решатся, а если всетаки и начнут перестраиваться, то немедленно будут приведены в смятение. Получив такие наставления, Арасп простился с Киром и, взяв с собой самых преданных слуг и поведав коекому то, что считал полезным для дела, покинул лагерь.

9.Абрадат и Панфея

Когда Панфея[268] услышала об исчезновении Араспа, она послала к Киру сказать:

- Не огорчайся, Кир, что Арасп ушел к врагам. Если ты позволишь мне послать гонца к моему мужу, ручаюсь тебе, ты приобретешь друга, гораздо более верного, чем Арасп. Я уверена, что он явит­ся к тебе со всем своим войском, какое только сможет взять с собой. Отец нынешнего ассирийско­го царя был в дружбе с моим мужем, но нынешний правитель, напротив, пытался даже разлучить меня с супругом. Я убеждена, что муж мой видит в нем обидчика и потому с радостью захочет присоединиться к такому вождю, как ты. Выслушав это, Кир велел ей послать гонца к ее супругу, и она послала. Как только Абрадат[268] узнал условный знак, посланный ему от жены, и выслушал все, что она просила передать ему, он с радостью отправился к Киру, захватив с собой около тысячи всадников. Подъехав к сторожевым постам персов, он объявляет, кто он такой, и просит передать Киру. А Кир сразу же велит отвести его в шатер жены. Лишь только муж и жена завидели друг друга, как бросились в объятия, охваченные вполне понятной радостью встречи, на которую трудно было надеяться. Затем Панфея рассказала мужу о благочестивом поведении Кира, о его скромности, о сочувствии, проявленном по отношению к ней. Выслушав ее, Абрадат сказал:

- Что должен я сделать, Панфея чтобы отблагодарить Кира и за тебя и за себя?

- Только одно, — отвечала Панфея, — постарайся быть по отношению к нему таким, каким он был по отношению к тебе. После этого Абрадат направился к Киру. Подойдя к нему Абрадат схватил его за руку и воскликнул:

- За все то доброе, что ты сделал для нас, Кир, я могу предложить тебе только одно: располагай мною полностью как другом, слугой и союзником. Отныне я буду стараться быть для тебя, насколько только смогу, лучшим помощником во всех предпринимаемых тобой делах.

      - Я принимаю твое предложение, — отвечал ему Кир.       -Впрочем, сейчас я отпускаю тебя, чтобы ты мог поужинать с женой, но впредь ты должен будешь обедать у меня вместе с нашими общими друзьями. Вскоре Абрадат заметил, что усердно занимается Кир устройством серпоносных колесниц и снаряжением одетых в панцири всадников и коней. Тогда он тоже решил снарядить для Кира за счет своей конницы около сотни подобных же колесниц, причем он лично собирался взойти на колесницу, чтобы возглавить этот отряд. Абрадат распорядился снарядить для себя колесницу о четырех дышлах, которую запрягли восьмеркой лошадей. [А его жена Панфея из своих денег сделала для него золотой панцирь, золотой шлем и такие же налокотни­ки]. Коней, запряженных в колесницу, он одел в сплошную медную броню. Меж тем как Абрадат был занят этими приготовлениями, Кир увидел его колесницу о четырех дышлах, ему пришло в голову, что можно соорудить повозку даже и с восьмью дышлами, чтобы восьмью парными упряжками быков можно было вести платформу с боевой машиной. Это сооружение было примерно в три оргии высотой, считая от самого низа вместе с колесами. Кир полагал, что подобного рода башни, следуя за строем воинов, могли оказать большую поддержку его фаланге и причинить великий вред построению врагов. Он соорудил на верху платформ круговые галереи с зубцами и посадил на каждую башню по двадцать воинов. Когда с башнями все было готово, он испробовал их вес и оказалось, что восемь парных упряжек везут такую башню с посаженными на нее людьми гораздо легче, чем каждая упряжка в отдельности везет свой обычный груз. Ведь вес клади для одной упряжки достигал двадцати пяти талантов, между тем как совокупный вес башни, сооруженной из брусьев такой же толщины, как театральные подмостки, вместе с весом двадцати вооруженных воинов оказывался таким, что на каждую упряжку приходилось менее пятнадцати талантов. Как только Кир убедился в легкости передвижения этих башен, он немедленно стал готовить их к выступлению вместе со всем войском, полагая, что на войне любое преиму­щество — одновременно и спасение, и справед­ливость, и счастье.